Малавита - 2
Шрифт:
И если им когда-либо приходилось — любым образом — вступать в контакт с кем-нибудь из ЛКН, пусть даже только чтобы открыть один-единственный ресторан, я буду это знать и сумею этим воспользоваться. Следующая стадия — моя любимая, на практике — просто праздник, и писать про это будет одно наслаждение: выбираются несколько ключевых фигур из генеральной дирекции и засвечиваются в скандалах на почве взяток, наркотиков, секса. Одного-двух из пяти всегда можно свалить — поэтому Эрни и любил со мной работать. А нам больше и не надо, чтобы главный босс из Денвера назвал этот год annus horribilis. [18]
18
Ужасный
Магги уже предвкушала прелестную картину: мировая корпорация жалуется властям, указывая на нее пальцем: видите ее, вон ту, из забегаловки с баклажанами? Это она нам все время устраивает гадости!
С появлением грабителей соотношение сил прояснилось. Уоррен, слишком юный, чтобы быть полицейским, вел себя с уверенностью человека, который знает, что закон на его стороне. Но он был один. Когда он показал им фотографию краденого столика, они повернулись к скупщику, однако тот умыл руки.
Если бьешь первым, бей сильно, будто издалека услышал Уоррен.
Он вынул из-под куртки свинцовую трубу и хряснул ею по черепу того, кто спросил: Tы кто такой?
Его напарник, ошарашенный столь серьезным ответом, остался стоять опустив руки, не в силах ни прийти на помощь одному, ни ответить другому. В сущности, это был единственный удар за всю встречу, и он оказался достаточно сильным, чтобы за ним не последовало прочих. Уоррен сделал так, как посоветовал ему голос, — пустил кровь первым. Это не стоило ему особых эмоций, его сердце не стало биться чаще. Он повернулся к тому, кто еще стоял на ногах.
— Видал я таких, кто плевался потом костями собственного носа.
Эта фраза напомнила ему кого-то, но кого?
Ворюги действительно украли этот столик из квартиры каких-то фраеров в Монтелимаре несколько месяцев тому назад, брать больше было нечего, даже бабла наличного не оказалось, один этот сраный столик, намаялись они с ним по самое некуда.
— Вас кто-то навел.
— Ты откуда знаешь?
Уоррен пояснил, что грабитель мало похож на того, кто способен отличить мебель эпохи Наполеона Третьего от какой-нибудь другой.
— Да не помню я, как его звали, того сопляка…
— Гийом, — простонал с земли другой. — Мне в больницу надо…
— Гййом, а дальше? — спросил Уоррен.
— Гийом и всё, дальше не знаю, это их же сынок, ему бабки были нужны…
Интуиция не подвела Уоррена: о существовании столика мог знать сосед или случайный посетитель, но только кто-то из близких мог устроить так, чтобы в нужный момент Деларю не оказалось дома.
Он не жалел, что поступил так, как поступил; обратись он в полицию, родителям Лены пришлось бы пережить гораздо более жестокую драму, чем пропажа столика: они узнали бы, что их сын вор, выбравший своими первыми жертвами их, своих родных. Уоррен записал номера удостоверений личности обоих парней, взял их телефоны и посоветовал сделать так, чтобы о них все забыли.
— Полиции вам бояться не надо. Вам надо бояться меня.
Он вернулся в машину, выехал поскорее из деревни и покатил по дороге на Гуль, огибавшей горный массив на высоте восьмисот метров. Остановившись у парапета, он вышел поразмяться и, стоя над пропастью, позвонил Лене, чтобы сказать, что страшно скучает.
Азия, Джерри и Джакомо доедали рыбу-гриль, в то время как за соседним столиком трое телохранителей вполголоса делились своими подвигами над кусками сочной говядины. Костанца собирался уже отправиться
Это был первый неприличный жест, который новый американский партнер Джакомо позволил себе в его присутствии. Что он там шепнул на ухо этой девице? Любезничает? Приглашает к себе в номер? Сколько раз видел Джакомо, как его компаньоны, пококетничав с женщиной, тут же забирали ее себе, как военный трофей. Эти нравы не удивляли его, он, может, и сам действовал бы точно так же, если бы… Да, никому и в голову не могло прийти, что таинственный, загадочный Джакомо как огня боится женщин. Он, твердый и непреклонный, он, питавшийся от пороков своих ближних, до сих пор не научился отделять дела сердечные от плотских забав.
Но сегодня ему не хотелось оставаться робким Джакомо, как не хотелось, чтобы эта девушка — такая удивительная, такая не похожая на других, яркая, шаловливая, — ушла с этим старым хреном, Джерри Костанцей. Медленным, но твердым движением он положил ладонь на руку Азии и заказал официанту три лимончелло [19] в больших заиндевевших рюмках.
— Выпьем, а, Джерри? Это получше будет, чем ромашковый чай.
Удивленный Джерри сказал, что пить не станет. На что Джакомо ответил, что не настаивает. Джерри показалось, что он уловил в этих словах эвфемизм, говоривший о том, как не терпится Джакомо, чтобы он поскорее ушел.
19
Лимонный ликер.
— Они пьют ликер, — сказал агент Кол, прижимая пальцем наушник.
Том нахмурился и потребовал в деталях описать наблюдающееся отклонение от сценария. Джерри действительно решил не подниматься к себе, а остался за столом, чтобы окончательно убедиться в наглости Джакомо, который с вызывающим видом вертел в руках рюмку. И это человек, с которым он только что заключил пакт, как в старину? Которого он посчитал человеком слова? Неужели Джерри ошибся? Неужели он так состарился, что не может уже раскусить человека с первого взгляда? Джакомо переглянулся с телохранителем; тот уловил внезапное повышение напряженности за столиком босса: Костанце нужен знак уважения.
Джакомо пожал плечами. Никакого неуважения к Джерри он не проявлял, наоборот, ради заключения этого договора он принял все его требования. Что ему еще надо? Кто он, собственно, такой? Может, ему еще руку поцеловать, как Дону?
— Я плохо знаю ночной Париж, мне нужен гид, — сказал Джакомо, обращаясь к Азии.
Что означало: Бросим здесь этого Костанцу и пойдем выпьем куда-нибудь в другое место.
— Tы уже хочешь лишить нас своего общества, Джек?
Что означало: Ты мой гость, и я очень обижусь, если ты уйдешь раньше меня.