Мальчик из Ленинграда
Шрифт:
В палату вошла сестра и сказала, что пора мне уходить. Я поцеловал маму, простился и опять сел на кровать.
— Бедный мой мальчик! — сказала мама. — Сколько ты пережил из-за фашистов. Сколько намучился, болел… голодал!
— Хорошо, что хорошо кончается! — сказала старушка.
— Да, — согласилась мама. — А сколько
Я прижался к маме, мне не хотелось уходить.
Когда я вышел из госпиталя, во дворе стояла большая арба с корзинами овощей. Возле ослика я увидал Зорьку и мальчика из нашего детдома, Кешу Царёва.
— Юлька, — крикнула Зорька, — мы как раз в госпиталь к твоей маме попали — вот хорошо! Мы всё знаем. Нам тётя Оля уже сказала, какой ты счастливый!
— А знаешь, моя мама у партизан была…
Кеша Царёв пошёл узнавать, куда сдавать овощи.
Мы с Зорькой постояли во дворе.
— Наверное, ты первый уедешь в Ленинград? — спросила она. — Тогда к моему папе зайди. Не забудешь?.. Да, Юлька, я и забыла тебе рассказать… Садыков уходит в армию! На фронт.
Я онемел от неожиданности.
— Да ему ещё нет семнадцати лет!
— Сейчас исполнилось. Он добровольцем идёт. Написал пятнадцать заявлений в военкомат. Ему всё отказывали. Говорили — молод. Теперь разрешили.
— А мы ничего не знали!
Но в ворота входил сам Садыков с большим букетом белых цветов. На зелёных ветках висели, как пушистые мячики, круглые белые бульденежи. Я не выдержал и побежал к Садковый:
— Садыков! Мама ко мне приехала…
Садыков потрепал меня по плечу.
— С радостным событием поздравляю! — сказал он. — У нас с тобой маленькое недоразумение вышло… Но, по узбекской пословице, доброму человеку злого не вспоминают. Что твоя мама приехала, нам известно. Осип Петрович у неё уже был. А теперь со мной ей этот букет посылает.
К букету была пришпилена записка:
«Нонне Сергеевне Семёновой от детдома».
— Сегодня поздно, да и мама твоя устала. Передам
— Садыков! — сказал я. — Ты на фронт от нас уходишь?
— А что тут особенного? — ответил Садыков. — Просто моё желание учли. Завтра прощание устроим в детдоме.
Он, как всегда, торопился. Я смотрел, как Садыков быстрыми шагами шёл по двору, к дверям госпиталя.
Хоть и прежде я любил Садыкова, а теперь понял, что плохо знал его. Я понял, почему Осип Петрович так считался с ним. Никто в детдоме не подозревал, что он задумал. Осип Петрович — тот, верно, знал. Такая у Садыкова была выдержка.
Я вышел из ворот госпиталя. В городском парке играла музыка, на деревьях висели гирлянды разноцветных фонариков. Сегодня в Коканде праздник, как в тот день, когда я впервые пришёл в детдом? Или просто суббота и в парке будет концерт? А мне казалось — всё это потому, что мама моя приехала. Сегодня я всех счастливее! Но пусть и Зорька найдёт папу, а Партизан — родных. Пусть Гоша отыщет своих.
Вспомнил я Галю. И пожелал ей удачи. Я ещё не знал, что никогда не увижу Галю. Фашистский бомбардировщик разбил в щепки вагон, в котором она ехала на фронт…
Я думал о том, что кончится война и мы соберёмся все вместе. Вспомним, что случилось с нами в эти годы. Этого я никогда не забуду. Всегда буду дружить с Партизаном и Иргашой, не забуду Зорьку. Может быть, Осип Петрович и Садыков приедут к нам в Ленинград. Но я не забуду и Ивана Семёновича из Поволжья, дядю в пушистом пальто из Горького, картавого, который обобрал меня… Только уж, конечно, хорошим словом ни я, ни мои друзья мы их не помянем!
Но скоро ли кончится война?
Я вспомнил про Садыкова. Завтра он уйдёт в армию.
И подумал опять: «Пусть поскорее кончится война. А потом уже всегда будет везде мир!»