Мальчик, который шагнул в вулкан

Могучее жерло вулкана яростно гудело, превращая воздух в раскаленное марево. Стихия готовилась вырваться и рокотала в глубине беспокойной тьмы. Тяжелые облака ядовитого пара со свистом выныривали из недр и разлетались миллионами искр на порывистом ветру. Края кратера жалобно трещали и осыпались в пропасть. Ян Серовски стоял в нескольких метрах от края жерла, для устойчивости чуть расставив ноги и прикрывая лицо рукой. Его ладони играли едва заметной дрожью — то ли после напряжения крутого подъема, то ли от ужаса при виде просыпающейся стихии. Девушка по имени Эои стояла чуть поодаль справа — неосторожно пробившийся, было, влюбленный взгляд за последние несколько минут сменился ужасом, блестевшими в больших карих глазах. Она отрицательно качала головой и в отчаянии прикрывала рукой губы, едва сдерживая слезы.

Ян убрал руку от лица, вдохнул тяжелый жаркий воздух и закрыл глаза.

В памяти замелькали образы и события последних месяцев: чудовище с тремя глазами и смертоносной кожей, гигантские цветы над крышами домов, завораживающий магический ураган из тысяч духов, жуткие сказания об Узурате и его Буковой хижине, кровоточащие

камни пещер и загадочные чащи… И, конечно, его друзья — эти ребята, заботившиеся о нем, испуганном пришельце из другого мира. Он любил их, трудно было представить, что когда-то они были незнакомы, не могли быть вместе и иди плечом к плечу..

Ян облизнул пересохшие губы и снова глубоко вздохнул. Еще час назад он был полон решимости и азарта приключений. Но в эти секунды, перед лицом первобытной стихии во всей ее неистовой мощи, его разум отчаянно цеплялся за мысли-щепки, утопая в океане страха. Мерно накатывавшие в течение последних дней сомнения растворились в более мощном чувстве — сковывающем и опустошающем ужасе. Смерть смотрела ему в лицо, ее дыхание колыхало его взъерошенные волосы.

Но все, что произошло с Яном за последнее время, говорило об одном — он должен сделать этот шаг. Ян повернул голову вправо — Эои что-то прокричала ему сквозь усиливающееся клокотание в глубине жерла. Все происходящее было похожим на сон — Яну казалось, будто он смотрит на себя со стороны. «Не может быть, чтобы вся эта удивительная история закончилась вот так глупо», — эта мысль будто рассекла тяжелый дурман страха.

Ян Серовски медленно расставил руки, быстро и чуть виновато взглянул на Эои, а затем перевел взгляд на небо. Ярко-голубой небосвод без единого облачка был непоколебимо спокойным. Он медленно сомкнул веки, изо всех сил судорожно вдохнул и шагнул в пропасть.

Три месяца назад

Бесконечное море зеленых волн мерно раскачивалось, отпуская из своих пылающих объятий алый шар солнца. Колыхающийся горизонт медленно и осторожно приподнял невидимой рукой огненное светило, еще мгновение, и торжествующее сияние жизни озарило Великий Лес от края до края. Легенда гласит, что в начале времен Великий Лес родил Солнце и с тех пор оно перерождается заново каждый день, чтобы дарить живительный свет всей Поднебесной. Согревая все живое, Солнце дает Лесу силу жить и оставаться таким, какой Он есть. Вечером, возвращаясь в родное лоно, Солнце принимает жизнь от Леса и на рассвете снова дарит тайну жизни миру. Так жизнь не прекращается и не закончится никогда. Сотни и тысячи лун пройдут, оставляя после себя удивительные истории народов и их героев, повести о великих событиях, легенды и были о добре и зле, памятники могущественной магии и непобедимой любви. Миллионы сердец родятся и покинут этот свет, сплетая собой бесконечную нить Судьбы Мира — а мудрое Солнце и полный тайн Великий Лес останутся прежними, такими как были всегда.

