Макиавелли

Каппони Никколо

«Этот государь прекрасен, величествен и столь воинственен, что всякое великое начинание для него пустяк. Он не унимается, если жаждет славы или новых завоеваний, равно как не знает ни усталости, ни страха. Люди узнают о его прибытии уже после того, как он прибыл. Солдаты любят его, и он собрал лучших в Италии, благодаря чему грозен и не ведает поражений, а также, следует добавить, снискал неизменную благосклонность Фортуны».

Прежде чем Макиавелли и Содерини отправились к Борджиа, республика в ответ на его угрозу уже приступила к укреплению оборонительных рубежей и с целью блокировать продвижение Вителли по долине Арно отправила к Ареццо войска под командованием решительного Антонио Джакомини. Правительством Флоренции был также послан дипломат к Людовику XII с просьбой о помощи. Король счел, что Борджиа зарвался и, опасаясь помех с его стороны в будущем, согласился выслать подкрепление и отдал приказ Чезаре покинуть Ареццо. И все же стоявшие

лагерем близ Милана французские войска спешно выступили вопреки приказу Людовика, а некоторые флорентийцы в страхе бежали из города. Оставшиеся готовились к возможной осаде. Но что еще хуже, правительство никак не могло выбрать посла для отправки к французам в Милан. В конце концов, исполнить поручение вызвался Пьеро Содерини — в то время член Десятки — ив одиночку отправился на север Италии.

Флоренция старалась выиграть время, и постепенно развязная самоуверенность Борджиа все больше походила на наигранную. Франческо Содерини мог угодить в щекотливое положение в Урбино, но Чезаре постепенно пошел на уступки, пытаясь убедить епископа в том, что союз с ним и вправду выгоден флорентийцам. Вероятно, узнав от французских друзей об успешных переговорах республики с Людовиком И, Борджиа решил преуменьшить их важность и стремился убедить Содерини в том, что французских войск окажется слишком мало и тогда они сдадут Флоренцию на его милость или же, напротив, слишком много и в таком случае флорентийцы не смогут их прокормить. В письмах правительству Содерини сообщал, что герцог не требует ничего, кроме условий, принятых в Кампи. Однако правительство не согласилось их выполнить, и епископ рассказывал, как Борджиа переменился в лице, узнав, что Флоренция ответила отказом. И теперь, когда Содерини сумел убедить французских командиров выступить на стороне Флоренции, республика обрела уверенность.

В самом городе полным ходом шли политические преобразования, начавшиеся в связи с наступлением Борджиа. Быстрые кадровые перестановки на многих должностях нарушали политическую стабильность. При правлении Медичи таких сложностей не возникало, потому что в государстве, которым официально управляло свободное правительство, реальная власть находилась в руках одного клана и его приспешников. В целом среди членов Большого Совета могло оказаться больше представителей разных слоев, чем в прежнем, и все же он не был способен выносить неотложные решения, а двухмесячный срок полномочий не гарантировал никакой политической преемственности. Ранее предлагались различные варианты конституционных реформ, в том числе создание нового органа, который вместо Большого Совета ведал бы финансовым законодательством, но ни одно предложение так и не было реализовано. В поисках образцов стабильной исполнительной власти флорентийцы вновь обратились к опыту Венецианской республики. В Венеции глава исполнительной власти, дож (doge), избирался пожизненно, хотя его власть ограничивалась системой государственных сдержек и противовесов.

К тому же идея о пожизненном Гонфалоньере Справедливости нравилась многим: для одних это стало бы первым шагом к созданию долгожданного закрытого правительства (governo stretto), а для других — сторонников многопартийности (governo largo) — благоприятной возможностью сохранить конституцию. Как бы то ни было, все ждали, что новый правитель вернет Пизу, найдет выход из финансового кризиса и сумеет дать отпор внешним врагам, таким как Борджиа. На совещании 2 июля 1502 года Пьетро Ардиньелли внес предложение об избрании несменяемого гонфалоньера. 26 августа Большой Совет одобрил это предложение без особых возражений, и уже вскоре был составлен список из 236 подходящих кандидатур. Своими действиями Борджиа все же склонил Флоренцию к смене правительства, но (и это вновь доказывает, что нужно знать меру своим желаниям) результат этого весьма отличался от того, который он себе представлял во время аудиенций с флорентийскими делегатами в Урбино.

Глава 6

Пустослов

Подлинная ненависть, которую Его Святейшество всегда питал к нему [Чезаре Борджиа] общеизвестна, и [Папа Юлий II] долго не мог забыть своего десятилетнего изгнания. Но герцогом руководит истая самоуверенность и вера в то, что слова других не столь бессодержательны, как его собственные.

Никколо Макиавелли, после избрания папы Юлия II

Долгожданные французские войска прибыли в Ареццо в конце июля 1502 года, и Вителоццо Вителли вопреки своему первоначальному бахвальству прервал поход и, по приказу Борджиа, отошел на папские земли. Самому Чезаре пришлось отправиться в Милан на встречу с Людовиком XII и отчитываться за свое поведение, свалив вину на Вителли. Последнему король приказал явиться лично, но кондотьер не приехал, сославшись на несуществующую болезнь. Его желчность и вправду превратилась в своего рода недуг: он никогда не забывал обид и глубоко презирал Чезаре за то, что тот бросил его на съедение волкам.

