Мальчик из Гоби
Шрифт:
Шарав погладил Зорига по голове и ласково спросил:
— Ну, как дела, сынок? Как учишься? Ты плачешь? Что-нибудь случилось? Учитель наказал?
Глотая слезы, Зориг все рассказал отчиму и заплакал еще сильнее.
Шарав с трудом скрывал свою радость. Он и не думал, что предвидение ламы начнет так скоро сбываться. Да, лама Молом человек мудрый. Он правильно посоветовал: нужно внимательно следить за тем, что происходит в школе, умело использовать каждую возможность. Вот первый случай и подвернулся.
— Ну, разве я не говорил тебе? — сочувственно
Зориг только всхлипывал и вытирал слезы рукавом старой овчинной шубки, из которой уже давно вырос.
— Да, невеселые у нас дела, — гладя мальчика по голове, говорил Шарав. — И мать что-то последнее время совсем расхворалась. Я сейчас как раз собираюсь к врачу, надо с ним посоветоваться. Так что же мы с тобой будем делать? Знаешь, есть такая пословица: «Лучше сломать кости, чем опозорить себя». Зачем ждать, чтобы тебя исключили, зачем позорить себя? Лучше самому уйти из школы. И дома будет спокойнее, поможешь матери, а про эту самую школу и про все свои огорчения скоро забудешь. Захочешь куда съездить — пожалуйста, всегда для тебя есть конь. Я тебе закажу новое седло и уздечку с серебряным набором. А хочешь, дам тебе своего серого иноходца? Езди, пожалуйста! Правда, лучше самому уйти из школы. А то выгонят тебя — как мы с твоей бедной матерью людям на глаза покажемся? А если вернешься сам, мы всякому скажем: виноват учитель, зачем он несправедливо ругал нашего сына? Мальчик не выдержал и вернулся домой. И правильно поступил. Молодец!.. Ты слушайся меня, сынок, — заключил Шарав и поцеловал Зорига в лоб своими потрескавшимися, шершавыми губами.
Напуганному, растерявшемуся Зоригу стало казаться, что отчим прав. А весть о болезни матери усилила его тревогу. Глазами, полными слез, он смотрел в сторону своего кочевья. Все вокруг было окутано снежной мглой, и Зоригу вдруг почудилось скорбное лицо матери, пристально смотревшее на него сквозь эту мглу.
XI
Когда Зориг вошел в общежитие, Тугэлдэр лежал, уткнувшись лицом в подушку, и плакал.
— Что с тобой? Побили ребята? — участливо спросил Зориг.
— Жанчив избил, — шмыгая носом, ответил Тугэлдэр.
— За что?
— За то, что я сказал учителю…
— О чем?
— О том, что Жанчив все время стреляет из рогатки, — ответил Тугэлдэр и, вытирая слезы, добавил: — Я очень соскучился по дому, а отец все не приезжает.
— А может, нам самим уйти домой? — шепотом предложил Зориг.
— Когда?
— Да хоть сегодня. Я тоже скучаю по маме. Говорят, она заболела.
— Куда же мы пойдем в такую темень! Страшно!
— А кого бояться? Пойдем той же дорогой, которой сюда приехали, — решительно сказал Зориг.
Не привыкший жить вдали от родителей, избалованный их вниманием, Тугэлдэр решил немедленно отправиться в путь. Правда, у него мелькнула мысль отпроситься у учителя. Но он тут же передумал. «Пойдем так», — решил мальчик.
Ночь была темная, на небе мерцали редкие
— Ты не замерз? Я весь продрог. Кажется, опять снег пойдет.
— Мне пока не холодно. Говорят, если идти быстро, то не замерзнешь. Ты шагай побыстрее, — сказал Зориг и, взяв Тугэлдэра за руку, потащил за собой.
Дорогу стало заметать снегом. Сбившись с пути, мальчики с трудом продвигались вперед, то и дело натыкаясь на камни и бугры. Вскоре они вошли в ущелье. Теперь уже не было видно ни одной звездочки — снег летел непрерывно.
— Куда же мы теперь пойдем? — испуганно спросил Тугэлдэр, озираясь по сторонам.
— Пойдем по ущелью.
— Разве мы тут проезжали, когда ехали в школу?
Озадаченный Зориг присел на корточки, внимательно посмотрел вокруг.
— Не знаю.
— Так куда же идти? — снова спросил дрожащий от холода Тугэлдэр.
— Будь что будет, пойдем дальше, — сказал Зориг и двинулся вперед.
Они долго шли по ущелью, спотыкались о камни, проваливались в расщелины.
Снег падал сплошной стеной, ветер усиливался. У мальчиков одеревенели ноги. Прячась от ветра, они уселись у самого подножия скалы, над которой завывала и свистела пурга.
— Мы замерзнем, — сказал Тугэлдэр, стуча зубами от холода.
Зориг взял его закоченевшие руки, подержал их в своих, пытаясь отогреть, потом сказал:
— Пойдем!
— Не могу, — еле слышно отозвался Тугэлдэр. — Лучше вернемся назад, в школу.
— Нет уж, — вздохнул Зориг. — Будь что будет. Надо добраться до дома.
Тугэлдэр ничего не ответил.
Обнявшись, ребята сели на корточки и стали ждать рассвета.
Взъерошенный, с широко раскрытыми глазами, учитель Жигмид вскакивает со стула, стучит кулаком по столу и кричит:
«Выгоним из школы! Выгоним! Понял?»
«Учитель, не выгоняйте меня!» — плачет, стоя перед ним на коленях, Зориг.
«Не выгоняйте его, учитель! Прошу вас! Это мой единственный сын. У него ведь и отца нет…» — умоляет мать Зорига, утирая слезы рукавом рваного дэла, и тоже падает к ногам учителя.
«Мама, встаньте, встаньте!» — хочет крикнуть Зориг и… вздрогнув, просыпается.
Нет ни учителя, ни матери. Нет и Тугэлдэра. Он один.
Зориг вскочил:
— Тугэлдэр! Тугэлдэр!
Крик замер в тишине. Над горизонтом занималась заря.
Зориг побежал ей навстречу.
…— Садись, Долгорсурэн! — Самбу указал учителю на мягкое кресло перед его столом.
Долгорсурэн сел в кресло и задумался: с чего же начать?
Самбу заметил его смущение, но тоже молчал.
Когда-то Долгорсурэн учился с Самбу в одной школе, дружил и был откровенен с ним, но сейчас он чувствовал какую-то скованность. Уж слишком неприятным было дело, по которому он пришел. Но Самбу — директор школы, а он — учитель и обязан дать объяснение, как говорят, по всей форме.
— Товарищ директор! Я пришел сообщить вам об одном чрезвычайном происшествии.
— Слушаю, — отозвался Самбу и внимательно посмотрел на Долгорсурэна.