Величественное зрелище рассвета разбудило маленькую деревушку Малован за несколько минут: сонно захлопали ставнями приземистые домики, заскрипели мостки и телеги, и в воздухе разлился терпкий аромат яр — гигантских величиной с дом белых цветов, заросли которых и являлись главной и единственной достопримечательностью скромного поселения отонцев. Вообще, если посмотреть на Малован со стороны, то может показаться, что перед Вами огромный сад — на пестром ковре многоцветья там и тут возвышаются толстые стебли цветов-гигантов с соцветиями, похожими на большие зонты летних кафе в парке, только живыми и покрытыми капельками росы. Мощные стволы чуть согнуты под тяжестью ярко-красных и фиолетовых, пурпурных и голубых бутонов, по каждому из которых скользит свой особый узор из жилок и пятнышек. Взгляд теряется в запутанном калейдоскопе цвета и форм, и дыхание замирает при виде такой красоты. Но королями этого праздника жизни каждое утро становятся ослепительно-белые яры. Тонкие линии их огромных лепестков сравнивают в стихах с движениями танца юной красавицы, и не зря — с величественной грацией раскрываются головки первенцев нового дня от прикосновения самых ранних лучей рассвета:

Как от первых лучей нового дня Оживают белые лепестки, Так и все вокруг, созерцая тебя Ловят взгляд и движенье руки Утро жизни моей осветила собой, И проснулась песня в груди — В трех словах и в мелодии тихой, простой Отраженье свое ты найди. Среди сада красавиц тебя отыскал И не вижу теперь никого — Окружающий мир для себя потерял Потому что пришла ты в него Закрывая глаза, отправляюсь я в путь Вспоминаю тот утренний час Когда чудо-судьба мне судила взглянуть На твой танец с росой в первый раз.

Олин Магарэт открыл глаза и тут же

зажмурился, отворачиваясь от окна — сквозь волнистое стекло бил яркий солнечный свет. Кто-то хриплым голосом пел на улице балладу, изрядно фальшивя на высоких нотах. Олин поморщился и потянулся, поправляя одеяло из мягкой шкуры. «Раз старик Хорт пытается петь, значит уже позднее утро и пора вставать» — подумал он и уверенно сел на кровати. Уютная комната на первом этаже дома между двумя ярами выглядела как обычно: посередине угловатый деревянный стол, такого же свойства стул, на столе — завтрак из трёх ломтей серого хлеба с зернами и кувшина свежего молока. Сундук с одеждой так и остался не закрытым со вчерашнего вечера, потому что лень было вылезать из под одеяла ради такого пустяка… Слегка покосившаяся циновка на большой стене нисколько не изменилась со вчерашнего дня — тот же орнамент и те же сцены охоты на древних зверей… «Отец!» — внезапно Олин вспомнил о том, что отец ушел на ночную охоту и, по правде говоря, должен был уже вернуться. Желание как можно быстрее узнать результаты похода в Лес, вдобавок ко всем остальным утренним потребностям, заставило Олина соскочить с кровати, наспех поправить одеяло и выбежать из комнаты. Утеревшись первым попавшимся полотенцем из корзины у колодца и нацепив оберег поверх рубашки, Олин вбежал по винтовой лестнице на второй этаж в ожидании увидеть мать в комнате младших детей, снимающую тяжелые сапоги с устало развалившегося в гамаке отца, но, к своему удивлению, обнаружил лишь прикрытую дверь и полную тишину сонной комнаты малышей. Решив на всякий случай проверить спокойствие во владениях крошки И и драчуна Сэна, Олин заглянул за занавеску и улыбнулся — сестренка свернулась калачиком в ямке на огромной взрослой подушке, крепко обняв соломенную лошадку, которую смастерил ей папа перед самым уходом, а бутуз Магарэт-младший расположился в противоположном конце кровати, так запутавшись в одеяле и простынях, будто на маленький мир детской комнаты ночью обрушился ураган. Мерное посапывание удостоверило Олина в невозмутимости утреннего покоя детей и, спустившись на цыпочках вниз, он вышел во двор, а затем за ворота. Повернувшись к массивным дубовым створкам, он поднял руку — из открытой ладони выскочила голубая искра, и засов лязгнул по ту сторону забора.

