Малая Бронная
Шрифт:
Потом я решила переболеть, переломаться и выбросить всю эту слезливую пакость из головы. Получила гонорар за сценарий, раздала долги и пустилась во все тяжкие. Пила водку с какими-то случайными маргиналами, до одури, до постыдных утренних стенаний. Завела нудный роман с красивым, как реклама спортклуба, и пустоголовым каскадером Андреем. Я была относительно молода, весела и беспечна. По крайней мере, мне самой так казалось.
А потом он позвонил. Ранним весенним утром. Я, сонная, выскочила из постели, стояла босиком на холодном полу. Из-под одеяла высунул взъерошенную голову недовольный розовощекий Андрей.
– Мы уезжаем в киноэкспедицию на Тибет, – не то чтобы сказал, а скорее приказал Авалов. – Хочу, чтобы ты поехала со мной. Собирайся, визу мы за два дня сделаем.
Немногословный, деловой, суровый. Этакий верховный главнокомандующий. Он уже записал меня в неисчислимый полк своих безропотных солдат и теперь лишь коротко отдавал приказания.
Я очень хотела гневливо заявить: «Ты думаешь, что можешь позволить себе пропадать вот так, а потом заявляться как ни в чем не бывало? Да за кого ты меня принимаешь? Для тебя все люди – рабы твоих идей, никто, мусор под ногами? У меня есть своя жизнь…»
Разумеется, вместо этого я проблеяла разомлевшим голосом:
– Когда вылет?
И вот теперь тряслась в самолете, уставшая, издерганная, созерцала, как Авалов, едва перебросившийся со мной парой слов, щебечет с будущей Ингрид Вальтер, изнывала от сцен ревности, которые постоянно закатывал мне Андрей, сумевший правдами и неправдами тоже пробиться в киногруппу картины. Сидела и задавалась вопросом: ради чего я здесь? Неужели ради произнесенных глухим хрипловатым голосом слов: «Хочу, чтобы ты поехала со мной»?Самолет стремительно снижался. Он летел прямо над вершинами, казалось, еще секунда – и мы на полной скорости врежемся в один из каменных уступов, занесенных белоснежной, мерцающей на солнце лавиной. Под нами расстилались бескрайние просторы Гималайской пустыни. Горные хребты в слепящих снегах, извечные пятидесятиградусные морозы, поселения диких, никогда не знавших благ цивилизации племен… Я отвернулась от окна, зажмурилась и изо всех сил вцепилась в подлокотники кресла.
– Ой, мамочки! – взвизгнула Люся.
– Девушка, девушка, пакет! – орал кто-то сзади.
– Что… что это? – пробормотал задремавший было Славик.
– Не волнуйся, – объяснила я. – Аэропорт Лхасы считается одним из самых сложных в мире. Он окружен горами, понимаешь? Самыми высокими горами в мире. Поэтому сюда летают только опытные, военные пилоты. Все будет в порядке, я уверена. В конце концов, погибнуть на святой земле, так сказать, «колыбели человечества»… Не каждому выпадает такая честь!
Славик вытаращился на меня, слегка прикусил губу и вжался в кресло. Через несколько минут шасси глухо стукнулось о взлетную полосу, и самолет понесся по земле. Сзади раздались жидкие аплодисменты. Я поняла, что боевой дух моих попутчиков сильно подорван утомительным перелетом и количеством выпитого на борту. Самолет остановился, и мы двинулись к выходу. Прямо за спиной покачивался, прижимая ко рту платок, осветитель Стасик. За ним, обдавая всех присутствующих алкогольными парами, высился актер Поливанов. Кинолог Володя нетерпеливо переминался с ноги на ногу перед встречей со своим верным Акбаром. Невозмутимый и свежий, как кипарис, Авалов замыкал шествие. Итак, мои коллеги в полном составе готовы вступить в «страну богов».Съемочная группа, устало переругиваясь, усаживалась в автобус, который подогнали для нас по распоряжению продюсера Грибникова, жизнерадостного толстячка с вечно скошенным от вранья левым глазом, встречавшего нас в аэропорту. Лица моих коллег приобрели сероватый землистый оттенок, глаза глубоко запали.
– Господи, чего так башка-то кружится? – пробормотал как бы про себя актер Поливанов, известный своим пристрастием к спиртному и молоденьким помрежкам.
– Разреженный воздух, – пояснила я и добавила: – Еще чуть-чуть, и окажетесь в полной нирване! А оттуда, знаете ли, не все целыми возвращаются. Предупреждала ведь я, не стоит квасить весь перелет!
Наконец мы двинулись в путь по улицам древнего города. Я прижалась лбом к стеклу и жадно всматривалась в открывавшийся за окном пейзаж, стараясь не упустить ни одной детали. Над городом раскинулось яркое, насыщенное, почти неестественно синее небо. Сказочные белоснежные облака зависли над пологими серо-зелеными горными откосами. Мы проезжали мимо вытянутых в длину разноцветных – белых, красных, желтых – невысоких трех-, четырехэтажных домов, мимо площадей, в центре которых, прямо на земле, разложили свой товар местные балаганщики в ярких балахонах. В окне мелькали иероглифы, начертанные на бесчисленных флагах и транспарантах. То и дело за крышами домов появлялись золоченые маковки расписных буддийских храмов, похожих на старинные китайские
Попетляв немного в лабиринте узких грязных улочек, автобус на мгновение затормозил на одном из перекрестков. В эту же минуту за край раскрытого окна с улицы ухватилась желтая высохшая рука, и в автобус всунулась голова какого-то старика. Его темное, изрезанное вертикальными морщинами лицо было словно выточено из куска дерева, черные глаза разглядывали нас с каким-то насмешливым интересом. Голову старца украшала вязаная ярко-красная шапочка. Незнакомец открыл рот, демонстрируя редкие желтые зубы, и, ухмыляясь, быстро заговорил что-то. Потом протянул заскорузлую лапищу и цепко ухватил за предплечье сидевшую у окна Люсю.
– А-а-а-а, – заверещала девушка и забилась на своем месте, пытаясь вырваться из лап старика, – оно меня… Он меня трогает, а-а-а-а!
Автобус медленно поехал, старик выпустил Люсю и быстро засеменил прочь.
– Ой, мамочки! Мамочки! – причитала Люся, брезгливо вытирая подолом платья руку, к которой прикасалась немытая лапа. – Что ему от меня было нужно?
– Председатель твоего местного фан-клуба, – пошутил Авалов. Актриса нервно передернула плечами и, сдвинув брови на переносице, отвернулась от окна.
– А действительно, кстати, – повернулся он ко мне, – что ему было нужно? Что он говорил, а?
– Ты меня спрашиваешь? – не поняла я. – Откуда мне знать. Наверное, местный йог в состоянии нирваны!
– Ну ты же здесь сто раз бывала, неужели язык не выучила? – удивился Руслан. – Тебя ведь для того и взяли в экспедицию, чтобы попроще было разобраться с местными нравами.
