Мальчик из контейнера
Шрифт:
– В следующем году, – говорил Анатолий, покачивая на ноге Лизавету, – прокатимся по большому кругу: сначала к твоим в Липецк, оттуда самолетом до Иркутска. Покажем им нашу Лизавету! Заодно там присмотрим жениха-сибиряка нашей красавице.
– Не рано ли? – усмехнулась Валя. – Хотя бы на ноги поставить. Да и приданого нет.
– Интересно, кто у нее будет муж? – всматриваясь в дочь, вдруг задумался Анатолий.
– Принц на белом коне, кто же еще!.
– Нет, я серьезно.
– Да неужели ж ты, полковник, а может, и целый генерал, не найдешь своей любимой дочери толкового мужика?
– Толковые сейчас редкость. Вот в наше время…
– Не знаю, не знаю. И знать не хочу! Твоя
– Найдем! Под пистолетом приведем!
В следующем году эскадрилье запланировали отпуск в августе. А в июле Анатолий погиб. Его самолет взорвался над горами Копетдага. Долго искали и пешие, и на вездеходах, и с вертолетов, но так и не смогли хоть что-нибудь найти.
Лиза вышла замуж за летчика. Живут они на Дальнем Востоке, в Черниговке, у них сынок, назвали его Анатолием. Ему уже один годик. Приехать не могут: Лиза готовится к госэкзаменам, да и мал еще ребенок…
А петух… Анатолий в том отпуске купил на станции Кунгур этого петуха, вот и стоит он до сей поры на серванте как молчаливый упрек всем живущим от всех безвременно ушедших.
Коля с опаской, боязнью тянулся к Валентине Ивановне, и в то же время в его взгляде читалось доверие к ней. Потрогал пальцем за клюв петуха и неожиданно рассмеялся.
– Петушок! – сказала Валентина Ивановна и погладила петушка по красному гребешку. – Он кричит ку-ка-ре-ку! – улыбнулась и подумала: «Старая дура! Вот и петухом уже кричу. Потом козликом запрыгаю!»
Коля смотрел, широко раскрыв глаза, на свою новую воспитательницу, и в этом взгляде было все: и вопрос, и надежда, и любопытство, и тревога.
За столом мальчишка вел себя уверенно. Поерзав на жестком высоком стуле, он основательно уселся, сжал ложку в кулак и окунул ее в манную кашу. После каши выпил стакан малинового киселя, привычно утер губы тыльной стороной ладони и посмотрел на Валентину Ивановну.
– Еще чего-то хочешь? – спросила она, перебирая в памяти, чем еще может порадовать ребенка.
– Ябоська, – сказал Коля.
Валентина Ивановна не сразу поняла, что «ябоська» – это яблочко. Поняв, засмеялась, и достала из холодильника мандаринку.
В час дня Коля, хорошо пообедавши, уснул на приготовленной для него постели. Уснул быстро и крепко. Валентина Ивановна несколько раз подходила к его кроватке и подолгу смотрела на него. Разные мысли вихрились в голове. И упрек тем мамам, которые так просто избавляются от нежеланных деток, как старый ботинок выкидывают их в мусорный ящик или рассовывают по детским домам, тут же стерев их из своей короткой памяти. Это ж каким чудовищем надо быть, чтобы живое существо взять и убить! Убить своего ребенка! Нет таких зверей, которые бы не заботились о своих зверенышах. Рискуя жизнью, волчица приходит к логову, чтобы увести волчат от охотников. Маленькая птаха отводит от своего гнезда, изображая из себя подранка, не способного летать. Мечется лисица вокруг норы с лисятами, чуя охотников с собаками… И только человек, наделенный разумом, почему-то поступает неразумно. Животными руководят инстинкты, а человек, выходит, приобретя разум, потерял нужные, данные ему природой, инстинкты? Потерял инстинкты, а разум исковеркан? Так, куда же придет человечество, убивающее своих детей, свое потомство? Придет! Оно уже пришло, дальше идти некуда! Роковая черта позади! Что впереди? Пропасть? Превращение человека в существо без чести, совести, разума, даже без инстинктов. Инстинкт сохранения жизни размыт, инстинкт размножения доведен до абсурда, до извращения. Нет, не совершенен человек, заключила Валентина Ивановна, он слабое подобие тех сил, которым предназначено менять мир к лучшему.
