Мальчик с голубыми глазами
Шрифт:
Оказывается, это совсем нетрудно. И все-таки ему неприятно, что в ванной такой беспорядок, а эта женщина вся покрыта какой-то сияющей дрянью, от которой теперь и у него блестит кожа. Аромат синтетической земляники усиливается. Миссис Б. хрипит и сопротивляется, придавленная его весом, но сила тяжести действует против нее, и масса воды удерживает ее на дне.
Голубоглазый выжидает несколько минут, вспоминая розовые вафли из жестяной банки с надписью «Фэмили секл», и еще один запах всплывает в памяти голубоватым светом молнии — запах череды слов: вафли, причастие, Святой Дух. Только после этого он позволяет себе расслабиться, ждет, когда успокоится дыхание,
Никаких отпечатков пальцев не будет — на нем резиновые перчатки, а башмаки свои он снял еще в прихожей, как и полагается хорошему мальчику, пришедшему в гости. Он проверяет, не осталось ли следов на теле; нет, оно выглядит вполне нормально. Он вытирает разбрызганную по всей ванной воду, но свечи не гасит.
Затем стаскивает с себя мокрую рубашку и джинсы, складывает их, сует в спортивную сумку и переодевается в чистую одежду, предусмотрительно принесенную с собой. Дом он оставляет точно таким, каким застал его.
А мокрую одежду уносит с собой и потом сразу сует в стиральную машину.
«Ну вот, — думает он. — И никаких следов».
Он ждет разоблачения — но к ним даже никто не приходит. Ему снова все отлично удалось. Однако на этот раз никакой эйфории не возникает. Скорее он испытывает утрату; и резкий медно-кислый вкус мертвых овощей, так сильно напоминающий вкус проклятого витаминного напитка, потихоньку прокрадывается в глотку, и рот наполняется слюной, и Голубоглазый, морщась, содрогается в рвотных позывах…
Почему же на этот раз все иначе? Почему теперь он должен чувствовать утрату, когда все так близко к завершению? И откуда это ужасное ощущение, что он, как часто говорит его мать, вместе с водой выплеснул и ребенка?
ClairDeLune: Спасибо за эту историю, Голубоглазый. Здорово, что ты прочел ее на семинаре! Надеюсь, в следующий раз ты появишься довольно скоро. Помни, мы всегда с тобой!
Chrysalisbaby: хотелось бы послушать как ты сам читаешь J
Captainbunnykiller: Круто! ЛОЛ!
Toxic69: Знаешь, приятель, это даже лучше, чем секс. Но если ты сумеешь когда-нибудь написать сразу и о том и о другом…
7
Время: 23.59, вторник, 19 февраля
Статус: ограниченный
Настроение: одинокое
Музыка: Motorhead, The Асе of Spades
Конечно, нужно делать скидку на поэтические вольности. Хотя порой вымысел куда лучше реальной жизни. Возможно, это и правильно. Убийство — это убийство, осуществляется ли оно с помощью яда или утопления в ванне, своими руками или чужими, по чьему-то наущению или по собственной воле, путем подкладывания бесконечных газетных вырезок или… В общем, убийство есть убийство, а вина есть вина, и в глубине любого художественного произведения бьется та или иная правда, такая же красная и кровавая, как живое сердце. Потому что
Нет, я не испытываю никаких угрызений совести. Во всяком случае, по поводу смерти Кэтрин. Тогда я действовал инстинктивно; это был тот самый инстинкт птенца, который борется за выживание в родном гнезде. И реакция моей матери тоже была инстинктивной. В конце концов, я остался ее единственным ребенком. И обязан был не только преуспеть, но и стать лучше всех. О благоразумии и осторожности речи не шло. Я принял наследие Бена. Я читал его книги. Носил его одежду. И когда разразился скандал вокруг Грэма Пикока, я рассказал историю Бена. Не то, что было на самом деле, а то, что вообразила моя мать, постаравшаяся раз и навсегда внушить людям, что мой брат — святой, невинная жертва и настоящая звезда нашего шоу…
Да, вот об этом я действительно жалею. Доктор Пикок был добр ко мне, но у меня не оставалось выбора. Ты-то понимаешь меня? Отказаться было немыслимо; я уже угодил в ловушку, мною же и поставленную, и теперь боролся за собственную жизнь — за ту жизнь, которую украл у Бенджамина.
Ты должна понять меня, Альбертина. Ты ведь тоже отняла жизнь у Эмили. Нет, я ничуть не упрекаю тебя! Как раз наоборот! Вообще-то человек, знающий, как отнять у кого-то жизнь, всегда может отнять и еще одну. Я упоминал как-то, что, по-моему, самое главное в подобных делах — не только в убийстве, но и во всех сердечных делах, — отнюдь не знания и умения, а страстное желание.
Можно, я буду называть тебя Альбертиной? Имя Бетан тебе никогда не шло. Да и розы, что перевешиваются через изгородь в твоем саду — этот сорт с печальным ароматом называется «Альбертина», — точно такие же, как те, что росли у Особняка. Мне кажется, я должен сказать тебе это. Ты всегда была ко мне неравнодушна, маленькая Бетан Бранниган с коротко стриженными каштановыми волосами и серо-голубыми глазами, цвета слюдяного пласта. Ты жила по соседству с Эмили и при определенном освещении вполне сошла бы за ее родную сестру. Ты могла бы даже стать ее закадычной подружкой, вы ведь были примерно одного возраста и могли бы играть вместе…
Но миссис Уайт отличалась снобизмом. Она презирала миссис Бранниган с ее арендованным домиком, ирландским произношением и подозрительным отсутствием мужа. Миссис Бранниган работала в местной начальной школе и когда-то учила моего брата, который прозвал ее миссис Католик-Блю и презирал за приверженность к католической вере. И хотя Патрик Уайт относился к своей соседке куда более терпимо, чем наша мать или Бенджамин, Кэтрин Уайт старалась держать свою дочь Эмили подальше от этой ирландской девчонки и ее семейства.
А тебе ведь очень нравилось наблюдать за ней из-за забора, правда? За маленькой слепой девочкой, которая так чудесно играла на пианино. Она имела все то, чего не имела ты, у нее были и наставники, и подарки, и гости, и ей не нужно было ходить в школу… Когда я впервые заговорил с тобой, ты очень стеснялась и посматривала на меня недоверчиво, во всяком случае сначала, но потом тебе явно стало льстить, что на тебя обращают внимание. И подарки мои ты принимала сперва с изумлением, а потом — с благодарностью.