Мальчик из Холмогор(Повесть)
Шрифт:
Тулупы действительно были совсем новенькие, но располосованы так, что овчина торчала клочьями.
— И они ещё извиняются — подрались, мол! Разве драка — это извинение?
— Когда я был помоложе, — сказал Михайло Васильевич, — мне самому случалось с тремя сразу драться и всех троих побороть.
— Но вы свою одёжу рвали, а не казённую! Увольняйте меня, Семён Кириллович! Не могу я больше от этих озорников терпеть!
— Ну что ж, Фаддей Петрович, — сказал Семён Кириллович и чуть усмехнулся, — если вы настаиваете, мы этих
Фаддей Петрович сразу замолчал и в ужасе посмотрел на Семёна Кирилловича.
— Что вы! — уже тише заговорил он. — Как это можно? Они же ещё ничему не научены! Что они будут делать? Не в разбойники же им идти! Я погорячился, Семён Кириллович… А тулупы отдадим починить, и вся недолга.
— Нет! — сказал Семен Кириллович. — Всякий проступок должен быть наказан. Придётся посадить их в карцер.
— Семён Кириллович, не надо! — взмолился Фаддей Петрович. — Это для здоровья вредно. Лучше запретите им на две недели носить мундир и велите надеть серые куртки. Стыдно, а не больно, и казённые мундиры будут целей.
— Хорошо, — сказал Семён Кириллович. — Так и сделаем. А вот наш новый гимназист Михайло Головин. Пожалуйста, подберите ему мундир и отведите в столовую. Жить он будет в той комнате, где Рихман.
Фаддей Петрович сказал: «Слушаю!» — подобрал с полу тулупы и, прижимая их одной рукой к животу, протянул другую Мише.
У Миши ёкнуло сердце, когда Фаддей Петрович ввёл его в залу, где гимназисты собрались в ожидании обеда.
От шума звенело в ушах. Гимназисты играли в чехарду и, даже не заметив прихода Фаддея Петровича, прыгали через головы друг друга. Фаддей Петрович поймал за руку пробегавшего мимо него мальчика и сказал:
— Позови Рихмана.
— Рихман! Рихман! — закричал мальчик, убегая.
Рихман только что, упершись ладонями в колени, подставил свою спину очередному прыгуну. Когда он выпрямился, то Миша признал в нём длинноносого мальчика, которого заметил раньше в сенях. Скользя по натёртому паркету, Рихман подбежал и нетерпеливо спросил:
— Чего вам, Фаддей Петрович?
— Вот тебе сосед за столом и по комнате, — ответил Фаддей Петрович. — Смотри, ты старше. Будь к нему внимателен.
Фаддей Петрович ушёл, а Рихман, заложив руки за спину, оглядел Мишу с головы до ног и спросил:
— Как тебя зовут?
— Михайло Головин, — торопливо ответил Миша.
— Бегать умеешь?
— Я хорошо бегаю, и плавать умею, и на деревья лазить…
— А ползать умеешь? — крикнул Рихман, сделал ему подножку, и Миша очутился на четвереньках. — Мишка Косолапый! — закричал Рихман. — Михайло Медведь! А ну покажи, как бабы за водой ходят, как ребятишки горох воруют!
Но Миша уже вскочил и, засучивая рукава, воскликнул:
— А ну, выходи! Я не посмотрю, что ты старше. Я тебе так дам! Михайло — имя хорошее. Мне его в честь дяди дали — Михайла Васильевича!.. Будешь драться или мне тебя так поколотить?
— Не буду, — сказал Рихман. —
На столе уже стояли тарелки с ухой, и Федя, усаживаясь рядом с Мишей, шепнул:
— Изрядно кормят. Ещё будут бураки с осетриной. А на третье — каша. На наших харчах, Миша, живо поправишься. — И он ущипнул его в бок.
— Сам поправляйся, тебе нужней! — ответил Миша, засмеялся и тоже ущипнул Федю.
— У, лапы медвежьи, — сказал Федя и тоже засмеялся.
После обеда Семён Кириллович сам отвёл Мишу в классы.
Учитель указал Мише его место и велел соседу показать ему немецкие буквы.
— Эту неделю я тебя не буду вызывать, — сказал он, — а затем проверю твои успехи. Если ты постараешься, то сумеешь догнать своих товарищей.
Миша усердно принялся вырисовывать буквы. Сосед время от времени поглядывал, как он пишет, и шёпотом поправлял его.
— Ты в какой комнате? — спросил он.
— С Рихманом Федей.
— Значит, со мной тоже. А ещё с нами Саша Хвостов. Вот он сидит за дворянским столом.
— Зачем?
— Как — зачем? Они дворяне, а мы поповичи, солдатские и матросские дети. Чтобы от нас грубостей не набрались. Некоторые здесь даже не живут, а только на уроки приезжают со своими гувернёрами. А сами ещё грубее нас: и дерутся, и бранятся.
— А Федя где сидит?
— А вон за отдельным столом. Его на эту неделю от всех отсадили, потому что он запустил бумажных голубей в классе и попал в учителя. Учитель обозлился, хотел его тростью ударить, но Федя не испугался и закричал, что он Михайлу Васильевичу пожалуется, а учитель сам нажаловался Семёну Кирилловичу, и Федю так посадили, чтобы он не мог шалить. Но он говорит, что у него больше терпения нет быть добронравным.
— А как твоё имя? — спросил Миша.
— Косма.
— Такого имени нет, — сказал Миша.
— Нет, есть. По-простому это будет Кузьма, а по-учёному выходит Косма. Я обязательно буду учёный. А ты?
— Мне тоже очень хочется.
— А какая тебе наука нравится?
Миша признался, что ещё мало знает, какие бывают науки, и ему всё хочется узнать.
— А я буду химиком, — важно сказал Косма. — Ты знаешь, что такое химия?
— Я у Михайла Васильевича видел химическую лабораторию.
— Видел? Вот счастливый! Мне бы глазком взглянуть! Слушай, хочешь, я тебе мою лабораторию покажу? Только поклянись, что ты никому не скажешь.
— Чем клясться?
— Чем хочешь!
— Чем хочешь клянусь, никому не скажу.
— Слушай, когда классы кончатся, все побегут во двор гулять, а ты не беги, подожди меня. Я… Ай! — закричал он.
Учитель, уже давно заметивший, что новые соседи не пишут, а шепчутся, на цыпочках подкрался к ним. Весь класс затаив дыхание ждал, что будет.