Кроме того, амбиции Борджиа все больше нервировали не только Вителли, опасавшегося рано или поздно стать его жертвой, но и многих других мелких правителей Центральной Италии.

Освобождение Ареццо прибавило Макиавелли новых хлопот. Флорентийцы опасались, что Людовик не вернет им Ареццо и другие земли, пока республика не выплатит ему остальную часть долга за осаду Пизы. Словно подтверждая эти подозрения, Имбо, командующий силами французов в Ареццо, отнюдь не собирался в обозримом будущем возвращаться в город и всеми способами демонстрировал его жителям свою лояльность. Как и в случае с осадой Пизу в 1500 году, не было никаких гарантий того, что французский полководец в Ареццо исполнит распоряжение короля. Но на этот раз флорентийцы запротестовали, вынудив Людовика сменить Имбо на более надежного месье де Лангра. В середине августа Макиавелли побывал вместе с ним в Ареццо и пробыл в городе несколько дней, а спустя месяц вновь задержался там еще почти на неделю. В это время куда более важные дела отвлекали внимание властей от зачинщиков, и, как 8 сентября Никколо напишет послу Пьеро Содерини, Флоренция убеждала французов оставить в регионе достаточно войск для охраны вновь обретенных республиканских владений. В конце сентября, согласившись оставить в городе 150 копий [29] (от 750 до тысячи всадников), Лангр отбыл.

29

Копье — средневековая тактическая единица (численность войска измеряли в копьях), состоявшая из рыцаря с оруженосцами и сержантами и иногда наемниками. (Примеч. перев.)

Восстание в Ареццо послужит весьма продуктивным периодом для формирования политического мышления Макиавелли. Спустя год он напишет «О том, как надлежит поступать с восставшими жителями Вальдикьяны» — колкое и пронизанное несколько грубоватой прагматикой произведение в форме докладной записки флорентийским властям. Вновь черпая вдохновение в излюбленных древних трактатах, Никколо на примерах из истории Древнего Рима сравнил то, как флорентийцы поступили с мятежниками. Полагая, что в любую эпоху люди неизменны и охвачены одними и теми же страстями, он утверждал, что в той или иной ситуации их действия уподобятся уже заранее предопределенному шаблону и потому к ним можно применять сходные меры.

Когда римлянам приходилось иметь дело с повстанцами, они проявляли милосердие, если это было выгодно, но обычно разрушали непокорные города, а жителей высылали в Рим или же ввозили столько иноземцев, что местное население оказывалось в меньшинстве. Макиавелли призывал флорентийцев последовать примеру народа, «который был владыкой мира, особенно по части того, как научить вас правлению», и предлагал проявить снисхождение к таким городам, как Кортона и Борго-Сансеполькро. И при этом считал, что было бы разумнее разрушить вечно бунтующий Ареццо и разогнать его жителей, поскольку «римляне находили, что надо либо облагодетельствовать восставшие народы, либо вовсе их истребить и что всякий иной путь грозит величайшими опасностями». За год до того, как записать эти слова, Никколо отправил флорентийским послам в Ареццо письмо, убеждая их схватить как можно больше мятежников, «сколько бы их ни было, даже если город опустеет», поскольку «лучше на двадцать больше, чем на одного меньше».

Во второй части сочинения Макиавелли резко меняет тему и углубляется в текущую политическую ситуацию. Необходимость в решительных действиях, пояснял он, связана не столько с вероятными угрозами из-за Альп, сколько с очевидными опасностями, притаившимися у самого порога: Чезаре Борджиа, несомненно, стремился стать владыкой Тосканы и, если учесть, что папе римскому — отцу Борджиа — осталось недолго, он, скорее всего, при первой же возможности доверится судьбе и рискнет. Ведь герцог был не только бессовестным, лицемерным интриганом, каких поискать, но и — как однажды выразился кардинал Франческо Содерини — на пару с понтификом «не упускал ни единой возможности для извлечения наибольшей выгоды».

Заключение в записке отсутствует, но, судя по остальному тексту, можно сделать вывод, что в нем автор вновь повторил свое предложение покарать Ареццо во избежание того, чтобы город еще раз не стал плацдармом Борджиа для захвата всей Тосканы. В этом сочинении словно в капле воды отразился склад ума Никколо. Очевидно, его политические воззрения уже стали развиваться в определенном направлении, благодаря чему он в итоге и прославится. Он будет неизменно настаивать на одном: если Древний Рим, и в особенности Римская республика, разработал систему управления, позволившую ему завоевать мир, то все деяния римлян можно — и даже нужно — повторять. Конечно, не он один был одержим Античностью, однако, анализируя происходившее вокруг, Макиавелли в качестве доводов неизменно приводил исторические аналогии. И в одном он напоминал политологов — в любви к отвлеченным рассуждениям.