Макроскоп
Шрифт:
– А что вы ищете? – спросила Афра. – Есть ли там что-то, способное помочь нам?
– Да. Это, по всей видимости, общая проблема – выживание при сильных перегрузках. Об этом можно узнать из внегалактической передачи, но все довольно сложно.
– И все же я не могу понять, – недоумевала Афра. Когда она чего-то не понимала, то обижалась, как ребенок. – Ведь не имеет смысла передавать программу, если вы знаете, что ответ придет лишь после вашей смерти. Три миллиона лет! К настоящему моменту умерла и сама цивилизация,
– Именно поэтому, – ответил Иво. – Ведь память не умирает, потому что каждый, кто примет программу, узнает о величии ушедшей цивилизации. Это все равно, что издать книгу, – пусть даже на свои деньги, тщеславия ради, – но если автору есть что сказать, люди прочтут ее, и она им понравится, они будут помнить об этом человеке долгие годы после его смерти.
– Или написать хорошую музыку, – подхватил Гротон. – Неважно, когда она была написана, важно то, насколько она заставляет слушателя сопереживать.
– Но ведь в нашем случае отсутствует обратная связь! – возразила Афра.
– Она здесь и не нужна. Не тот случай. Древние цивилизации заботились о далеком будущем. Они не заботились о величии в своем времени или своей звездной системе. Они знали себе цену. Но величие в веках, величие во вселенной – этого можно достичь, лишь передавая знания другим. Это доказывает, что они существовали не зря. Они оставили Вселенную богаче, чем приняли ее.
– Может и так, – задумчиво кивнула Афра.
– Нужно быть поэтом в душе, чтобы понять это, – сказал Иво. – Я не желал бы для себя лучшего памятника. Знание – что может быть лучше?
– Я, конечно, не поэт, – подхватил Гротон. – Но я понимаю это. Иногда мне бывает очень плохо, и я начинаю думать, что когда умру, никто, кроме моих близких, не вспомнит меня. Что я уйду без следа.
Иво кивнул.
– И что же, – спросила Беатрикс. Тон ее напоминал сейчас тон Афры. – Жизнь идет – радуйся, а как умрешь – друзья тебе вряд ли понадобятся.
– Это, должно быть, половые различия, – заметил Гротон. – Довольно часто моя жена изрекает то, чего я от нее никак не жду. Интересно, вот в данном случае различие возникает из-за того, что мужчина, как правило, активен, а женщина пассивна?
Женщины гневно посмотрели на него.
– Как бы там ни было, программы включают в себя культуру, – сказал Иво, и две пары женских глаз уставились на него. – Космическую культуру, – поспешил объяснить он. – Во всяком случае, в некоторых из них есть упоминания об этом. Незабываемое зрелище, мне такое даже во сне никогда не виделось.
– Но как это нам поможет не поджариться на ООНовском лазере? – Афра ни на минуту не забывала о нависшей опасности.
– Несколько станций передают информацию о способах адаптации к сверхускорению. Но только в интергалактической программе содержится информация о том, которым мы в состоянии воспользоваться. Для других у нас нет подходящего оборудования.
– Одного
– Будет не так просто. Он биологический.
– Гибернация! То есть, если мы заморозим себя или поместим в защитный раствор...
– Но у нас нет ни криожидкости, ни криостатов для хранения, – возразил Гротон. – Мы же не можем просто выбросить тела в шлюз для экстренной гибернации. А кто нас разбудит, когда мы будем на месте? Хотя, я могу запрограммировать компьютер, чтобы он потрепал по плечу первого, когда пора будет вставать.
– Никакого замораживания, никаких криостатов, – сказал Иво. – Никакого сверхсложного оборудования. Все, что нужно – немного времени и чистый тазик.
Афра посмотрела на него с подозрением, но от замечаний воздержалась.
– Уж не собираетесь ли вы расплавить нас? – спросил Гротон.
– Вот именно.
– Это, наверное, была юмористическая передача, сын мой.
– Тем не менее, это так. Мы должны расплавиться в протоплазму. В этом состоянии можно перенести любое ускорение, на которое способен Джозеф, и как угодно долго. Недостаток наших тел в том, что они имеют скелетную структуру, действующие органы, работоспособность которых может быть нарушена перегрузками. Я не пытаюсь принизить функциональность нашего организма – в нормальных условиях трудно найти лучшую замену. Но в форме протоплазмы мы почти неуязвимы, поскольку отсутствует структура выше молекулярного, в крайнем случае, клеточного уровня. Жидкость может вынести все.
– Правда, может и выплеснуться, загрязниться, – с отвращением сказала Афра.
– Думаю, нам лучше сдаться ООН, – промямлил Гротон. – Я с трудом представляю себя в виде банки с кремом или мягкого пудинга.
– Я предупредил, что будет непросто. Но успех гарантирован.
– Да? Культурой, погибшей три миллиона лет назад? – раздраженно спросила Афра.
– Ну, я не уверен, что она погибла. И неизвестно точно, насколько она далеко – один миллион лет или шесть.
– Мне намного легче от этого.
– Хорошо. Либо да, либо нет, – сказал Иво. – Я вам покажу все в макроскопе, а вы затем решайте. Это единственный способ освоить метод. Объяснить это я не смогу.
– Ну вот, теперь нам предстоит броситься грудью на разрушитель, – сказала Афра. – И все в один день!
– Постойте-ка! Вы что, серьезно насчет превращения в желе? – воскликнул Гротон. – Может я темный, но я просто не могу себе представить...
– Я серьезно. Преимущество этого метода над другими в том, что он не требует сложного оборудования. На это способно любое живое существо, если ему показать, как и процесс будет проходить под контролем программы. Все, что необходимо – это надежный контейнер для жидкости, чтобы она не разлилась и не загрязнилась, как правильно заметила Афра. В остальном все это – чистая биология.