– Я уже поняла, что ты меня позвал только для этого, – с плохо скрываемой яростью бросила я. – Интересно все же, отчего ты решил, что я еще и переводчиком служить буду. Думаешь, я должна была выучить все местные диалекты? Может, он на враждебном нам китайском разговаривал?
На мою злобную отповедь Авалов отреагировал с утомленным смирением. Вскинул брови и отвернулся. Ясно, что выяснение отношений с бывшей любовницей не входит в задуманный им план киноэкспедиции. Ему, бедняге, и так нелегко среди всех этих так и норовящих удариться в запой клоунов, так еще и сценаристка – этакая дрянь – решила подбросить проблем.
Я решила про себя, что нужно было, наверно, придумать более правдоподобную легенду относительно моего глубокого знания местных обычаев. Слишком уж много возникает щекотливых моментов. Впрочем, расстраиваться и напрягаться по этому поводу все-таки рано! Ведь никто и не подумает проверять полученные от меня сведения. Даже если я наплету, что все жители высокогорного Тибета ходят на руках и питаются дохлыми лягушками, моих киношных друзей, не интересующихся по-настоящему ничем, кроме своей собственной драгоценной персоны, это нисколько не смутит. Ни «заря творения», ни древние космогонии, ни даже мало-мальски известная история зарождения ламаизма совершенно не волнуют этих людей. Но, как говорится, судьбу не выбирают. А моя судьба на данном отрезке жизни как раз таки состоит в том, чтобы «сеять разумное, доброе, вечное» в измученные дешевым портвейном киношные души.
Автобус все ехал и ехал, и я начала уже сомневаться, не решил ли Грибников вывезти нас в горы прямо с самолета, чтобы не терять времени (а главное, лишних денег) понапрасну. Но тут, наконец, мы затормозили посреди узкой кривой улицы возле обшарпанного, давно не штукатуренного здания. Выбрались из автобуса, начали выгружать невиданную в этих местах технику и столпились у входа. Рядом с нами тут же образовалась небольшая демонстрация из нищих чумазых псевдойогов и попрошаек.
– Прошу вас, прошу, – суетился Гриб, – проходите внутрь. Номера для всех заказаны.
Несмело переглядываясь, мы вошли в низкое темное помещение, пропитанное запахом жженого масла и гнилых овощей. Пожилой китаец за стойкой ресепшена заулыбался нам, мелко кивая лысой головой и посверкивая круглыми стеклышками очков. Гриб по-хозяйски отдавал распоряжения, выдавал членам группы ключи, подвешенные к грубо выпиленным деревянным бочонкам, иногда – один ключ на двоих. Счастливые обладатели ключей спешили вверх по щербатой, потемневшей от времени каменной лестнице. После долгой дороги каждому хотелось поскорее вымыться и прилечь, и никакое убожество и грязь ночлежки, гордо именуемой отелем три звезды плюс, не могло стать препятствием на пути к долгожданному отдыху. Вверх по лестнице уже проследовали Володя с Акбаром, Славик и Стасик.
– Я не могу, не могу здесь… тут воняет… – Люся, кажется, приняла решение всю поездку не переставать канючить. – Я тут всего пять минут, и у меня уже пахнут волосы.
– Ничего, сейчас поднимешься в номер, примешь душ, освежишься, – успокаивал ее Авалов.
– С душем как раз небольшие проблемы, – смущенно объявил Грибников. – Воды-то с утра нет.
– Ой, мамочки! – Люся окончательно скуксилась и, не обращая внимания на поползновения Гриба по-отечески утешить ее, потащила свой громадный чемодан к лестнице, притиснув его к интимно обтянутому розовой маечкой животу и спотыкаясь на тоненьких шпильках.
Наконец дошла очередь и до меня с Андреем. Гриб торжественно вручил каждому из нас по бочонку с ключом и пожелал приятно отдохнуть с дороги. Сам он, разумеется, отправился в гостиницу классом повыше, находящуюся неподалеку. Я уже решила устроить скандал, но силы были на исходе, и я понуро поплелась к лестнице, молча переживая из-за отсутствия воды и кляня про себя скаредность нашего пухлого продюсера-боровика.
– Эй, это что значит? – за мной спешил Андрей.
– Что? – не поняла я и, увидев, как он недовольно закусил губу, стоически произнесла: – Мальчик мой, давай только без сцен. У меня уже сил нет, честное слово. Прибереги на вечер…
– Почему нам ключи дали разные? – Андрей потряс перед моим носом видавшей виды деревянной чуркой.
– Потому что у нас разные номера, – доходчиво объяснила ему я.
– А че? А почему так?
– Я попросила. Ты же знаешь, я могу спать только одна. Не могу заснуть, когда рядом кто-то храпит и вертится. И к тому же я часто по ночам работаю. Я буду тебе мешать…
Не могла же я, в самом деле, сказать ему, что все еще не теряю надежды на полночный визит нашего режиссера.
– Это я тебе мешаю! Тебе все вокруг только мешают! – не на шутку взвился Андрейка. – Ты никого не любишь, и никто тебе не нужен… Вот почему от тебя все твои мужья и сбегали! Только я один остался! Ты самая настоящая холодная двуличная стерва, ты вообще не понимаешь, что такое близость, привязанность…
– А я все гадала, когда же на тебя снизойдет озарение! Так вот, ты совершенно прав, совершенно! – я вздохнула почти с облегчением и быстро пошла прочь по коридору.
Андрей несколько секунд оставался на месте, затем бросился меня догонять, схватил за плечо.
– Ты попросила отдельный номер, чтобы он приходил к тебе ночью, да?.. – бледнея и задыхаясь, выговорил он. – Только на это и надеешься. Днем-то ты ему не нужна!
– Кому? – спросила я, кляня про себя не к месту проснувшуюся Андрееву прозорливость.
– Твоему обожаемому Авалову! – выпалил Андрей.
– Да! – выкрикнула я, цепенея от ярости – Да! Да! Да! И мне все равно, как он относится ко мне днем! Зато ночью он запросто даст фору любому! Записывайся на мастер-класс! – Я круто повернулась на каблуках, выдернула руку и сделала несколько шагов по направлению к лестнице, выговаривая на ходу: – А на твое мнение мне, извини, наплевать! Да и вообще на любое чужое мнение. Так что оставь меня, наконец, в покое.
Я видела, как дернулось его лицо, дрогнули губы. На секунду стало жаль Андрюшу, легкий укор совести кольнул где-то под лопаткой. Андрей хотел было что-то еще сказать, но тут дверь, перед которой мы стояли, распахнулась, и в коридор вылетел Стасик в черных трусах-боксерах с нарисованными пожарными машинками.
– Я не понял, он че, упал или как? – бросил он мне.
– Кто? – не поняла я.
– Да Грибников! Он больной, что ли? Че он нам со Славкой номер с одной двуспальной кроватью дал, а?
