Мальчик с саблей
Шрифт:
Колька через силу взглянул в зеркало. Четыре его отражения замерли с испуганными лицами. Потом три бесследно исчезли.
Колька поднес деревянные руки к стеклянным глазам.
«Теперь ты властелин мира», – сказало оловянное сердце.
Колька неспеша вернулся наверх, сел за парту. Он сидел в крайнем левом ряду, Машка – прямо перед ним. Подходящий момент настал на уроке русского языка.
– Так, – сказала Анна Петровна, – последнее задание на сегодня! Придумайте и запишите фразу со словами «стеклянный», «оловянный»
Все склонились над тетрадями, Машка повернулась к соседке, и одним длинным рывком Колька шагнул в проход, деревянные пальцы выхватили папку из приоткрытого ранца, распахнули ее, вытянули из нее «Фонтан» и вернули папку на место. Действительно, секунда и секунда.
Потом Колька аккуратно убрал рисунок конкурентки к себе в портфель. Каждое его движение было безукоризненно правильным. Он мог бы свести пальцы с точностью до десятой доли миллиметра, сжать их с любым усилием, новый подарок зеркала нравился ему еще больше предыдущих.
«Стеклянные глаза, оловянное сердце и деревянные руки позволяли ему то, что не под силу обычному человеку», – написал Колька.
Последней была математика. Перед звонком Маша повернулась к нему.
– Коль, – сказала она. – Очень неудобно получилось.
– Ерунда, мелочи жизни, – ответил он.
– Никакая не ерунда! Я так не хочу. Хотела тебе предложить… – она замялась. – Давай я тоже на район не дам свой рисунок? Нас двоих же всё равно не пропустят.
«Осторожно», – сказало оловянное сердце.
– Ма-аша, – примирительно сказал Колька, – зачем нам подвиги? Я очень за тебя рад, может, ты и на районе выиграешь!
– Да? – спросила она и посмотрела ему в глаза. – Спасибо, Коль. Ты очень хороший.
Началась математика.
– Анна Петровна, меня в медпункт спуститься просили, – сказал Колька, подойдя к учительнице.
Конечно, пошел он совсем не в медпункт.
Зеркало казалось выкованным изо льда.
– Молчишь? – спросил Колька. – Молчи-молчи! Только мне не нужны твои подарки. Ни новые, ни старые. Человек должен справляться собственными силами. Слышишь?
Зеркало молчало.
– Так вот, – сказал Колька. – Я очень виноват перед многими людьми. И я попрошу у них прощения. И расскажу им всю правду.
Зеркало будто помутнело.
– Ты не сможешь, – наконец, заговорило оно. – Сделанного не вернуть. Того тебя, который был раньше, больше нет.
– Он есть, – сказал Колька. – Я вижу его каждый раз, как ты заменяешь мне живое неживым. И он ждёт моего возвращения. Потому что никогда не поздно постараться всё исправить.
Зеркало не ответило, но по его поверхности побежала сеть мелких трещин. Колька тоже больше не стал ничего говорить.
Он вошел в класс, когда уже зазвенел звонок на перемену. Взял свой портфель, достал из папки «Фонтан» и положил на парту перед Машкой.
– Твой рисунок, Афанасьева, – буркнул Колька и, пока не последовало вопросов, развернулся
По дороге домой он завернул к подъезду Серого. Лифт долго не шел, и Колька почти решил, что зайдет в другой раз. Но всё-таки заставил себя подняться на шестой этаж и позвонить.
– Чего припёрся? – сурово спросил Серый, открыв дверь наполовину.
– Серёг, – сказал Колька, – ты прости меня, что я с северным сиянием тебя разыграл! Можешь мне пять щелбанов отвесить. Или десять.
Друг сощурился, что-то прикидывая, и Колька даже обеспокоился, что предложил мало щелбанов. Потом Серый распахнул дверь и качнул подбородком, что можно заходить:
– Ты же еще мою десантуру не видел!
Сначала они разглядывали пластмассовых солдатиков, подаренных Серому родителями на Новый год, и Колька с удовольствием отмечал, какие у воинов красивые, мужественные, смелые лица – такие любого врага опрокинут.
Потом Колька залез в свой портфель и выудил из бокового кармана магическое красное стекло.
– Держи, – отдал его Серому, – это тебе на день рождения. Прошлогодний.
Они встали у окна, подставили стекло под солнечные лучи и долго разглядывали огненно-красные фигуры, которые получались на подоконнике, – пока солнце не скрылось за соседней девятиэтажкой.
Тогда Колька засобирался домой.
Там его ждал сюрприз – вернулся из рейса отец. Он весело свистел на балконе и натягивал цепь Колькиному «Орленку». В квартире пахло папиным кожаным пальто, огромным букетом нарциссов, едва вместившимся в самую большую хрустальную вазу, и чем-то заморским и вкусным.
Колька тихонько прошел на кухню. Мама готовила ужин – что-то напевая, резала морковь для супа, помешивала в кастрюле поварешкой, хлопала дверцами шкафчиков.
– Мам, я должен тебе кое-что рассказать, – с трудом произнес Колька.
У него вспотели ладони, задрожали пальцы. Ему стало стыдно, горько, противно – всё сразу, и сердце с удвоенной силой заколотилось в груди. Мама оторвалась от плиты и удивленно обернулась. Колька почувствовал, как глаза заполнились слезами, и никак не мог разглядеть выражения ее лица.
А когда он начал рассказывать, то услышал – хотя, конечно, такое услышать по всем законам физики просто невозможно, – как далеко-далеко, на другом конце микрорайона, в темном школьном подвале брызнуло осколками и рассыпалось на мельчайшие кусочки волшебное говорящее зеркало.
Эмодом
Обычно Фортуна наносила визиты Коровину по понедельникам.
В этот раз перстом судьбы оказался замухрышистого вида «белый воротничок». Он нарисовался на пороге коровинской квартиры в неприлично раннее допервокофейное время. Из белого, стало быть, воротника торчала костлявая шея, из манжет – маленькие кулачки, а в выпученных глазах искрились нешуточные намерения.