Макиавелли
Шрифт:
В апреле предыдущего года Пьеро прибыл в Сиену и оттуда повел небольшую армию к стенам Флоренции, надеясь тем самым спровоцировать жителей на выгодный для себя мятеж. Но ничего не вышло — его сторонники в городе сочли благоразумным затаиться, а изгнанный Медичи регулярно получал сведения от своих союзников о событиях во Флоренции, поскольку те лишь ждали удобного случая, чтобы помочь ему вернуться на трон. Бернардо дель Неро был причастен к делам Пьеро и его кузена Лоренцо Торнабуони, что выяснилось в августе, когда Лоренцо арестовали вместе с Джанноццо Пуччи, Никколо Ридольфи, Джованни Камбии. Состоялось разбирательство (pratic"a) с участием примерно двухсот горожан, на котором решилась участь обвиняемых: несмотря на опасения многих, им вынесли смертный приговор, который затем одобрил уголовный суд, возглавляемый Комиссией Восьми по охране государства (Otto di Guardia).
Родственники осужденных воспользовались своим законным правом и апеллировали к Большому Совету, тем самым поставив правительство в неловкое положение.
Позже отец Франческо Гвиччардини, в то время входивший в состав Синьории, вспоминал, что отказ предоставить подсудимым законные права подорвал репутацию города. Однако Макиавелли утверждал, что наибольший моральный ущерб понес Савонарола, потому что многие верили, что именно монах решительно настоял на казни, тем самым нарушив закон об апелляции, который сам же помогал утвердить. Вопрос о том, насколько сильно было влияние Савонаролы, до сих пор остается спорным, но все же ответственность за «судебное убийство» заговорщиков многие склонны возлагать на него. Как бы то ни было, последователи монаха показали полную неспособность подняться над ограниченным фанатизмом, и, как позднее напишет об этом Макиавелли, «на город, преисполненный духом мщения, словно упала черная тень». Худшего начала новой эры свободы и справедливости быть не могло.
Савонароле не суждено было долго продержаться у власти. Его нападки на папу Александра VI якобы привели к тому, что его отлучили от церкви и запретили проповедовать. Сам монах считал подобные меры безосновательными, но под давлением правительства согласился больше не читать проповедей. Меньше всего его пророчествам верили те, кого теперь все чаще раздражало самодовольство его сторонников. Немало молодежи из хороших семей открыто бросили вызов Савонароле, объединившись в группу под названием Compagnacci, то есть «дружки». Они не только вели распутный образ жизни, но и стали возмутителями спокойствия, в частности срывали религиозные процессии. Вовсе не протестуя против религии, «дружки» все же проявляли характерную для флорентийцев дерзость, примером которой был и Макиавелли. Но что гораздо важнее, безнаказанность, которой они пользовались, свидетельствовала о новом повороте в городской политике, причем настолько важном, что даже ярый сторонник монаха Паоло Антонио Содерини (следуя давней флорентийской традиции загодя готовить пути к отступлению) заставил своего сына Томмазо вступить в ряды «дружков», «чтобы он был с ними в ладу, если дела пойдут плохо». Впоследствии окажется, что Содерини обладал необычайным даром предвидения.
В 1498 году, нарушив все запреты, Савонарола проповедовал в течение последних двух недель Великого поста, чем вызвал презрение Макиавелли. И не он один осуждал монаха. Некоторые даже называли Савонаролу тираном, но были и такие, кто выжидал удобного случая, чтобы его низвергнуть. Крах Савонаролы, как ни парадоксально, совпал бы с его триумфом. Поскольку сам он и его последователи утверждали, что проповедующий истину может пройти сквозь пламя и благодатью Божьей остаться невредимым, один монах-францисканец из монастыря Санта-Кроче, враг Савонаролы, бросил им вызов, предложив пройти испытание огнем. В назначенный день францисканцы и доминиканцы собрались на нынешней площади Синьории, однако прибывшие из Санта-Кроче тут же затеяли спор о том, что должно быть надето на испытуемых, причем некоторые заявляли, что сторонники Савонаролы специально надели сутаны, чтобы скрыть признаки «разного рода колдовства». Затем, увидев, что доминиканцы собираются войти в огонь с гостией [13] в руках, францисканцы отказались участвовать, заявив, что сжигание благословенного Тела Христова равносильно святотатству. Савонарола спешно объявил с амвона о своей победе, но этот случай отвратил от него многих сторонников и ободрил врагов. Вечером 8 апреля толпа, ведомая «дружками», пошла на штурм монастыря Сан-Марко, и в разгоревшейся схватке Савонарола и двое его других монахов были схвачены стражей Синьории, посланной для наведения порядка. В ту же ночь на глазах Франческо Валори враги обыскали его дом и убили жену, а затем зарубили его самого. Паоло Антонио Содерини сумел избежать подобной участи благодаря связям своего сына с «дружками», вновь доказав, что главное достоинство храбрости — благоразумие.