– Ну вот, хоть кто-то здесь знает, что такое близость и привязанность, – я пожала плечами и отправилась в свой одинокий номер.Я долго ворочалась на продавленной двуспальной кровати и не могла заснуть. В приоткрытое окно вползал влажный сумрак ночного города. Перед глазами мелькали кадры предыдущих событий: утомительный перелет, горячие ладони Андрея на моей талии, выражение его глаз, когда он смотрел на мою гордо удаляющуюся фигуру… Чтобы отогнать наваждение, я поднялась, затянулась легким «Мальборо» и отхлебнула виски из припасенной еще с московского дьюти-фри бутылки. Обжигающее тепло разлилось по моему усталому телу. Я устроилась поудобнее в древнем потертом кресле и задумалась. В ночной тишине, разумеется, пришла к неизбежному выводу, что навсегда застряла где-то в прошлом, в той холодной зимней ночи, когда Авалов, сунув под мышку готовый сценарий, захлопнул за собой дверь моей квартиры, как оказалось, навсегда. Так и не удалось убрать его из своей жизни, как бы ни старалась я быть «холодной надменной стервой». И, будем же правдивы перед собой, этот человек вычеркнул меня, и никакие сокровища моей души не оставили его рядом со мной, он с присущей ему почти мальчишеской легкостью избавился от меня… Но, видимо, ничего в этой вселенной не бывает «навсегда», иначе зачем потребовалось ему звонить и произносить в трубку эти предательские слова? Прошлое, как назойливый призрак прожитого, продолжает следовать за нами по пятам, куда бы мы от него ни прятались. Я сидела в кресле, напряженно вслушиваясь в приглушенные звуки и шорохи ночного отеля. Не простучат ли по коридору уверенные легкие шаги, не дрогнет ли ручка двери моего номера? Однако в обшарпанной гостинице царила тишина. Авалов, должно быть, берег свою драгоценную персону для предстоящего творческого подвига, а разобиженный Андрейка лелеял свою ревность в одинокой холостяцкой постели.
Выезд на съемки был запланирован на следующее утро. Я проснулась оттого, что кто-то самым хамским образом барабанил в дверь, крича: «Подъем! Подъем!» Спросонья даже на секунду показалось, что я на сборах в детском спортивном лагере и проспала начало соревнований.
Выглянув из номера, я увидела второго режиссера, который бодро прохаживался по коридору, по природе своей будучи трезвенником и любителем навязывать свой образ жизни крепко пьющему большинству. Он изо всех сил колотил в хлипкие двери номеров, за которыми пытались насладиться сладким утренним сном мои коллеги.
– Сергей Иванович, вы озверели, что ли? – зевая, поинтересовалась я.
– Иначе мы в график не уложимся! – важно сообщил второй. – Нам же ехать целый день почти. Вы тут до вечера продрыхнете, а у нас съемочных дней всего-то двадцать.
– А Авалов?
– Да внизу уже сидит, завтракает!
– Ну вы и изверг, Сергей Иванович! – протянула я с ноткой восхищения в голосе, ибо разбудить Руслана в такую рань могло только очень сильное моральное потрясение. – Сейчас спущусь.
Я вернулась в номер и распахнула окно. Небо еще только начало светлеть, над горами висела молочно-белая дымка тумана. Прохладный свежий воздух наполнил комнату, запахи прошедшей ночи испарились, и пространство вокруг стало мягким, обволакивающим, как будто пропитанным обещанием чудес…
Воды в ванной, разумеется, не оказалось. Я выплеснула на плечи бутылку минералки, причесалась, нацепила на нос темные солнцезащитные очки, быстро натянула белую майку и джинсы, подхватила чемодан и поспешила вниз, к выходу из гостиницы.
На улице уже поджидали автобус и несколько джипов. Никого еще не было, только Авалов, собранный, деловитый, с неизменно величественным, надменным выражением лица беседовал по-английски с одним из водителей.
– Доброе утро! – хмуро поздоровалась я.
– Здравствуй, Марина! – он улыбнулся мне и неожиданно, протянув руку, провел рукой по моим волосам.
Новый способ усмирения строптивых сотрудников? Будь я проклята, если снова позволю ему отрабатывать на мне свои людоедские приемчики. Я дернула головой, сбрасывая его ладонь.
– Что-то случилось?
Снова этот проклятый проникновенный взгляд, взгляд, от которого у меня, как у школьницы, слабеют коленки.
– Нет, что ты, все в полном порядке, – процедила я. – Я всю жизнь мечтала тащиться за тобой на край света и безропотно ждать, когда же у тебя хватит времени бросить мне пару слов.
– Обиделась, – с отвратительной, исполненной смиренной мудрости усмешкой констатировал он.
– Вот еще! – дернула плечами я.
Он подошел ближе, обнял меня, притянул к себе. И только теперь, снова ощутив его запах, почувствовав тяжесть его жилистой руки на своих плечах, я поняла, как сильно соскучилась, истосковалась по нему за минувшие месяцы. В горле защипало, и я, пряча глаза, уткнулась лицом в его холодную куртку. Его губы коснулись моих волос, потом спустились ниже, обожгли кожу на виске.
– Марина, – хрипло прошептал он. – Пойми меня, пожалуйста! У меня работа, я просто не могу размениваться, тратить время на выяснение отношений. У меня ни секунды свободной нет, все мысли только о картине. Ты же сама творческий человек, неужели не понимаешь?
Не знаю, что за магнетизм, что за сатанинская магия была в его голосе, в его руках, но он мгновенно заставил меня почувствовать себя мелочной ревнивой дурой. Господи, ну конечно, все это – его безразличие, предательство, эгоизм – я просто напридумывала себе, дала волю больному воображению. Ну подумаешь, не позвонил, не приехал, как обещал, исчез на много недель… Но он же работал, готовился к съемкам, подбирал актеров. Взять хотя бы Люсю – и как мне в голову могло прийти, что он спит с ней, этакой глупой куклой? Да нет же, конечно, разумеется, он просто уделяет ей много внимания, она ведь исполнительница главной роли, от нее во многом зависит успех будущей картины. И невыносимо стыдно сделалось за все мои обиды и слезы, за идиотские умозаключения, за этого пустоголового Андрея, наконец, который с самого начала поездки вился вокруг меня на глазах у Авалова. Это был еще один из его талантов – он гениально умел внушить партнеру чувство вины. Честное слово, если б он когда-нибудь сподобился зарубить топором старушку, та явилась бы с того света рассыпаться в извинениях за то, что своей тощей беззащитной шеей спровоцировала несчастного режиссера на агрессию.
– Прости, – прошептала я, гладя ладонями его лицо – суровое, резкое лицо языческого идола. – Я… я не знаю, что на меня нашло.
Из-за крыш разноцветных домиков выкатилось оранжевое солнце, и теплые лучи его высветили бронзой наши смешавшиеся волосы. Высокое бледно-розовое небо висело над нами, подобно шелковому куполу. Сам воздух, казалось, затих, боясь помешать нам.
– Просто поверь мне, я очень тебя ценю, – продолжал Руслан, отрываясь от моих губ. – Но я больной человек, маньяк своей профессии. Раб лампы, понимаешь?
Горечь отступила. Я рассмеялась, чувствуя, как спазм, сдавливавший горло, уходит и снова легко становится дышать. Мне так хотелось ему поверить…
– Но мы ведь не будем делать наши отношения достоянием общественности, правда? Зачем нам сплетни? – внимательно посмотрел на меня он.