— Доброе утро, Олин! — улыбающийся седой старик со двора напротив тяжело разогнул спину, прекратив рыться палкой на грядке.

— Доброе утро, дедушка Хорт! — Олин слегка наклонил голову по обычаю почтения старших.

Большинство соседей сомневалось в особых агрономических способностях старика Хорта, хотя и уважало его как одного из старожилов Малована. В это утро он очередной раз пытался привить к домашней почве какую-то дикую ягоду с ближайшей опушки. Его волшебные камешки, которые он уминал в лунке с отростком, как ни светились таинственным зеленоватым сиянием, не могли убедить растение расправить увядшие листики. На участке старика, как и во всех дворах северного края деревни, большую часть земли занимали гигантские цветы: яры, сиренево-голубые нибы и кричащие красными острыми зубчиками лепестков строги. В их тени располагался некогда аккуратный, а ныне довольно потертый и местами потрескавшийся глиняный дом, над крышей которого вился дымок, распространявший по округе запах травяного чая. Олин завернул за угол улицы, перепрыгнул через лужу и на мгновение встретился взглядом с девушкой в тонком льняном платье, спешившей на работу в поле на южном крае деревни. Внутри что-то ёкнуло, и Олин покраснел, вспомнив свой сегодняшний сон, о котором не решился бы рассказать даже лучшему другу Оду. Эои — а именно так звали встретившуюся Олину девушку — чуть заметно улыбнулась и, хлопнув ресницами, исчезла за большим домом кузнеца на конце улицы. Когда Олин и Эои были детьми, её называли попросту Э, но теперь — в пятнадцать лет — полное имя красиво и гордо звучало в устах соседей, напоминая о недавно отпразднованном юбилее совершеннолетия. Сквозь белесую пелену утреннего тумана над проселочной дорогой проглядывали знакомые дворы и сонные улыбки взъерошенных и спешащих на работу жителей, отвечавших на приветствие Олина кивком или непонятным звукосочетанием, по-видимому, состоявшим из суммы чего-то вроде «Ага» и «Привет». Упрямые лучи солнца местами пронизывали туман, придавая ему таинственный вид и создавая га земле островки веселого света.

Утренняя свежесть заставляла поежиться и сделать глубокий вдох — в воздухе успели смешаться ароматы гигантских цветов, запахи трав, дым очага и предрассветная влага земли. Из-за высоких ворот дома кузнеца Киранофа на краю улицы раздавался размеренный металлический скрежет и пыхтение огромных мехов, которые тот ежедневно раздувал еще до рассвета. Пара запряженных в двухколесную повозку винторогов апатично фыркала и топталась на месте в ожидании хозяина — погонщика Масану, по своему обыкновению забывшего запереть дом. Окончательно проснувшиеся птицы рассекали воздух над головами прохожих, целыми стаями щебеча какую-то птичью скороговорку. Оставив справа от себя усадьбу старейшины деревни Соладэра — местного щедрого и за это любимого народом богача — Олин достиг цели — сельской площади, посреди которой поскрипывала на ветру вышка дозорного. Сегодня утром была очередь угрюмого ветерана-охотника Чендэру, о котором говорили, что он знает Лес как свои пять пальцев, видит людей насквозь и обладает особым видом магии, полученным им от духа дерева шисмантари после того, как он во время летнего пожара много лет назад вынес из пламени его годовалый росток и посадил вновь в безопасном месте. Олин не знал точно насколько эта молва была правдой, но, как и многие, побаивался закутанного в зеленую мантию молчуна.

— Доброе утро, о-Чендеру!

— Приветствую! — процедил сквозь зубы Чендеру, оставаясь в прежней окаменелой позе и вглядываясь в туман на конце Восточной улицы.

Только охотники за долгие годы практики выслеживания диких копытных и хищников приобретали подобную способность по долгу застывать в одном положении тела, не шелохнувшись, не моргая и практически не дыша.

— Позвольте один вопрос, о-Чендеру: не видели ли Вы Ио Магарэт сегодня утром?