Мальчик со шпагой.Звездный час Сережи Каховского (журнальная версия)
Шрифт:
– Будет справедливо, не волнуйся.
– А я волнуюсь, – возразил Генка и встал. – Где же эта справедливость? Сенцов – гордость школы, а Каховский – хулиган и прогульщик! Сергей, отдай Сенцову готовальню, которую тебе милиция подарила!
– Медведев! – Голос у Елизаветы Максимовны стал металлическим. – Еще слово, и ты отправишься за дверь.
– Не отправлюсь, – просто, даже скучновато сказал Кузнечик.
Глаза у Елизаветы Максимовны стали круглыми.
– Ты соображаешь, что говоришь?
– Соображаю. Не отправлюсь! – вдруг
Елизавета Максимовна овладела собой.
– Сядь, пожалуйста. Вы все уже сказали достаточно, и собрание закончено. Каховского и Медведева прошу иметь в виду, что за третью четверть у них неудовлетворительные оценки по поведению.
– Разве это не педсовет решает? – спросил Павлик Великанов.
Елизавета Максимовна не сочла нужным откликнуться на эти слова.
– А совету дружины следует с этими пионерами заняться особо, – добавила она.
Вика Гармашева встала:
– Мы их вызовем, Елизавета Максимовна. В ближайшие дни соберем совет.
…В ближайшие дни собрать совет не удалось: начались каникулы.
А тридцать первого марта вышла газета со статьей Ларцева.
Статья называлась "Удар из-за угла". Там было написано все. Крепко и беспощадно. О вмятине на макете замка, которая осталась от Данилкиной спины. О жалобах, которые строчили обиженные дамы из уличного комитета. О маме Сенцова, которая бегала по всем учреждениям и даже нашла себе союзника в районо. И о самом союзнике – инспекторе Стихотворове. И о майоре милиции, который чуть не усмотрел в занятиях мальчишек-фехтовальщиков "опасные приемы".
Там были и хорошие слова – об отряде. О вечерах, когда собирались в кают-компании все, кто хотел. О звонких боях на дорожке. О маленьком д'Артаньяне – Андрюшке Гарце и о лихих барабанщиках. И об Олеге Петровиче Московкине, который дни и ночи тратил на то, чтобы мальчишечья компания, обосновавшаяся в старом кособоком доме, превратилась в отряд "Эспада".
А потом статья снова как бы взрывалась. Строчки раскалялись от негодования. Там были мысли, которые бились в Серёже, но для которых он не мог найти четких слов. Ларцев эти слова нашел. Они били как удары клинка.
Статья кончалась так:
"Все жалобы и упреки, все злые слова и ядовитый шепот о ребятах и вожатом – ложь. Ложь расчетливая и злобная. Они жили радостно и открыто, они хотели только хорошего. Почему же кому-то помешала "Эспада"?
Люди, живущие скучно, тупые и недобрые, не терпят иной жизни – светлой и честной. Не терпят людей с прямыми мыслями и открытым взглядом. Даже взрослых не терпят, а уж детей тем более. Когда они встречают мальчишку, у которого чувство собственного достоинства сильнее слепого послушания, сильнее страха перед их окриками, они решают, что пришёл конец
И надо признать: иногда это им удается. Запрещают.
Люди, тупые и злобные, бывают хитры. Они умеют добро показывать как зло. И человек, живший для других, работающий честно и бескорыстно, в их речах становится опасным, а дела его – вредными. И может быть, в эти минуты, когда я кончаю статью, Олег Московкин и его капитаны доказывают двадцатый раз, что они ни в чем не виноваты".
9
А ржавый замок по-прежнему висел на дверях "Эспады". И на третий день после статьи, и на четвертый, и на пятый.
Серёжа и Генка пришли к Олегу. Уже не первый раз.
Олег лежал. Кашлял. На кашель тихим гудением отзывалась гитара – она висела над кроватью. Та гитара, которую Кузнечик выволок однажды в кают-компании из-под дивана.
– Не садитесь близко, вирусов нахватаете. У меня, кажется, грипп, – сказал Олег.
Но ни Серёжа, ни Кузнечик не боялись гриппа. Они боялись неизвестности и тоскливого ожидания. Радость после статьи уже улеглась, и теперь опять пришло беспокойство: когда откроют "Эспаду"?
– Вы же понимаете, сразу ничего не делается, – объяснил Олег. – Сыронисский и его компания напишут еще пачку опровержений в газету. Потом будут всякие комиссии, расследования, решения…
– Пусть вернут нам помещение, а потом расследуют, – сказал Серёжа.
– Вот и я об этом говорил, когда собрались в редакции. Сыронисский заявил, что у него там столы, шкафы, краска и прочее барахло. А машина сейчас, разумеется, на ремонте и вывозить, сами понимаете, не на чем.
– Да мы на руках все его хозяйство утащим в домоуправление! – нетерпеливо подскочил Генка.
– Конечно, – согласился Олег. – Утащили бы, если бы Сыронисский согласился. Но он не согласится. Да и вообще ему наплевать на все теперь. Из-за статьи он в ближайшее время с должности полетит все равно. И этот… инспектор Стихотворов тоже. Только нам от этого пока не легче.
– Как же быть? – спросил Серёжа.
– Завтра позвоню еще раз Ларцеву.
За окнами темнело. Олег приподнялся, дотянулся до выключателя. Зажглась у потолка неяркая лампа в пластмассовом плафоне.
– Черт… – раздраженно сказал Олег. Откинулся на подушку и громко позвал: – Валентина!
В дверь заглянула старшая сестра Олега. Увидела мальчишек, запахнула халат на груди, поправила косынку. Под косынкой, в крашеных волосах – специальные штучки, чтобы кудри завивались.
– Валентина, сколько раз просил не вывинчивать у меня яркую лампу, – разозленно сказал Олег.
– Это не я, это Вася. Он говорит, что плафон расплавится.
Олег отчетливо произнес:
– Скажи своему Васе, что он у меня сам расплавится, если еще раз сунется в мою комнату. Я его в окно выставлю!