Мальчик из Брюгге

Синуэ Жильбер

Де Веер с отвращением отвернулся.

Когда недомогание Мозера прошло, де Веер обратился к нему:

— Состояние ваше довольно жалкое. Вдвоем мы не сумеем урезонить того мужчину и избавиться от ребенка. Ну и совпадение!

— Хорошо, что они не знают о нашем присутствии…

— А как бы они узнали? Мы занимаем одну из двух кают, предназначенных для пассажиров. Да и после отплытия мы не показывались на палубе.

Мозер утер лоб рукавом, проворчав:

— Не скоро же меня на ней увидят.

— Вы шутите, надеюсь! Это путешествие должно длиться месяц. Три недели

при попутном ветре. Не заточите же вы себя на все это время в своем убежище!

— Ансельм, буду вам очень признателен, если вы перестанете изводить меня. Ведь речь идет обо мне, о моем здоровье. К тому же позвольте вам напомнить, что, выйди мы из каюты, тот мужчина сразу узнает нас. Что вы тогда будете делать?

— То, что я должен был сделать еще в Брюгге: избавиться от него.

Мозер задумчиво поморщился:

— На вашем месте я бы не рисковал. Вы хоть обратили внимание на рост этого человека? Настоящий колосс! Да и оружия у нас нет.

— Не важно. Есть и другие средства. Не забывайте, что он чувствует себя в безопасности на этом корабле, значит, потерял бдительность.

Художник открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле, и он снова нагнулся к миске.

* * *

Стоя у поручней, Ян смотрел в ночное небо. Никогда в жизни он не видел столько звезд. Все они, должно быть, высыпали одновременно, чтобы освещать триумфальный путь корабля. Его завораживало их отражение на сине-зеленой поверхности моря, тысячи золотых капелек, которые растворялись во впадинах волн, прежде чем угаснуть в глубине.

Вдалеке угадывалось побережье Фландрии.

— Красивое зрелище, правда? — заметил Идельсбад.

— Оно превосходит мое воображение.

Гигант показал на уголок небесного свода:

— Там направо — Альдебаран. А прямо над нами Сириус.

Ян меланхолично обронил:

— Жаль.

— Что ты хочешь сказать?

— Жаль, что люди, которых я любил, не могут разделить со мной эти мгновения.

— Что ты об этом знаешь? Они, может быть, вокруг нас.

— Вы думаете? Вы действительно считаете, что такое возможно?

Идельсбад пожал плечами:

— Ничто не запрещает так думать. В конце концов, никто точно не знает, куда уходят люди после смерти. Почему бы им не продолжать наблюдать за дорогими существами?

Мальчик задумался, потом ответил:

— Допустим, это так. И все же мне их не хватает.

— Мод?

— Мод никогда не была со мной. Я привык к тому, что она живет во мне. Но есть отец. Кателина… Ее-то я когда-нибудь увижу. — И вдруг спросил: — Почему вы не оставили меня в Брюгге?

— Твой вопрос меня удивляет. Ведь я уже ответил тебе.

Мальчик задумался.

— Ответ тебя не убедил?

— Только наполовину. У меня отличная память. Помнится, не так давно вы сказали: «Я прибыл в Брюгге не для того, чтобы играть в защитника детей». Однако вы со мной.

— А ты думаешь, что мы всегда действуем разумно, осознавая последствия, которые может повлечь за собой тот или иной поступок? Если ты так считаешь, то ошибаешься. Человек подобен кораблю: есть моменты, когда все за него решает ветер или море,

либо еще что-нибудь непредвиденное, и он вынужден менять курс, претерпевать штормы или штили. — Он умолк, затем глухо произнес: — Я долго жил один, полагая, что нет другого смысла в моей жизни, кроме моря, морского братства, приключений. Но с недавнего времени я узнал, что есть еще и другое. Самопожертвование обогащает больше, чем все открытия, и чувства, какими бы сильными они ни были, могут стать еще сильнее, если кто-то разделяет их с тобой. Теперь тебе понятно?

— Не совсем.

Идельсбад сердито заворчал:

— Потому что ты не хочешь понять!

— Как бы это было хорошо!

— Что именно?

— Если бы вы просто сказали, что немножко любите меня.

Гигант ошеломленно смотрел на него некоторое время, потом буркнул:

— Да, я немного тебя люблю. Ты доволен? — И сразу сменил тему: — Боже, до чего же медленно идет это судно!

— Ваше ходило быстрее?

— У меня была каравелла. Она маневреннее этой караки.

— Вы были на ней капитаном?

— Да.

Мальчик переключил свое внимание на море.

— Когда-нибудь и я стану им, — задумчиво пробормотал он.

— А живопись?

— Никогда я не буду Ван Эйком. Он был гением.

— Ян, дружище, если ты считаешь, что для того чтобы заниматься любимым делом, нужно быть гениальным, то большая часть людей, населяющих землю, не делала бы ничего. Для них достаточно любить само решение что-то делать.

— А я стану моряком!

— Ты говоришь так, потому что не знаешь морской жизни. Быть юнгой несравнимо труднее, чем подмастерьем художника.

Ян наморщил лоб:

— А вы пробовали каждый день растирать два фунта маренового лака? Мука!

— Возможно. Но обязанности юнги еще тяжелее. Он должен мыть кухонные котлы и посуду, собирать дрова на суше, а когда судно стоит в порту, очищать трюмы от грязи и промывать их уксусом для обеззараживания, стирать и чинить белье. В жару, во время штиля, ему нужно быстро черпать большими ведрами забортную воду, иногда часами, и поливать палубу и обшивку, чтобы они не покоробились от жары. Но это еще пустяки. Летом сгораешь на солнце, зимой превращаешься в сосульку. Нет удобной кровати, пища невкусная. Я уж не говорю о тысячах опасностей, подстерегающих мореплавателя. Впрочем, кое в чем ты сможешь убедиться во время этого плавания.

— Как я понимаю, вы не очень любите свою работу.

Идельсбад расхохотался:

— Хочешь правду? Море безжалостно, но человек, который борется со стихиями, богаче, чем самый богатый из принцев.

Мальчик вздохнул:

— Взрослые — сложный народ. Вы могли бы начать с заключительной части ваших страшилок. — И поинтересовался: — Что вы собираетесь делать по прибытии во Флоренцию?

— Вполне вероятно, если не сказать наверняка, принц уже обогнал нас. У меня не будет проблем, чтобы встретиться с ним. Коммерческие интересы Португалии представляет во Флоренции хорошо знакомый мне человек, Педро де Менесес. Лет двадцать назад он сражался рядом со мной во время одной корабельной экспедиции против мавров Сеуты.