Мальчик из Холмогор(Повесть)
Шрифт:
— Нет, ещё не успел, — сказал Миша. — Может, сегодня успею. Я лучше пойду. Я ещё не со всеми простился. — И направился в лабораторию.
Лаборант что-то толок в ступке. Пестик звенел, будто вприсядку плясал, и от стука вся посуда на полках подскакивала и позванивала. Миша подождал, пока стало потише, и сказал:
— А меня завтра в гимназию отдают.
— Очень хорошо, — ответил лаборант. — Оттуда тебе все дороги открыты: и в лекари, и в аптекари, и в механики, и в горные инженеры, и даже в профессоры. Вот меня Михайло Васильевич из гимназии к себе взял.
— А вас там больно били? — робко спросил Миша.
— Без этого
Миша вздохнул, и ему расхотелось говорить о гимназии.
— Что это у вас в тигельке плавится?
— Это сплав для зеркал, а зеркало для подзорных труб. Видал в оптической мастерской трубы?
— Не видал. Пойти, что ли, посмотреть, — ответил Миша и пошёл в оптическую мастерскую.
Оптический мастер Игнат Петров был крестьянский парень из Усть-Рудицы, и Миша уже раза два успел побеседовать с ним о деревне. Войдя в мастерскую, Миша поздоровался и невесёлым голосом сообщил:
— А меня завтра в гимназию отдают.
— Вот счастливец! — сказал Игнат, и глаза у него заблестели. — Мне бы так!
— Там холодно и голодно, — сказал Миша, — и больно дерутся.
— Я бы за науки всё претерпел! — воскликнул Игнат. — Но меня не возьмут. Я крепостной, холоп — таких не берут учиться. Вот сейчас я мастер и любимое дело делаю, а случись что, и меня опять в деревню к сохе. А будь я свободный человек, я бы в гимназии тоже учился и потом мог бы в самой академии инструментальным мастером работать. Счастливец вы, Мишенька!
Но Миша не очень был уверен в своём счастье. Он помялся и рассеянно спросил:
— Что у вас за трубы делают?
Игнат взял лежащую на столе трубу и подал Мише. Миша посмотрел в неё и увидел, что Игнат стоит вверх ногами. Миша опустил трубу — Игнат стоял, как всегда, вверх головой.
— Ты меня рассмешить хочешь? — спросил Миша. — Чтоб я про гимназию не думал? Мне всё равно невесело.
— Не пойму я, — сказал Игнат. — Про что вы говорите?
— Я сам вверх ногами стоять умею, — сказал Миша. — Только я тогда руками за пол держусь, а ты стоял вверх ногами и руками разводил.
— Вот что. Вы на меня в трубу смотрели, а эта труба обратная, в ней отражение перевёрнутое. Вы ещё поглядите.
Миша навёл трубу на других мастеров, и все они тоже оказались перевёрнутыми. Он засмеялся.
— Ну, вот и развеселились! — сказал Игнат. — А эта труба очень любопытная. Называется она «ночезрительная», потому что когда смотришь в неё в сумерки и в светлые ночи, то многое можно увидать, что простым глазом не видно.
— Зачем ночью в трубу смотреть?
— Представьте, на море, когда мрачная погода, как мореплаватель может знать, где искать пристанище, куда уклониться от подводных камней и берегов, неприступных своей крутизной? А в ночезрительную трубу он видит свой путь так же ясно, как днём. Эту трубу Михайло Васильевич давно уже изобрёл, но до сего времени её не делали. А теперь для экспедиции понадобилась.
От Игната Миша пошёл к Матвею Васильеву и здесь тоже пожаловался на своё горе. Но Матвей нахмурился и сказал:
— Не трусь, Миша, как не стыдно? Как же другие учатся? Тебе Михайло Васильевич путь уготовил, а каково тем было, кто сам себе дорогу пробивал?
ГЛАВА
На следующий день Михайло Васильевич повёз Мишу на Малую Неву, в дом Строганова, где с недавних пор помещалась академическая гимназия. Едва Михайло Васильевич переступил порог, как весть о том мгновенно распространилась по всему зданию. И не успел швейцар принять тяжёлую медвежью шубу, как отовсюду с радостным криком прибежали мальчики. Задние толкали передних, чтобы протиснуться ближе, а кто-то запоздавший скатился со второго этажа прямо по перилам лестницы. Мальчиков было около сорока. Были среди них совсем уже большие, и Миша испуганно отступил перед их шумной толпой.
— Здравствуйте, дети! — сказал Михайло Васильевич. — Что же, у вас сегодня уроков нет, что вы так озорничаете?
— Уроки есть, — ответил тоненький длинноносый мальчик и лукаво подмигнул. — Но когда мы увидели вашу карету, мы тотчас отпросились у учителей.
— Добрые же они у вас, — сказал Михайло Васильевич, — что без дела вас отпускают.
— Пришлось отпустить! — живо ответил тот же мальчик. — Им нас не удержать. Всё равно убежали бы.
Михайло Васильевич засмеялся и попросил:
— Пропустите нас, дети. Мне надо к Семёну Кириллычу, а вы возвращайтесь к своим урокам. В обед я приду к вам в залу, и мы побеседуем.
Сени тотчас опустели.
Когда Михайло Васильевич с Мишей вошли в кабинет, Семён Кириллович Котельников, инспектор академической гимназии, весь просиял, вскочил и подвинул своё кресло Михайлу Васильевичу.
— Вот мой племянник, Михайло Головин.
Миша поклонился, как его обучили.
— Мальчик он понятливый и добронравный, — продолжал Михайло Васильевич. — Читает он и пишет для своих лет изрядно. Прикажи, друг, чтобы его латыни обучали и арифметике, а он к ней способен. Ещё танцевать, а то, сам видишь, неуклюж он маленько. По праздникам буду его домой брать. В какую комнату думаешь его поместить?
— Место в любой комнате найдётся, — ответил Семён Кириллович. — Вы ведь знаете, Михайло Васильевич, что учеников у нас всё ещё неполное число.
— Ну что ж, если место есть, устрой его с Рихманом.
— Хорошо ли будет? — усомнился Семён Кириллович. — В той комнате все первейшие шалуны и старше Головина, хоть и немного.
— Было бы сердце доброе и ум острый. А шалят от молодости. Учатся хорошо ли?
В это мгновение дверь медленно начала открываться и в неё, кряхтя и охая, с трудом стал протискиваться огромный ком овчин. Наконец он влез в комнату, упал на пол, рассыпался и оказался четырьмя тулупами. А за ним невысокий человек, топая короткими ногами и всплескивая толстыми руками, пытался заговорить и только охал и отдувался.
Встревоженный Семён Кириллович поднялся и спросил:
— Что с вами, Фаддей Петрович? Не хотите ли воды?
— Дайте мне лист бумаги, я напишу прошение! — вдруг закричал Фаддей Петрович тонким, высоким голосом. — Я так не могу! Увольняйте меня! — И, легко подскочив к тулупам, схватил их один за другим и поднёс Семёну Кирилловичу. — Вы помните, когда гимназистам выдали эти тулупы? Две недели не прошло, как я сам надел их на этих злодеев! Две недели! А на что они похожи? Ведь это казённое добро!