Македонский Лев
Шрифт:
— Я не знаю, что сказать, — признался Парменион другу.
— Эти вещи должны были стать дарами на день Мужества. Но сейчас, как я вижу, более подходящий момент. Есть еще кое-что, как мне кажется, полезное для тебя.
Он поднял переплетенный кожей свиток и протянул его Пармениону, который расстегнул маленькие застежки и развернул рукопись. — Здесь описаны мои странствия в Персии и поход к морю. Я не считаю себя великим писателем, но в моих трудах есть многое, чему есть смысл поучиться настоящему воину, и
— Я никогда не смогу расплатиться с тобой за твою доброту.
— Друзья не нуждаются в расплате, это и делает их друзьями. А теперь готовься к путешествию. Если повезет, спартанцы позабудут о тебе спуся какое-то время.
Парменион покачал головой. — Они не забудут, Ксенофонт. Я позабочусь об этом.
— Ты одинокий человек, и подобные мысли глупы. Спарта обладает властью в Греции и останется при ней через много лет после нашей смерти. Забудь об отмщении, Парменион. Даже мощь Персии не может сокрушить Спарту.
— Конечно, ты прав, — согласился молодой человек, обняв друга.
Но когда забрезжил рассвет, и он выехал из ворот, он подумал о сне Дераи, о Фивах и о тамошнем спартанском гарнизоне. Вражеское войско, ненавидимое и устрашающее, расположенное в центре города с тридцатитысячным населением фиванцев.
Обнажив меч, он посмотрел на его блестящее лезвие. — Я клянусь на тебе, что уничтожу Спарту, — прошептал он. Высоко подняв оружие, он нацелил его на юго-восток и, хотя город был даеко за пределами его зрения, он представил, как меч завис над городом, горя огнем от ярого солнечного света.
— Я храню при себе семена вашей ненависти, — прокричал он, крутя мечом на ветру, — и я знаю, где их посеять.
Да, подумал он, Фивы — это верное направление для Македонского Льва.
Фивы, осень, 382 до Н. Э.
— Меня не волнуют знамения, — проговорил воин дрогнувшим голосом. — Давайте соберем армию и изгоним этих проклятых спартанцев из Фив.
Высокий человек у окна обернулся к говорившему и улыбнулся. Храня молчание, он прочесал комнату взглядом своих темных глаз. — Мы трое, — заговорил он наконец, — храним надежды нашего города в своих сердцах. Мы не можем быть опрометчивыми. — Не обращая внимания на воина, он задержал взгляд на серо-зеленых глазах оратора Калепия. — Спартанцы заняли Фивы, потому что знали, что у нас нет сил противостоять им. Мы должны принять во внимание то, чего они хотят от нас.
— Как мы это сделаем? — спросил Калепий.
— Острые мечи в их животы — вот чего они хотят! — прорычал воин, резко встав на ноги.
Высокий человек мягко подошел к нему, понизив голос. — Почему бы тебе не приблизиться к окну, Пелопид? Тогда весь город сможет тебя услышать!
— Мне осточертели
— Думаешь, ты единственный, кто думает так же? — спросил его высокий.
Их глаза встретились. — Прости, мой друг, — проговорил воин, — но это разъедает мне нутро и туманит разум. Продолжай.
— Мы должны установить, чего хотят спартанцы — и сделать наоборот. Однако будем использовать хитрость и секретность. И нам следует научиться терпению.
Высокий прошел обратно к окну, глядя на город и холм, на котором возвышалась Кадмея, высокие стены которой патрулировали спартанские солдаты.
— Мне кажется, — сказал Калепий, — что спартанцы желают того же, чего желали всегда — завоевать. Они хотят править. Агесилай ненавидит Фивы. И теперь мы у него в руках.
— Но имеет ли он то, чего желает? — усмехнулся высокий. — Думаю, они надеются, что мы восстанем против них и атакуем Кадмею. Если мы это сделаем, пролив спартанскую кровь, то они пойдут на нас целой армией. Они разграбят город — может быть, даже уничтожат его. И у нас нет никакой силы, чтобы противопоставить им.
— Есть другие города, — вмешался Пелопид. — Мы можем призвать их на помощь.
— Города полны шпионов и болтливых ртов, — отрезал высокий. — Нет, я предпочитаю, чтобы мы организовали все самостоятельно. Ты, Пелопид, должен покинуть город. Отправляйся в сельские районы. Собери себе воинов и выдвигайся на север, оказывая услуги в качестве наемного войска в Фессалии, Иллирии или Македонии — не важно, где. Накапливай силы. Готовься к тому дню, когда тебя вызовут назад в Фивы.
— А что же я? — спросил Калепий.
— Проспартанские советники теперь управляют городом — ты должен стать частью их правящей элиты.
— Народ возненавидит меня, — запротестовал оратор.
— Нет! Ты никогда не будешь высказываться о спартанцах на публике, ни критикуя, ни поощряя их. Ты посвятишь себя работе в Фивах, помогая и давая советы. Ты не станешь приглашать спартанцев в свой дом. Поверь мне, Калепий; нам нужен могущественный человек в центре, а твои способности ценят все. Ты будешь нужен им — так же, как нужен нам.
— А что же ты, Эпаминонд? — спросил воин.
— Я останусь в городе и буду не спеша собирать сторонников нашего дела. Но помните: жизненно важно, чтобы спартанцы не нашли повода отправить свою армию в наши земли — до тех пор, пока мы не будем к этому готовы.
Дверь в андрон приоткрылась, и Калепий вскочил со своего места, когда вошел слуга и поклонился.
— Господин, — сказал слуга высокому человеку, — там спартанец, который хочет видеть тебя.
— Они знают? — прошептал Калепий, и лицо его побагровело.