– Нет, конечно, нет, – торопливо замотала головой я.
Мне и самой никогда в голову бы не пришло требовать от него публичного изъявления чувств. Только бы знать, что он думает обо мне хотя бы несколько минут в день. Он отлично выдрессировал меня, сделал крайне покладистой.
– Ну вот и славно, – подытожил он. – Не будешь больше грустить, а?
Он, забавляясь, взъерошил мои волосы – и тут же поспешно отдернул руку и принял отстраненный вид: из дверей нашей ночлежки начала медленно и неохотно выползать сонная киногруппа. Кивнув Авалову, я отошла к дверям автобуса.
Позевывая, подошел в сопровождении верного Акбара Володя, пряча красные глаза, уселись в автобус Славик и Стасик. Я только теперь с удивлением обратила внимание на то, что перед автобусом маячат несколько китайцев в военной форме. К ним навстречу бросился Грибников и, лопоча что-то невнятное, повел их к одному из джипов.
– А это кто? Массовка? – спросила я нашего пухлого продюсера.
– Полиция местная, – с досадой бросил он. – Будут нас сопровождать, чтоб не натворили чего. Тибет – завоеванная китайцами территория, но, как ты понимаешь, местное население с этим не смирилось…
– В целом тибетцы – довольно мирный народ, но вот монахи в монастырях… Кто их знает! – с умным видом заметила я.
Последним из отеля выкатился Андрей. Бросив мне оскорбленный взгляд, он, не здороваясь, плюхнулся в другом конце салона и тут же заговорил о чем-то с гримершей Наташей. Мне это было только на руку. Разумеется, после нашего с Аваловым объяснения я не собиралась продолжать вялотекущий роман с юным каскадером, но выяснять отношения сейчас, при всем честном народе, хотелось меньше всего.
Наконец все собрались, и наша кавалькада тронулась в путь. Мы ехали вдоль центральной городской площади. Город еще только начинал оживать. Площадь постепенно заполнялась многочисленными торговцами в пестрых одеждах. Они раскладывали на земле свой товар, натягивали над ним белые тенты, на ветру напоминавшие паруса старинных кораблей.
– Смотрите, – громко объявила я, указывая на одну из улиц. – Видите, там, в центре, стоят три больших медных котла для чая? По праздникам в них заваривают чай для монахов вон того монастыря, Джукханг. Это на тибетском языке означает «дом господина», там хранятся буддийские святыни.
По улице, кольцом охватывающей храм, тянулся поток паломников. Все они одной рукой перебирали четки, другой же крутили молитвенные колеса – отлитые из чугуна барабаны на короткой палочке. Мы миновали главный храм Лхасы и двинулись дальше по пестрым улицам. Неожиданно Люся высунулась в окно и заверещала:
– Ой, ой, остановитесь. Какая прелесть! Да стойте же, говорю вам!
Грибников, который настолько проникся симпатией к нашей приме, что даже пренебрег местом в джипе и расположился в автобусе на соседнем от Люси сиденье, велел водителю затормозить. Люся, сдавленно пискнув, выскочила на улицу, метнулась к одному из торговцев и склонилась к нему, изображая пальцами какие-то не совсем пристойные фигуры. Торговец качал головой, загнув указательный и средний палец, мычал, улыбался и наконец-то согласно кивнул. Люся сунула ему денежную купюру, выхватила прямо из-под его носа серый крупный предмет и потащила его к автобусу. Когда она, радостно охая, вошла в салон, мы увидели, что в руках у нее бьется от страха смешной и полосатый от грязи поросенок. Люся гордо прошествовала к своему сиденью и водрузила поросенка на руки Грибу.
– Душа моя, что это? – закудахтал пораженный продюсер.
– Это минипиг, карликовая свинка, – широко улыбнулась Люся. – Мне так давно хотелось… Хотите, я назову его Петрушей в вашу честь? Посмотрите, какой хорошенький!
Люсьена склонилась к поросенку и ласково вцепилась в его треугольное маленькое ушко твердыми акриловыми когтями. Новоприобретенный любимец взвизгнул от боли, подскочил на коленях у Гриба, попутно ударив копытцем незадачливого свиновода в пах, скакнул вниз и, истошно хрюкая, заметался по салону автобуса. Все повскакали со своих мест, гримерша с криком отвращения взгромоздилась с ногами на сиденье, проголодавшийся Акбар вытянулся в струну, натягивая поводок, Стасик и Славик, вопя «Акбар, дичь, фас его!», бросились вдогонку за Люсиным приобретением. Наконец животное удалось изловить и сунуть в руки ликующей Люсе.
– Держи его крепче, ради бога! – участливо посоветовал Володя. – Акбар ни разу не ел свинины!
– Сам держи крепче свою псину, маньяк! – огрызнулась Люся. – Иди сюда, миленький, иди к мамочке, мамочка тебя пожалеет… – засюсюкала она над хряком.
На этом эпизод ловли свиньи был завершен, и поездка продолжилась.
Лхаса давно осталась позади, и путь наш пролегал теперь между поросшими травой каменными горными уступами. Здесь, в долине реки Брахмапутра, жили в основном земледельцы. Часто удавалось рассмотреть бредущих вдоль дороги крестьян, ведущих за собой нагруженных корзинами яков и ослов. Что они умудрялись выращивать тут, на высоте более четырех тысяч метров, оставалось для меня загадкой. Потом плодородные земли кончились, мелькнула полоса желтых тополей, и потянулись угрюмые горные склоны, кое-где поросшие пятнами можжевельника. Здесь были земли кочевников-скотоводов, и кое-где в ущельях виднелись их черные палатки, сделанные из ячьей шерсти. Окна автобуса пришлось закрыть – мы начали задыхаться от поднятой колесами дорожной пыли. Дорога то поднималась, то резко спускалась. Продолжать непринужденный дорожный треп уже не было сил. Половина группы склонилась над пакетами, остальные крепились изо всех сил, но вид тоже имели несколько бледноватый. Я же успокаивала себя тем, что основа всех достижений в учении Гаутамы Будды – мужество. Ощущая себя первопроходцем тибетских земель, я боролась с тошнотой и слабостью и в конце концов задремала.
Когда я проснулась, за окнами уже стемнело. Наша процессия въезжала в довольно крупный городок, который должен был на ближайшие двадцать дней стать нашим домом. Город состоял из двух частей – древней тибетской и современной китайской. Там, в китайской части города, представлявшей собой ничем не примечательный обычный азиатский район с асфальтированными улицами, бензоколонками, магазинами и невысокими мотелями, мы и высадились из автобуса. Сопровождаемые настороженными взглядами так и не покинувших джип полицейских, направились ко входу в гостиницу, в которой Гриб заблаговременно забронировал для нас несколько номеров. Измученные киношники, уже не в силах переговариваться и упражняться в острословии, молча разбирали ключи и разбредались по номерам. Я же успела хорошенько выспаться в автобусе и потому была готова к новым впечатлениям.
