Малахов курган
Шрифт:
– У нас служат перед образом всенощную. Не угодно ли вам, Павел Степанович, послушать службу?
– Можете идти, если вам угодно. Я вас не держу-с! – сухо ответил адмирал.
Керн поклонился, но остался при адмирале, желая разделить с ним опасность.
Нахимов взглянул на Лесли и, улыбаясь, воскликнул:
– Ба-а! Я и забыл, что вы, Петя, завтра именинник. Ведь завтра «Петра и Павла» [343] . Я только сейчас забыл, а всё помнил. Я вам приготовил славный подарок. Вот увидите…
343
День
– А мне? – по-мальчишески спросил лейтенант Павел Колтовский и ребячливо надулся.
– И вы завтра именинник?
– Так точно!
– Ну и вам будет сюрприз.
Все рассмеялись.
Лесли сказал, поклонившись адмиралу:
– Прошу вас, Павел Степанович, завтра ко мне на пирог, здесь, на бастионе.
– Благодарю-с! Не премину вас поздравить.
– Да ведь и вы, Павел Степанович, завтра именинник! – сказал капитан Керн. – Поздравляю с наступающим тезоименитством [344] вашим!
344
Тезоименитство – день именин члена царской семьи, высокопоставленной особы или вообще день именин.
Нахимов отмахнулся.
– Павлов и Петров много-с! – раздраженно бросил он.
Веня слушал этот разговор, жалея, что он не Петр и не Павел, – ему тоже захотелось быть именинником: его именины дома не праздновали никогда.
В это время на батарее комендор Стрёма зарядил тяжелую бомбическую пушку, чтобы выпалить в присутствии адмирала. Видя, что все готово для выстрела, Веня попросил свою зрительную трубу у Нахимова:
– Я только на минутку. Я отдам! Только посмотрю, куда попадет!..
Веня вскочил на табуретку и, примостив трубу на бруствер, приложился к ней глазом. Орудие дохнуло. Выстрел оглушительно грянул…
– Эх, как их знатно подбросило! – воскликнул Веня, когда со стороны неприятельских траншей послышался взрыв бомбы. – Трое вверх тормашками взлетели. Ваше высокопревосходительство, глядите, тараканами забегали!
Нахимов принял из рук юнги трубу и стал смотреть. Белая фуражка адмирала показалась над бруствером и привлекла внимание французских стрелков. Пуля ударила в земляной мешок около Нахимова.
– Павел Степанович, снимите фуражку: они в белое бьют, – посоветовал адмиралу сигнальщик.
Несколько пуль просвистело мимо.
– В вас целят, адмирал! Сойдите с банкета! – тоном почти приказа крикнул Керн.
Нахимов, не внимая предостережениям, продолжал смотреть в трубу и вдруг, тихо ахнув, повалился навзничь, выронив трубу из рук. Фуражка свалилась с головы Нахимова. Над правым глазом его проступило небольшое кровавое пятно.
Веня стоял ошеломленный,
Известие о несчастье пробежало волной по бастиону. Когда Нахимова несли через Чёртов мостик, за носилками шла толпа с обнаженными головами. Площадка, где Веня на молебне узнал, что месяц в Севастополе будет считаться за год, совсем опустела. Все провожали носилки.
Нахимова снесли на Павловский мысок и оттуда перевезли на Северную сторону в шлюпке. Собрались доктора и признали, что рана смертельна.
Нахимов почти не приходил в сознание, хотя открывал изредка глаза, шевеля сухими губами, как будто хотел что-то сказать. Подумали, что он просит пить, и поднесли к его губам стакан с водой. Он поднял руку и отвел стакан…
Больше суток Нахимов боролся со смертью. Все время около дома, где помещался госпиталь, теснилась безмолвная толпа солдат и матросов.
Около полудня 30 июня Нахимов скончался.
Похороны
Тело Нахимова положили в гроб, поставили на катафалк [345] , воздвигнутый на баркасе.
В последний раз Нахимов переплывал изумрудные воды Севастопольской бухты. Корабли, мимо которых плыл баркас, приспускали флаги и салютовали тем числом выстрелов, какое полагалось адмиралу при жизни. Команды стояли наверху в строю с обнаженными головами.
От Графской пристани до бывшей квартиры Нахимова на горе гроб несли моряки.
345
Катафалк – постамент для установки гроба.
Тело Нахимова накрыли огромным кормовым флагом корабля «Мария», пробитым во многих местах и прорванным снарядами в Синопском бою. В головах у гроба скрестили три адмиральских флага.
Из раскрытых настежь дверей зала на стеклянную террасу и с террасы – в сад, где зацветали поздние розы, Нахимов, если б мог открыть глаза, увидел море, подернутое серебряной чешуей зыби, и на нем черными против солнца силуэтами неприятельские корабли.
Круглые сутки непрерывными вереницами к дому Нахимова стекались солдаты, матросы, офицеры, матроски, жители Корабельной слободки, городские дамы и рыбаки-греки с женами и детьми.
На 1 июля назначили похороны. У дома Нахимова выстроились два батальона, пехотный и сводный флотский, и батарея полевых орудий. Гроб из дома до церкви и из церкви до Городской высоты, где для Нахимова приготовили могилу рядом с Истоминым, Корниловым и Лазаревым, несли на руках. Церемония затянулась до вечера из-за того, что тысячи людей хотели в последний раз взглянуть на умершего и проститься с ним. Печально звонили колокола. Похоронное пение надрывало сердца. Пронзительные вопли медных труб покрывали рыдания и причитания женщин.