Мальчик из Гоби
Шрифт:
«Ты давай смотри за ними в оба! — приказал он тщедушному малорослому цирику. [43] — Не засни только…»
Высокий лег возле костра, положил рядом с собой свой карабин и захрапел. Тщедушный снова связал мне руки, потом тоже прилег у костра и тоже заснул.
Какое-то время я лежала не шевелясь, прислушивалась к каждому звуку. В лесу, погруженном в ночную тьму, было тихо, лишь изредка фыркали лошади да шелестели крыльями ночные птицы.
Ползком, осторожно я подобралась к Яндан-гуаю.
43
Цирик —
«Ну как?» — прошептал он.
«Заснули…»
«А где винтовки?»
«Рядом с ними».
«Тогда быстренько развяжи мне руки…»
Я вцепилась зубами в веревку и с трудом развязала узлы. Потом Яндан-гуай освободил мои руки.
«Беги к лошадям, — шепнул он. — Если меня схватят, скачи прочь, сама знаешь куда…» И, прижимаясь к траве, он пополз в сторону костра. Взошла луна, в ее белом свете я видела, как ловко он подкрадывался к нашим врагам.
Я тихо подошла к лошадям, вся обмирая от страха. «Какой смелый, какой мужественный человек этот Яндан! — думала я. — А вот мне страшно…»
Скоро ко мне приполз Яндан-гуай, волоча за собой винтовку.
«Ну, доченька, давай выбираться отсюда!»
Стараясь не шуметь, мы взяли лошадей под уздцы и пошли в глубь леса. Позади никто не пошевелился. Тогда мы вскочили на коней и понеслись назад к хотону.
«Почему вы не взяли второе ружье?» — крикнула я на скаку Яндан-гуаю.
«Взял… Смотри!» И он вытащил из-за пазухи тяжелый затвор.
Под утро мы прискакали в аил. Мы застали Янжиму с Ниной в слезах, в аиле царил переполох: вернулись с отгонных пастбищ мужчины, люди укладывали палатки, собирались откочевывать. Яндан-гуай с двумя друзьями снова отправился в лес. Там они захватили по-прежнему спящих крепким сном белых и сдали их партизанам.
VII. Мой сын — твой брат
— Через два дня после этого события мы с Ниной стали собираться в дорогу. Ярко светило солнце, было тепло и сухо.
Яндан-гуай накормил нас на дорогу и, по монгольскому обычаю, подарил Нине хадак.
«Счастливого пути, доченька. Не бойся — больше ничего не случится. Я — человек везучий, все, что говорю, всегда сбывается. Ты всем нам пришлась по сердцу. И пусть этот хадак останется у тебя в знак того, что между нами и между нашими детьми всегда будет дружба».
Нина так и зарделась от радости.
«Спасибо, спасибо вам за ваше чистосердечие и помощь, — сказала она. — И если я не смогу ответить вам тем же, пусть сделают это за меня мой муж и мои дети, и пусть этот хадак будет священным залогом сердечной дружбы между нами, русскими и монголами».
Помню, Яндан-гуай и все жители аила вышли провожать нас. Старик сам подтянул подпругу у Нининой лошади, потом расцеловался с нами обеими.
«Счастливого пути!» — еще раз сказал он на прощание.
«Я обязательно расскажу своим детям о том, что вы для меня сделали, — сказала Нина. — И я верю, что никогда не потеряю связь с вами».
Наши кони пошли рысью. А когда, отъехав немного, мы обернулись, чтобы в последний раз взглянуть на аил, мы увидели, что Янжима кропит нам вслед
— …Да, много лет прошло с той поры, а я помню все так, как будто это было вчера, — закончила свой рассказ бабушка.
— Значит, тот русский, который заходил к нам, — сын вашей подруги?
— Конечно, он сын Нины. Тот самый, которого она носила под сердцем, когда мы скрывались от белых.
— А кто он?
— Инженер-строитель, помогает нам строить новый город — Дархан.
— А мама его жива?
— А как же? Чудесная она женщина! Живет сейчас на родине, в Иркутске. Надо будет всем нам повидаться. Ведь Васильев — и мой сын, и твой брат, правда, внученька?..
Мальчик из Гоби
Повесть
Перевел А. Дамба-Ринчинэ
I
Полдень жаркого осеннего дня. Беспощадно налит солнце. Овцы сбились в кучи и, пофыркивая, отгоняют мух.
Возле овечьего стада стоит Зориг, мальчик лет десяти. Одет он в полинявший тэрлик из синей далембы с узеньким желтым пояском, завязанным спереди узлом. Вытирая рукавом пот с лица, он смотрит вдаль, любуясь красотой своей родной Гоби.
Широко вокруг раскинулась степь. В воздухе стоит аромат душистых трав. Не умолкая трещит саранча. В лучах солнца червонным золотом сверкают стебли карликовой карганы, покрытые пухом. Кудрявятся зеленые кустики ежовника. В шелковисто-желтом песке шмыгают длиннохвостые ящерицы, потом они зарывают головы в песок и тяжело дышат, раздувая животы.
Вдали, на склоне сопки Цаган-Толгой, Зориг увидел табун верблюдов. Они стояли, повернув головы против ветра, и позы их напоминали мальчику одну из сказок, слышанную в детстве от матери.
«Какие они красивые, верблюды», — подумал он. На память пришла знакомая песенка:
На красавце — красном верблюде По великой Гоби я ехал, Горячее солнце палило И от жажды я изнывал…От плывших по небу облаков на Зорига и его стадо упала тень. Подул ветерок. Стало чуть свежее. Почувствовав прохладу, овцы пошли быстрее. Отставал только козел с высокими саблевидными рогами и длинной пушистой шерстью. Козла звали Серый Бык. Зориг пас его еще козленком, баловал, кормил сеном, травой, сыром и сушеным творогом.
— Се-е-рый! — позвал Зориг.
Серый Бык остановился, повернул назад и, покачивая длинными рогами, подошел к мальчику.
Зориг нарвал дикого лука, протянул козлу. Тот потянулся губами к зеленым росткам. Зориг изловчился, вскочил ему на спину и ухватился за хвост. Козел взбрыкнул и рванулся с места. Зориг грохнулся на землю. Он сморщился от боли и сквозь слезы посмотрел на козла. Не обращая внимания на незадачливого наездника, козел свободно и легко побежал от него в степь.
— У, проклятый Серый! — сердито крикнул ему вслед Зориг.