– Хочу прогуляться по городу, – сообщила я Сергею Ивановичу. – А то завтра вы опять ни свет ни заря потащите нас в горы, и я так ничего тут и не увижу…
– Я с тобой! – тут же подскочил ко мне Андрей.
– Зачем? – я всеми силами пыталась избежать неминуемого разговора. Еще предстояло придумать убедительную причину, почему я прекращаю наш пылкий роман. Ведь не объяснять же ему, в самом деле, что я сошлась с ним только в отместку Авалову и теперь, когда необходимость в мести отпала…
– Ну как же, а вдруг тебя кто-нибудь утащит? – не отставал Андрей.
– Да брось! – махнула я рукой. – Ты же устал, иди, отдыхай. Тебе еще не надоело быть моей дуэньей? Уверяю тебя, никто меня не утащит!
– Я с тобой! – решительно повторил тот.
Я раздраженно пожала плечами и двинулась вниз по лестнице. Андрей следовал за мной, как безмолвная, но очень упорная тень.
– Завтра подъем в шесть, не загуливайте! – сурово бросил в наши удаляющиеся спины Сергей Иванович.
– Будет сделано! – со смехом отрапортовала я.Поймав на улице такси, мы с Андрюшей направились к тибетской части города, а именно – к главной его достопримечательности, древнему монастырю Ташилунпо. Монастырь представлял собой настоящее «государство в государстве» – обнесенный каменной стеной городок с многочисленными ступами,
– Представляешь, – прошептала я, пораженная мрачной величественностью древних построек, – он был основан в пятнадцатом веке! Здесь располагался орден монахов-воинов. Видел, наверно, в кино таких? – я изобразила дерущихся палками героев многочисленных псевдоисторических боевиков.
– Ага, ага, такие, с нунчаками! Как Джеки Чан! – восторженно закивал Андрейка и радостно сграбастал меня в охапку, намереваясь продемонстрировать, что больше не обижается.
– Андрей, подожди! Отпусти меня, слышишь? Я хочу осмотреть монастырь!
Однако полюбоваться грандиозным строением нам удалось лишь из-за крепостной стены. Ведущие на территорию монастыря старинные чугунные ворота оказались заперты. Навстречу вышел суровый монах в хламиде.
– Извините, – обратилась я к нему по-английски, – нам бы хотелось осмотреть монастырь. Когда можно попасть на территорию?
Монах покачал головой и ответил что-то на тибетском.
– Что-что? – переспросила я. – Не понимаю. Вот черт!
Надо же, какая незадача! В первый и, возможно, единственный раз попасть в места, о которых столько приходилось читать, и не иметь возможности посмотреть на все собственными глазами!
– Он говорит, монастырь закрыт для туристов, – сказал по-английски кто-то позади.
Я обернулась и увидела стоящего посреди улицы мужчину. Резкие черты лица, светлые открытые глаза, прямой нос, высокие скулы, мужественный подбородок, русые, слегка выгоревшие волосы, снежно-белая рубашка, обтягивающая широкие плечи… Ей-богу, прибавь ковбойскую шляпу, и получишь вылитого героя приключенческого фильма, этакого Индиану Джонса. Впечатленная, я приветливо улыбнулась и, не обращая внимания на недовольное шипение Андрюши, сделала шаг по направлению к незнакомцу.
– Мы не туристы, – гордо сообщила я. – Мы кинематографисты. Прилетели из Москвы. Здесь будет сниматься фильм по моему сценарию. И мне необходимо получить разрешение на… – Я изо всех сил напрягла память и как можно более убедительно изрекла: – На съемки 26-метровой золотой статуи Майтрейи, которая находится в монастыре. Неужели никак нельзя поговорить с настоятелем?
– Вообще-то я знаком с ним, – неуверенно протянул «Индиана Джонс». – Мог бы попробовать выхлопотать для вас аудиенцию. А о чем ваш фильм?
– Об экспедиции Геринга на Тибет. Знаете, Аненербе, черная магия, опыты над живыми людьми, формула выведения высшей расы… – я продолжала улыбаться во все тридцать два зуба, словно разглагольствовала о самых обычных и приятных вещах.
– О, это потрясающе интересно! – с воодушевлением отозвался мой собеседник. – Знаете, я очень давно интересуюсь Тибетом, часто бываю здесь. Меня зовут Артур Дарк, я из Америки, штат Флорида. Занимаюсь туристическим бизнесом, владею сетью пятизвездочных отелей по всему миру.
– Марина, – я протянула ему руку, и он обхватил мои пальцы своей широкой ладонью. – А здесь вы тоже строите отель?
– Представьте себе, да, несколько лет назад я впервые приехал на Тибет именно для того, чтобы обсудить с местными властями все вопросы по поводу строительства отеля. И был просто покорен этими местами. С тех пор я по-настоящему увлекся Тибетом, прочел массу книг, просмотрел множество фильмов. А в Лхасу стараюсь приезжать каждый год. Эти места волшебные. Сказочные, стоит однажды побывать здесь, и тебя обязательно потянет вернуться.
– Ох, Артур, вы-то мне и нужны! – выпалила я.
В моей голове тут же созрел план выспросить у этого ковбоя все, что он успел разведать про эти места, каждое название, каждую горную тропку, чтобы завтра, во время выбора натуры, не ударить лицом в грязь и козырнуть перед Аваловым и остальными членами съемочной группы своими знаниями. Еще лучше было бы затащить тибетолога-самоучку в горы вместе с нами, в качестве добровольного консультанта. Но для этого нужно как следует заинтересовать его, поймать на какой-нибудь хитрый крючок. Не станет же, в самом деле, американский бизнесмен, наверняка богатый и успешный человек, на голом энтузиазме помогать русским киношникам.
– Может быть, посидим где-нибудь? Вы расскажете мне побольше о своем сценарии, – предложил он. – Сегодня в монастырь все равно уже не попасть.
Все складывалось как нельзя лучше. Воодушевленная успехом, я предложила:
– А пойдемте вместе с нами в отель. Там я смогу дать вам почитать рукопись и познакомить с режиссером будущей картины. Может, вам будет интересно?
– Конечно! – закивал Артур. – Только если это удобно. Ведь уже поздно…
– Ерунда, – беспечно отмахнулась я, соображая про себя, что коллеги все равно наверняка не спят, а, расположившись в чьем-нибудь номере, отмечают прибытие в конечный пункт нашего славного путешествия.
– О чем вы говорите? Кто это такой? – угрожающе забормотал мне в ухо Андрей, которого я не удосужилась представить «Индиане». – Куда мы идем?
– Его зовут Артур, он американский бизнесмен, страшно интересуется всем, что связано с Тибетом, – не отводя глаз от своего нового знакомого, пояснила я. – А идем мы к нам в отель, хочу отдать его на съедение Грибникову, может, уговорит этого толстосума вложить пару миллионов в фильм о его страстном увлечении.
– Ты врешь! – неожиданно яростно объявил мне Андрей. – Ты запала на этого америкоса, сразу видно, как у тебя глаза заблестели. И тащишь его к себе в номер, вот так, прямо с улицы, не стесняясь меня?
– Андрей, я устала от твоей паранойи, – покачала головой я. – Давай на этом остановимся, ладно? Просто закончим все раз и навсегда.
