Маковый венец
Шрифт:
Все ближе крепостные стены. Это вторая волна атаки за сегодня. Мышцы разрывало болью, ноги были как деревянные подпорки, которые чудом слушались тела. «Визель» из увесистого стал неподъемным, дождь стекал по тусклой стали штыка на его конце.
Они бежали вперед – размытые пятна серых кителей его однополчан не давали ему потеряться в этом безумии, где небо, земля, колючая проволока и лужи смешались в бессмысленной круговерти. Вспышки артиллерийских орудий мелькали где-то на периферии зрения.
– Ложись!
Он рухнул ничком, вжимаясь в разрытую
– Вперед, вперед!
Только фигуры других кантабрийских солдат вокруг него, только приглушенный голос, отдающий приказы, имеют смысл. И силуэт Валликрава впереди.
В одной из его стен зияет брешь, небольшая на фоне остальной махины древнего города – не один день, не одна сотня исковерканных тел была положена на то, чтобы проделать ее. Город-крепость замкнулся, ограждая и олонских захватчиков, и заложников-горожан. Тогда в ход пошли подрывники. Их убивали на подходе, но они снова и снова рвались туда с упорством муравьев, перебирающихся через струйку смолы.
И только сегодня на рассвете им удалось расколоть этот орех. Теперь пехотинцы, среди которых был и рядовой Юнсон – сын лавочника Юнсона, кто бы мог подумать! – с боем должны были взять крепость. Перешагнуть через тела других солдат, тех, кто уже застыл в смоле истории.
Густав промок насквозь. Не по-летнему холодный ветер хлестал бойцов водой с привкусом праха.
Капрал махнул рукой, и их отряд, один из многих, хлынул в следующее кольцо окопов. Не передышка, не затишье. Под сапогами чавкнуло дно траншеи, солдаты вскинули винтовки, примостили их на мешки с песком. Прильнули к ним телами в сером, замерли.
Через завесу стылых капель показались зеленые фигуры свенскеров. Они вышли из пролома, чтобы остановить атаку кантабрийцев. Среди них Густав увидел и несколько конных. Сверкнули их сабли, поднятые к небу. Офицеры.
– Огонь!
Онемевшие пальцы взводят курок, глаз ищет колеблющийся прицел, гладко щелкает спусковой крючок. Плечо уже привычно ноет в ответ на отдачу приклада. Выстрел, другой, третий, четвертый. Всего их шесть. Перезарядка. Десять секунд, а то и меньше. Быстрее, быстрее! Не думать, считать секунды и пули.
Только не думать!
Олонцы стреляют в ответ. Пули вгрызаются в песочную баррикаду, вязнут в костях, разрывают головы, как спелые ягоды. Красное расцвечивает как зеленую форму, так и серую.
Снова полный магазин. Стрелять. Не думать!
Юнсон, сын лавочника, недоделанный философ и столичный щеголь, что ты забыл здесь? Чего ты ждал?..
Перезарядка.
Олонцы падали в грязь. Его соотечественники падали в грязь. Шестой патрон выскользнул из покрасневших пальцев и нырнул в траншейную грязь.
Густав наклонился, чтобы подобрать его, но нащупал только носок солдатского сапога. Он вскинул глаза и увидел, что парень, который стоял рядом с ним, лежит с простреленной шеей.
Юнсон взял шестой патрон из поясной сумки. Всего лишь один пропал на дне окопа, их еще много.
Убивал ли он? Несомненно. Но не было в этом и сотой доли той радости, которой он ждал. Густав надеялся найти на поле боя веселую ярость Вальхаллы, а нашел ужас Преисподней.
– Вперед! Пошли, пошли! Шевелись, падаль!
Вновь голос капрала толкает его вперед. И вновь он рвет жилы, выдираясь из окопа, оставляя позади безымянные тела чьих-то сыновей, «сенов» и «сонов».
Провал в стене уже близко, так ослепительно близко! Густав будет там, он войдет в Валликрав в числе поредевшей роты, и город-крепость разведет перед освободителями колени.
Бойцы впереди колонны отстреливают свенскеров на бегу, а те все лезут, лезут, лезут из бреши; их лица все как одно, их черные глаза-прицелы ищут твое сердце.
Густав закричал, подав голос впервые с самого рассвета, и выставил «Визель» перед собой. Через тягучую секунду он услышал приказ «штыки к бою!», но уже был готов. К чему стрельба, если враг так близко, если до него можно дотянуться острием и колоть, колоть, колоть! Тепло разлилось по его венам, руки согрелись от пальцев до самых плеч. А может, их согрела кровь, брызнувшая изо рта олонца, которому он пропорол живот. Густав продолжал кричать.
Страшно! Страх хлестал из каждой поры, вился внутри недобитой змеей. Все вокруг будто плясали буйный шляйсер, вращаясь вокруг своей оси, с судорожными рывками и подскоками, но у партнерши не развевалась коса, не набухала теплым ветром нижняя юбка. Да и откуда им взяться у штыковой винтовки! Залпы артиллерии заменили им барабаны, а стоны раненых и умирающих – песни.
Ряды свенскеров, выступавших из крепости, заметно поредели. Кто-то издал победный клич, его подхватили, и тот понесся над долиной, как взрывная волна, нарастая с каждым витком. Густав утер рукавом пульсирующее лицо и увидел на ткани широкий бурый мазок крови. Своя? Тошнота толкнулась в горло, перед глазами дрогнуло и покачнулось. Но он только сильнее сжал приклад, приказав себе оставаться здесь.
– Вперед! На Валликрав! – донесся до него совершенно сорванный голос сержанта.
И рядовой Юнсон побежал вперед. Если бы из всей роты остался он один, он бы побежал все равно.
Густав уже мог различить очертания фасадов зданий, водопроводную колонку на углу безымянной улицы, выпуклости камней брусчатки, умытых дождем. Он убил еще одного свенскера. Другой упал на землю в двух шагах от крепостной стены, но Густав не стал его добивать – подохнет сам. Юнсон вступил под черную тень раскрошенной стены. Изнутри она оказалась не сплошной, а испещренной переходами, коридорами и лестницами. Но Густав недолго разглядывал устройство Валликравской крепости. Капрал время от времени хрипло кричал им пошевеливаться, кто-то толкал Густава в спину.