13
Гостия — лепешка из пресного пшеничного теста; используется католиками и лютеранами во время таинства евхаристии. (Примеч. перев.)
В последующие дни Большой Совет снял с правительственных постов всех «плакс», заменив их «бешеными», а затем созвал комитет из двадцати горожан, которым предстояло судить Савонаролу и его сторонников. Монахов пытали, не считаясь с их духовным саном, чтобы выбить признание в истинных
Франческо Гвиччардини позже отдал должное достоинствам Савонаролы, однако цинично заметил, что, будь монах хорошим человеком, его следовало бы считать великим пророком, ибо в противном случае он велик вдвойне, потому как сумел одурачить всех и ни разу не попасться. Сам Макиавелли, несмотря на критику Савонаролы, высказанную в письме Бекки, позднее отмечал, что «такой человек заслуживает почтения», хотя, по его мнению, монах заблуждался в своих пророческих видениях. Действительно, этот «честолюбивый и набожный» человек погубил самого себя и едва ли не всю Флоренцию. Кроме того, Никколо считал монаха «лукавым», но не лицемером, в отличие от «брата Альберто» (предложившего Александру VI вызвать Савонаролу в Рим, а затем бросить в тюрьму) или коварного, льстивого подлеца Фра Тимотео из «Мандрагоры», о котором один из героев пьесы говорит: «Печально, когда те, кому надлежит быть примером, поступают так». Любопытно, что фразу, которая больше всего напоминает известное изречение «Цель оправдывает средства», можно обнаружить в одной из реплик Фра Тимотео: «В любых делах важней всего итог». Учитывая негативный портрет Тимотео, можно поставить под сомнение расхожее мнение о том, что Макиавелли рассматривал политику вне всякой связи с моралью.
Немало томов написано об отношении Макиавелли к религии, а его работы подвергались всевозможным интерпретациям. Едва ли можно сомневаться в его антиклерикализме, однако эта черта была характерна для большинства его сограждан. Сборники рассказов Джованни Боккаччо и Франко Саккетти пестрят забавными историями о служителях церкви; а в начале XV века Джино Каппони предостерегал сына: «Никогда не связывайся со святошами, ибо это отбросы общества; не впутывайся в дела церкви, если только не потребуется причаститься святых таинств и участвовать в богослужении». Также он писал, что церковный раскол пошел на пользу Флоренции и ее независимости, хотя содействовать распрям не следует, ибо это оскверняет душу, все же «пусть человеческая природа возьмет свое». Франческо Гвиччардини позже скажет, что он всегда желал лишить церковь светской власти, и если бы не выгода, которую он извлекал на службе двум понтификам, он «полюбил бы Мартина Лютера больше себя самого, и не ради избавления от запретов, навязанных христианскими религиями, как сие обычно толкуют, но чтобы узреть, как эту шайку мерзавцев поставят на подобающее место и церковь станет либо непорочной, либо безвластной».
Во многих трудах Макиавелли вторил этим воззрениям и был вовсе не одинок в этом. Не будем забывать, что до 1870 года папству принадлежала значительная часть Италии и потому многие итальянцы считали церковь всего лишь очередным монархом, хотя и своеобразным, и относились к ней соответственно. Флоренция, граничившая с папскими территориями, сталкивалась с этой проблемой чаще других областей Италии, а попытки нескольких пап влиять на политическую жизнь города, определять или даже перекраивать ее неизменно вызывали возмущение вплоть до XVIII века. Действительно, неприязнь к церкви присуща флорентийцам и по сей день, причем даже среди столичного духовенства. [14]
14
Однажды во время всеобщих выборов каноник флорентийского собора — большой ученый и тому же человек набожный и весьма разумный — сказал мне: «Надеюсь, коммунисты проиграют». Помолчав, он затем с кривой ухмылкой добавил: «Иначе священники первыми заключат с ними сделку». Затем хлопнул себя по губам и тихо рассмеялся: «Ой, что это я ляпнул?!» (Примеч. авт.)
И вновь, чтобы разобраться в религиозных чувствах Макиавелли, необходимо обозреть весьма специфическую среду, его окружавшую. Его неприязнь к Савонароле проистекала из того, что флорентийцы последовали за монахом, хотя отнюдь «не походили на невежд или дикарей». Савонарола это понимал. В своих проповедях он постоянно касался вопросов, весьма важных для тогдашних гуманистов, таких как человеческое достоинство, мир и согласие, стремление избавиться от бремени вины и греха. Он также уважительно отзывался о творчестве, считая человеческий разум высшим авторитетом, хотя и верил, что его способности раскрываются благодаря божественной благодати. И что важнее всего, Савонарола приписывал Флоренции некую эсхатологическую роль, связывая ее с политической мифологией города. К несчастью, он не учел одного, а именно того, что флорентийцы — отчаянные полемисты и едкие критики — относились с подозрением к любому, кто пытался им что-либо навязать.