– Ты что, бросаешь меня? – недоверчиво протянул он. – Ради этого вот?..
– Мне уже слишком много лет, я не гожусь для таких игр, – попыталась объяснить я. – Все эти твои вспышки то страсти, то ревности… У меня от них мигрень начинается, понимаешь?
– Да пошла ты! – неожиданно заорал он. – Я ради тебя… а ты… Что ты о себе возомнила, писака надутая? Да любая баба на твоем месте счастлива была бы!– Ну вот и прекрасно, пусть любая другая и будет на моем месте, – улыбнулась я.
Честно сказать, такая развязка очень меня устроила. С Андреем покончено, и имя Авалова даже не пришлось упоминать. Не заботясь более о бывшем любовнике, я обернулась к настороженно следившему за нашей эмоциональной тарабарщиной американцу.
– Какие-то проблемы? – встревожился тот.
– Все прекрасно, – качнула головой я. – Пойдемте, Артур!
Празднество в отеле было в разгаре. Вся группа собралась в номере оператора Славика. Где только умудрились они раздобыть столько бутылок? Неужели в ход еще шли дьютифришные запасы? Володя, раскрасневшись, рассказывал «охотничьи байки». Стасик уже дремал, положив буйну голову на подоконник, за которым, к слову, играл совершенно невиданными красками горный закат. Помрежка Ира, сидевшая в углу с томиком стихов, то и дело порывалась зачитать собравшимся пару поразивших ее строк. Дождавшись, наконец, паузы, она завыла трагическим голосом:
– Чума!.. Холера!.. – и всхлипнув: – Ой нет, нет, не могу! Какие стихи! – бросилась вон из номера.
По дороге я успела уже рассказать Артуру подробнее о сценарии, и он, впечатленный, должно быть, ожидал застать в отеле компанию серьезных и вдумчивых исследователей Тибета. По крайней мере, вид нашей развеселой банды привел, кажется, его в недоумение. Я громко представила своего спутника коллегам и, предоставив ему самому осваиваться, отправилась на поиски чистого стакана.
– Кто это? – негромко спросил меня Авалов. – Кого ты привела?
– А-а, это поклонник моего таланта, – улыбнулась я. – Еще один, кроме тебя. Вообще, на самом деле неплохо бы с ним подружиться. Он большой знаток Тибета, мог бы порассказать много всякого полезного. Как бы затащить его на завтрашнюю съемку, а?
– По-моему, тащить его не придется, – брови Авалова лихо взлетели вверх. – Ты посмотри на него!
Обернувшись, я увидела следующую картину. Люся, особенно красивая сегодня, в темно-синем, выгодно оттенявшем ее глазищи пиджаке, с рассыпанными по плечам соломенными волосами, вдохновенно повествовала американцу:
– И вот представляете, снимаем мы сцену на мосту. Я по сюжету должна стоять у перил и смотреть на бумажный кораблик, который там внизу проплывает. А на мне такое платье легкое, белое, с во-о-от такой пышной юбкой. Ну и я, значит, нагибаюсь, чтоб посмотреть на этот идиотский кораблик, и вдруг ветер как дунет, и моя юбка – пщ-щ-щ!!! – вся вверх. Я стою там, как голая, а оператор мне кричит: «Люська! Это лучший кадр за всю картину!»
Артур, разумеется, не понимал из ее монолога ни слова, но не сводил с Люси восторженных глаз. Вид у него был совершенно окосевший.
– Зря ты его сюда привела, – пошутил Авалов. – Теперь он – поклонник Люсиного таланта.
Веселье продолжалось. Я тоже успела уже опрокинуть пару бокалов и тут же слегка опьянела – сказывалась, должно быть, усталость после нескольких дней пути. Руслан – образец выдержки и самообладания – уже отправился спать. Где-то среди пьяных морд мелькнул Андрюша, и я успокоилась, убедившись, что душевная травма, нанесенная мною этому мальчику, не заставила его свалиться в канаву в незнакомом городе.
– Спроси его, спроси, – теребила меня за рукав Люся. – На чем он приехал сюда?
– Господи, Люсенька, ну уж, конечно, не на пароходе, – огрызнулась я.
– Ну спроси, что тебе, трудно? – не унималась она.
– У меня свой небольшой самолет, – перевела я ей ответ. – Это очень удобно.
– Вау! – ахнула наша прима. – Ни фига себе, какой он богатый!
Ответ Артура привел в восхищение не только нашу штатную блондинку. С другого бока к нему тут же подсел Грибников, интимно интересуясь:
– А вы, мистер Дарк, каким, собственно, бизнесом занимаетесь? А как там у вас в Америке с налогами? Говорят, непомерные, а? А я слышал, что тех, кто вкладывает деньги в искусство, от налогов-то освобождают?
– О боже мой! – устало выдохнула я. – Нет, ребят, давайте как-нибудь сами. Ваш переводчик отправляется на покой.
Распрощавшись с коллегами и Артуром, я отправилась в свой номер. Несколько часов спустя меня разбудила какая-то возня в коридоре. Помотав гудящей головой, я разобрала обрывки фраз.
– May I come in? Why not, Lucy? Just a cup of coffee. [4]
– Нет, Артур, нет, давай-ка домой. Нах хаузе, андерстенд?
Кажется, они наловчились понимать друг друга и без переводчика. Впрочем, для девушки с внешностью Люси такие сцены – на любом языке мира – наверное, были не в новинку.
– Я не могу, понимаешь? Я же актриса, я главную роль играю! Мне нельзя выходить из образа! – втолковывала Люся настойчивому американцу.
Значит, и ее заразила эта аваловская идея аскетизма ради искусства? А я-то, признаться, считала ее безмозглой доступной куклой. Все-таки иногда я слишком поверхностно оцениваю людей. Непростительно поверхностно для сценариста.Со следующего дня начались съемки. Каждое утро наша заспанная компания набивалась в машины и выезжала на природу. Вокруг творилось что-то невероятное: пологие горные уступы отливали всеми цветами радуги под лучами просыпающегося солнца, вдалеке мелькали очертания древних храмов и дворцов, самые разные – ступенчатые, круглые, устремленные ввысь, туда, где висели хлопьями белоснежной пены неподвижные облака. Горные озера с прозрачнейшей ледяной водой равнодушно отражали нашу процессию. Изредка на их берегах попадались невозмутимо пасущиеся могучие яки.
Я сидела в джипе рядом с Аваловым и вещала, опираясь на почерпнутые из книг, а также, главным образом, искусно выуженные у Артура сведения.
– Вот там, дальше будет храм Джокханг. А кстати, ты знаешь, что первый монастырь в Тибете, Самье, был построен примерно в середине восьмого века?
