Мальчик и тьма
Шрифт:
И хотя в этом огромном амфитеатре нет ни малейшего движения, все-таки что-то здесь шевелится, глубоко, о, так глубоко под землей. Что-то живое и одинокое, улыбающееся само себе, восседающее на троне в громадном склепе, освещенном множеством свечей.
Но, несмотря на их сияние, почти весь склеп погружен в темноту. И контраст между мертвым слепящим светом внешнего мира и полумраком подземного склепа был настолько ошеломляюще резким, что даже такие бесчувственные существа, как Козел и Гиена, всегда замечали его.
Точно так же, хотя они напрочь были лишены чувства прекрасного, при входе в склеп их всегда охватывало изумление и восхищение.
Проводя большую
Разве не стоит всех испытаний подземного мира сама возможность хотя бы изредка сидеть за одним столом с их императором, смотреть, как он пьет вино, и получать время от времени кость в награду? Или даже высосать из нее немного костного мозга?
При всей грубой и животной силе Гиены в присутствии своего Повелителя он становился слабым и раболепным. Козел же, полностью подчинившийся воле Гиены наверху, в других обстоятельствах мог стать совсем другим существом. Гримаса, заменявшая ему улыбку, почти постоянно блуждала на его длинной физиономии. Его скособоченная походка становилась почти вызывающей, а сам Козел вольно размахивал руками, считая, видимо, что чем дальше из рукавов высовываются манжеты, тем благороднее выглядит их обладатель.
Но эта небрежность в манерах проявлялась не часто, ибо почти всегда они чувствовали зловещее присутствие своего незрячего владыки.
Белый. Белый, как морская пена в лунном свете, как белки ребенка или чело мертвеца, белый, как призрак… белый… как шерсть. Сверкающая шерсть… шерсть!.. в множестве завитков, мягкая и чистая, как у серафима,- вот облик Агнца.
И все это плавало в полумраке, рожденном колеблющимся светом свечей. Размеры склепа были столь величественны, был он столь погружен в тишину, что даже мерцание огней создавало впечатление шепота.
Но, увы, здесь не было ни зверей, ни птиц, ни даже растений, которые могли бы производить хоть какой-нибудь звук, ничего вообще, кроме Повелителя Копей, Властелина заброшенных штреков и всего мира, погруженного в глубь земли. Но он не производил никакого шума. Он восседал на своем троне недвижен и спокоен. Прямо перед ним стоял стол, покрытый скатертью с искуснейшей вышивкой, а пол был устлан кроваво-красным ковром с необычайно густым и мягким ворсом. Здесь, в этом адском мраке, то, что было блеклым и тусклым на поверхности земли, оборачивалось не просто полным отсутствием цвета, но превращалось в свою противоположность, в буйство красок, причем благодаря свечам и лампадам они оживали, словно все, к чему прикасалось мерцание огней, вспыхивало, излучая свет.
Но вся эта игра красок не трогала Агнца, чьи руки купались в собственном сиянии, еще более заметном из-за мертвенности его глаз, скрытых за пеленой тускло-голубой пленки. В ее голубизне не было безобразия благодаря ангельски-белому цвету лица Повелителя. На этой изящной голове глаза просто казались подернутыми голубоватой дымкой.
Агнец сидел абсолютно прямо, сложив на коленях белые тонкие руки - руки ребенка, одновременно тонкие и пухлые.
Трудно даже вообразить, сколько тысячелетий прошло над этими сложенными руками, как бы ласкающими друг друга, никогда не сжимающимися в порывах страсти, опасающимися не только причинить самим себе боль,
Грудь Агнца напоминала миниатюрное море - море густых завитков или, скорее, поле белого мягкого ковыля в лунном свете, белого как смерть, неподвижного для глаза, но легко движимого рукой - и смертоносного, потому что прикосновение к груди Агнца не обнаружило бы там, кроме завитков, ничего сущего, ни ребер, ни внутренних органов, только бесконечную, ужасную податливость руна.
В груди его не было сердца. Ухо, приложенное к ней, уловило бы лишь великую тишину, дикость отсутствия, бесконечность пустоты. И в этой полной тишине две руки чуть раздвинулись, и кончики пальцев сошлись в каком-то пасторском жесте, но только на мгновение, чтобы потом опять лечь друг на друга, произведя при этом звук, похожий на отдаленный вздох.
Этот ничтожный звук породил тем не менее в тишине, окружавшей Агнца, десятки отзвуков, разбежавшихся по самым дальним уголкам пустынных галерей и штреков, чтобы там, среди огромных балок и спиральных лестниц, встретиться опять, разбиться еще на сотни маленьких отголосков и в конце концов заполнить неслыханными звуками все это подземное царство. Место запустения и покинутости. Казалось, что от берегов, некогда кипевших жизнью, навсегда ушла животворная влага.
Было время, когда пустынные и уединенные места полнились надеждой, волнением, разного рода предположениями о том, как изменить мир. Но времена эти канули в прошлое, а то, что осталось, напоминало обломки кораблекрушения. Вокруг был искореженный металл - закрученный в спирали, вздымающийся могучими арками, поднимающийся ярус за ярусом, ниспадающий в громадные темные колодцы, вырастающий гигантскими лестницами, ведущими из ниоткуда в никуда. Он был везде, бесконечные пространства брошенного металла, умирающего, застывшего в тысячах проявлений смерти. И не было здесь ни крысы, ни мыши, здесь не свисали вниз головами крыланы и не плели паутины пауки. Здесь был только Агнец, восседавший на своем троне со слабой улыбкой на устах, одинокий в роскоши своего склепа с ковром цвета крови и со стенами, уставленными книгами, которые поднимались все выше и выше - том за томом, и верхние их ряды прятались во мраке.
Но Агнец не был счастлив, потому что, хотя ум его был холоден как лед, душа его или, вернее, то место, где ей следовало быть, страдала. Он помнил все и мог вызвать из небытия время, когда эту погруженную в вечный полумрак преисподнюю заполняли его подданные самых разных форм и размеров, находящиеся на различных стадиях мутации, уже повлекшей ужасающие изменения, но все - со своими характерами, что складывались веками, со своими особыми жестами, осанкой, обликом, своими костными выростами, кожей, шевелюрами или бородами; пятнистые, полосатые, пегие или наоборот - безликие. Он знал их всех. Они сбегались, послушные его воле,- в те счастливые дни мир был полон живых существ, и ему нужно было только позвать, чтобы все они собрались у подножия его трона.
Но те годы процветания давно ушли, и все его подданные столь же давно умерли один за другим в этом невозможном эксперименте. И то, что Агнец все еще мог продолжать свои дьявольские игры, несмотря на слепоту и мрак, уже само по себе говорило о неугасимой силе его злобы. Нет, дело было не в том, что его глаза закрылись непрозрачной пленкой,- множество смертей было вызвано совсем другой причиной - он хотел превратить людей в животных, а животных в людей. Он и сейчас умел это делать, сохранив способность чувствовать и определять по форме головы человека, какое животное скрывается за его еще человеческим обликом.