Как по звонку проснулся Коля. Молча
Валентина Ивановна глядела на него, и ей было до слез жаль эту кроху, приученную к дисциплине с пеленок. «Маленький солдатик, – прожгло болью сердце, – бедное дитя! Вместо мамы с поцелуями – серая казарма!»
– Пойдем, маленький, – взяла она Колю на руки, прижала к себе, тягостно вздохнула и понесла к туалету.
После ужина они уселись на диван, при этом Коля прижался к теплому боку Валентины Ивановны и ждал чего-то нового, что должно ему понравиться так же, как и все, что уже было в этом доме.
– Почитаем сказочки, – сказала Валентина Ивановна. – Ты любишь сказочки?
Интуитивно мальчишка понимал, что от него чего-то хотят, а чего – понять не мог.
– Про трех поросят почитаем?
Коля молчал, и только глаза его говорили: конечно, почитаем.
– Жили-были три поросенка, – тихим вкрадчивым голосом начала Валентина Ивановна, – три брата. Наф-Наф, Ниф-Ниф и Нуф-Нуф. Посмотри-ка сюда. Вот этот – Наф-Наф, скажи: Наф-Наф! Наф-Наф!
Коля молчал. Губы его пытались что-то произнести, но тщетно. От напряжения часто моргал, глаза наполнились слезами.
«Сказки подождут! – решила Валентина Ивановна. – Надо что-то другое придумать!»
Начала с простого: она подзывала мальчишку к себе, повторяя неоднократно: «Иди ко мне!» «Иди сюда!» «Подай книгу!» «Дай руку, пойдем пить молочко!»
Коля как зачарованный смотрел в глаза своему учителю, желая больше увидеть, чем понять, чего от него она добивается. Кивок головой – правильно, поворот из стороны в сторону – не угадал!
Мальчишка на удивление оказался смышленым. Скоро в общении у них не было проблем – простые команды и просьбы исполнялись точно. А вот разговаривать на равных пока не получалось.
Первые два дня, что Коля провел у Валентины Ивановны, показали живучесть их союза. И уже в детском доме, среди недели, при встрече они спешили друг к другу. Валентина Ивановна подхватывала на руки Колю, крепко обнимала и целовала его на зависть всем другим детишкам… Коля обнимал Валентину Ивановну за шею своими маленькими, но крепкими ручонками и прямо млел от блаженства.
Валентина Ивановна стала замечать, как мальчишка меняется на глазах. Только что был не уверен, боязлив, и в один момент, вдруг почувствовав защиту со стороны, приобрел уверенность. И все же тревога в глазах его была. Боязнь потерять свалившуюся на него удачу еще жила в нем. Как мог, оберегал он свое счастье. Как-то при очередной встрече, когда вместе с Колей к Валентине Ивановне бросилась девочка, убежденная, что радость на всех одна, и протянула к ней свои руки, то Коля, зло глянув на соперницу, так ее толкнул, что она упала и заплакала. Валентина Ивановна была в смятении, она не знала, как поступить, как разрешить этот казус. Приголубить девочку – травмировать психику Коли, отдалить девочку – посеять в ее маленькой душе обиду. Она сгребла обоих, подняла, прижала их крепко и стояла так посреди зала, как изваяние.
– Бери уж и эту, – весело сказала нянечка, проходившая мимо. – Будет вам веселье в доме!
Внизу живота, видать, от непомерной тяжести, полоснула острая боль, только чудом удалось удержать, не выронить детей.
На следующие выходные домой Валентина Ивановна шла в сопровождении Коли и Киры.
Сероглазая, смуглая Кира была полной противоположностью Коли не только по цвету кожи, но и по характеру. Она была неудержима во всем, кружилась волчком на одном месте, потом хватала первую попавшуюся на глаза вещь и неслась с нею куда-то, так же внезапно избавлялась от нее. И говорила, говорила, говорила. Смеялась и говорила.