– Здесь удивительный воздух, ты заметила? – удивлялся Авалов. – Там, в Москве, я считал себя умудренным жизнью, многоопытным старым волком. Мне казалось, что я знаю все, все повидал, и ничего принципиально нового уже не будет. Так, бесконечное движение по спирали. А здесь… Ты не поверишь, я по ночам просыпаюсь от невыносимого жжения в груди. И тогда мне кажется, что я исцеляюсь от какого-то, поразившего всех нас, вируса уныния, усталости и скуки. И мне хочется работать, работать, немедленно будить всю группу и снимать…
– Ты не понял самого главного, – смеялась я. – Что значит все это твое кино по сравнению с этими вечными скалами, озерами, солнечными лучами? Они были всегда, они будут всегда. Они воплощают покой и познание истины. А вся наша, с позволения сказать, работа на фоне всего этого – просто бессмысленная суета, копошение жучков. И именно она мешает нам это осознать. Знаешь, как говорил Лао Цзы? Перестань хранить верность вещам, к которым привязан, и ты освободишься от горя и тоски…
– Это что же, выходит, мне перестать хранить верность тебе? – отшучивался Руслан.
И оранжевые лучи солнца, пробившись сквозь пыльное лобовое стекло машины, освещали наши склоненные головы. И снова казалось, что мы вместе навсегда и никогда не расстанемся, потому что сейчас ближе друг к другу, чем когда-то – в одной постели. Сейчас мы соприкасаемся душами.
Потом мы прибыли на площадку. Далеко внизу, обрамленная заснеженными вершинами, разлилась бирюзовая гладь озера Ямдрок. Блики солнца играли на его поверхности, дрожавшей под легким ветром. Вдалеке над водой возвышался величественный массив горы Ноджин Канг Цанг. Многочисленные рукава озера, лежавшие между горных склонов, образовывали острова и бухты, придавая всему сходство с улегшимся между горных отрогов огромным скорпионом.
– Это одно из четырех священных озер Тибета, – вполголоса рассказывала я, отрабатывая репутацию знатного тибетолога. Вскоре вокруг меня образовался небольшой кружок из заинтересованных слушателей. – Тибетские паломники совершают ритуальный обход вокруг этого озера, вот так, по часовой стрелке, – вдохновленная вниманием, продолжала лицедействовать я. – Такой вид паломничества называется «кора». По древнему поверью, вода озера Ямдрок обладает целительными свойствами. В последнее время, правда, ее уровень сильно понизился из-за установленных китайцами насосных станций. Это может серьезно нарушить экологию всего района, – трагическим тоном заявила я и покосилась в сторону джипа, в котором засели наши полицейские сопровождающие.
– Ой, а можно я искупаю в озере свою свинку? – вскинулась Люся. – А то он такой грязный, бедняжка.
– Люсьеночка, ну что ты! – подхватил ее под руку Гриб. – Ты посмотри, какая высота. Неужели ты думаешь, я отпущу тебя карабкаться одну по этим валунам? А я вот, кстати, давно хотел тебе предложить… – не прекращая потока красноречия, он, держа девушку под локоток, увлек ее куда-то вдаль по горной тропинке.
Артур, неизменно сопровождавший нас на вылазки, ревнивым взглядом следил за Люсей, увлеченно беседующей с продюсером.
– Артур, Артур, – попыталась привлечь его внимание я, кивая на видневшиеся вдали, на другом берегу озера, приземистые строения. – А что там за деревушка?
– М-м-м… – он наморщил свой высокий лоб, обрамленный волнами светло-русых волос. – Наверно, Нангарцэ. Довольно унылый городок, всего одна улица. Но вид на озеро потрясающий. Это привлекает много туристов. А там, подальше, начинаются горы Кула Кангри…
– Угу, угу, я так и думала, – важно кивала я, стараясь запомнить все эти тарабарские названия, дабы блеснуть перед нашими в подходящий момент.
Затем раздавалась команда «Мотор!», и мне оставалось лишь сидеть в стороне и любоваться Аваловым, занявшим место в режиссерском кресле. Я смотрела, как он скупо, точно отдает распоряжения, как командует, почти не повышая голоса и тем не менее заставляя каждого беспрекословно подчиняться, каким странным, почти нечеловеческим делается его лицо за работой – не мужчина, а маска древнего божества. И в такие моменты я понимала, что вся моя болтовня – про духовный путь, поиск истины и отказ от суетных впечатлений нашего мира – не имеет к этому существу никакого отношения. Потому что он сам, по своей сути, противоположен покою и отрешенности, он – средоточие бешеной, пульсирующей энергии, этакий радар, напрямую принимающий из Космоса божественное откровение и преломляющий его в доступные для нас, простых смертных, формы. И я отступала, преклоняла голову и почти готова была признать, что этот сошедший на землю в телесной мужской оболочке древний дух неподсуден человеческим законам.
Артур, также остававшийся на время съемки не у дел, усаживался рядом со мной. Созерцание Люси, облаченной в изящно-черную нацистскую форму, причесанной и загримированной по моде сороковых годов, казалось, затмило для него все так им любимые красоты Тибета. Он оказался очень забавным и трогательным, этот Индиана Джонс. Этакий застенчивый мачо. Трудно было представить, что мужчина, обладающий подобной внешностью, окажется таким скромным, ненавязчивым и чутким. Он следовал за Люсей тенью, исполнял все ее капризы. Стоило девушке обмолвиться, что ее любимец Петруша, тот самый минипиг, голодает без специального корма, и Артур отправлял свой вертолет на поиски питания для свиньи. Как-то раз Люся вздохнула, что ее уже тошнит от практически единственного местного десерта – «хвороста» с медом – и ей страшно хочется шоколада, и Артур исчез куда-то на полдня, а потом объявился с пакетом, набитым самыми разными шоколадными плитками. Люся же принимала это его поклонение как должное, морщила носик, капризничала и, кажется, так и не допустила ни разу пылкого ухажера в свою непорочную девичью спальню.
Как-то так вышло, что я, сама того не желая, сделалась его наперсницей, поверенной незамысловатых тайн ковбойской души. Может быть, нас сблизило общее увлечение Тибетом, а возможно, сказалось то, что лишь я одна из всей группы прилично говорила по-английски (не считая, разумеется, Авалова, но нашего главного тирана и деспота Артур побаивался).
– Почему Люси так холодна со мной? – допытывался у меня пылкий американец.
– Ну, знаете, Артур, загадочная русская душа… – темнила я.
Признаться, мне и самой были не слишком понятны причины Люсиной несговорчивости. Набивает себе цену? Хочет раскрутить доверчивого миллионера на серьезные намерения?
– Да-да, русская душа… – вздыхал он. – Достоевский, Толстой… Я читал. Но я не понимаю, я ведь не какой-то подонок, я и в самом деле влюблен в нее. Готов прямо сейчас сделать предложение, если только она захочет. А она смеется. Почему?
Мне оставалось лишь пожимать плечами.Все, вероятно, и шло бы так, своим чередом, без излишних эксцессов, не считая таких мелочей, как драка между не поделившими что-то звукорежиссером и декоратором, в результате которой одному из участников раскроили бровь хребтом огромной бутафорской не то селедки, не то щуки, и попытка почти достигшего нирваны Стасика искупаться в священном озере, закончившаяся долгими препирательствами с китайской полицией и вручением небольшой взятки, чтобы не отдавать преступника в местное отделение. И я продолжала бы безмятежно любоваться тибетскими вековыми просторами, одновременно мучительно скучая по шумной и суетной Москве, по моему старому дому, этому каменному хранителю множества самых разных, страшных и смешных историй, запутанных человеческих судеб, к которому успела прикипеть всей душой. Итак, все шло бы своим чередом, если бы Люся, почти в буквальном смысле слова, не подложила всей съемочной группе свинью.
В этот день снимали сцену, в которой Ингрид Вальтер, затаившись в засаде, берет на прицел ничего не подозревающего нацистского офицера, к которому у нее совершенно непрофессионально проснулись нежные чувства. Этакий привет «Сорок первому». Сережа Поливанов, в черной форме, выгодно оттенявшей его есенинские кудри, прогуливался с верной собакой на фоне бесстрастно застывших горных вершин. Ветер треплет упавший на глаза золотистый завиток. А чуть поодаль лежит на земле, окрашенной заходящим солнцем в оранжевый цвет, сжимающая винтовку Люся. В глазах героини весь набор чувств – боль, бессилие, досада, нежность, отчаяние. Акбар, почуявший что-то, натягивает поводок. Сережа демонстрирует оператору свой безупречный профиль. Стоп! Снято!
Так должна была выглядеть сцена по задумке. Все заняли свои места. Сережа вскарабкался на каменный уступ, Люся распростерлась на земле, застрекотала камера.
Отъевший за последнюю неделю неправдоподобно огромное брюхо Петруччо, заскучав в клетке, раздобытой Артуром, чтобы Люся могла таскать за собой любимца на съемки, каким-то образом умудрился сдвинуть пятачком задвижку и выбраться на волю. Прихрюкнув от невыносимой полноты бытия, карликовый кабанчик отправился на поиски хозяйки и вскоре обнаружил ее, притаившуюся за деревьями. Радостно завизжав, свин вылетел на площадку. Акбар, с самого начала невзлюбивший неведомое животное, зарычал, выдернул из рук Поливанова поводок и бросился на нарушителя порядка. Безмятежный Сережа от неожиданности пошатнулся, оступился и рухнул с уступа на землю. Все повскакали со своих мест, засуетились, заорали.
– Держи его, держите пса! – выла Люся, пытаясь огреть собаку бутафорским автоматом. – Петенька, милый, ко мне!
Кинолог Володя пытался поймать расшалившегося кобеля. Артур самоотверженно бросился на выручку минипигу. Поливанов, охая от боли, стягивал с ноги до блеска сверкающий в лучах солнца нагуталиненным боком сапог. Когда, наконец, все успокоилось, Петруша был водворен в клетку, Акбар пойман, а Люся утешена, выяснилось, что Сережа на может наступать на ногу. Он сидел на уступе в одном сапоге, держался за ступню и матерился. Все наши сгрудились вокруг пострадавшего.
– Может, вывих? – предположил Андрей. – Давай я дерну, вдруг на место встанет?
– Я те дерну! – гаркнул Сережа.
– А че? Я сколько раз ребятам вывихи вправлял. У нас же профессия травматичная, – важно пожал плечами Андрюша.
– Сереженька, миленький, прости, – причитала Люся. – Больно тебе, да? Давай подую!
– Ты еще поцелуй, – съязвил кто-то.
– Нужен рентген, вдруг это перелом, – деловито заявил Артур. – В Лхасе есть клиника, я могу вызвать свой вертолет, чтобы его перевезли. Нужно только вернуться в гостиницу.
– У вас еще и вертолет есть? – обернулась к нему я.
– Ну да… Здесь ведь горы, не везде можно посадить самолет… – смущенно объяснил Артур.
Нет, он все-таки совершенно прелестен, этот застенчивый миллионер.
За нашими спинами возник Авалов, окинул тяжелым взглядом все происходящее и приказал помрежке:
– Ира, спирта ему налей стакан и ногу чем-нибудь замотай. Только так, чтоб в сапог влезла. И побыстрее, нужно доснять сцену, режим уходит.
Ира полетела выполнять распоряжение.
– Руслан Георгиевич, но я же не могу… – плаксиво начал Поливанов.
– А если у него в самом деле перелом? – обернулась к Авалову я.
Тот дернул плечами, изогнутые брови взлетели, в янтарных глазах сквозила досада и злость. Он был раздражен, крайне раздражен, что верные подданные не ко времени проявляют обычные человеческие слабости, что треснул какой-то винтик в замечательно отлаженном механизме.
– Ничего, до вечера доживет. Там решим, – бросил мне он и, отвернувшись, скомандовал: – Все по местам! Мотор!Вечером стало-таки понятно, что оставлять Поливанова без врачебной помощи нельзя. У актера поднялась температура, а нога распухла и посинела. Вокруг раненого собралась вся женская часть группы. Гримерша Наташа прикладывала к ноге лед, помрежка Ира предлагала на выбор разные обезболивающие таблетки, а Люся просто орошала несчастного слезами.
Авалов, сумрачный, нахмуренный, держал в своем номере экстренный военный совет с Грибниковым.
– Душа моя, ну что же делать? Надо отправлять его в больницу, вдруг у него там что-нибудь не так срастется, он такой иск потом вкатит, – кудахтал Гриб, и брюшко его под грязно-розовой майкой взволнованно трепыхалось.
– Сколько это времени займет? – бросил Руслан. – При самом лучшем раскладе – два дня. А скорее всего, больше. А у нас только неделя осталась. Не успеем доснять.
– М-да, засада, – пыхтел Грибников. – А нельзя его кем-то заменить?
Бровь Авалова поползла вверх.
– Кем, например? Может быть, вы, Петр Аркадьевич, сниметесь? Попросим Наташу вас загримировать под Поливанова…
– Ну я не знаю… – спутался Грибников. – А как быть?
Он смотрел на Руслана с доверчивым ожиданием, так смотрят дети на решительных, все знающих взрослых: помоги мне, почини сломанную машинку, и я снова побегу играть.
– Натурные сцены можно снять с дублером, – словно размышляя вслух, негромко сказал Авалов. – Андрея в форму нарядить, у него фигура похожая. А крупные планы? Глаза? Улыбку? – он махнул рукой. – Ерунда! Ничего не выйдет! Придется ждать, пока он вернется из Лхасы, и оставаться здесь еще как минимум неделю. Другого выхода нет.
– А кто это оплатит, а? – взбеленился Грибников. – У нас бюджет расписан под копеечку. Может, твой американец раскошелится? – обернулся он ко мне. – Зря, что ли, он все время с нами ошивается?
– Во-первых, он не мой, а скорее уж Люсин, – возразила я. – А во-вторых, он, конечно, очень милый человек, внимательный, готовый помочь, но он бизнесмен, понимаете? Не станет он выбрасывать серьезную сумму просто так, из добрых побуждений. Если бы у него был в этом деле личный интерес, тогда возможно…
– Личный интерес, – кивнул Авалов. – Ты права, Марина, как всегда. Если бы у него был личный интерес… Ладно, посмотрим, что можно сделать.
Накинув куртку на плечи, он быстро пошел к выходу из номера.