Мальчики и девочки (Повести, роман)
Шрифт:
Михаил Назарович принял вызов.
– Как прикажете понимать эту суперметафору? – мрачно спросил он и, поставив одну ногу на стул, тяжело облокотился на нее, хищно посунувшись вперед плоским костлявым подбородком. – Как мне вас прикажете понимать?
Класс замер. Все знали: когда математик водружает ногу на стул, это означает высшую степень его гнева. Но о том, что вывело Михаила Назаровича из себя, никто, кроме Ленки и Нади, не догадывался.
– О чем вы, Михаил Назарович? – искренним голосом спросил Недосекин. – Мы ничего не знаем.
Умные
– Значит, Пушкин за вас будет решать задачи? Так я понял вашу суперметафору, уважаемые члены редколлегии оппозиционного печатного органа нашего класса газеты «КОС»? Правильно я вас понял?
Он обхватил себя обеими руками и начал свирепо сжимать, словно сам себя хотел задушить в железных объятиях. Глаза его сделались еще более выпуклыми, а острые аскетические скулы еще больше обозначились.
– Кстати, я с удивлением обнаружил, что наша уважаемая Надежда Рощина и Александр Сергеевич Пушкин решали один вариант и допустили одни и те же ошибки. Интересно, кто у кого списал? Я думаю, что Пушкин списал у Рощиной.
Он расцепил руки и с высоты своего математического гнева не опустился, а обрушился на стул с такой силой, что тот под ним застонал и заскрипел.
– Неужели в классе никого не нашлось, кто бы помог корифею русской литературы решить простейший пример? Попросили бы меня, чтобы не заставлять краснеть классика. Как ты считаешь, Рощина, дело я говорю?
– Нет, – тихо, но решительно ответила Надя, – Пушкину и не надо, чтобы было правильно по математике. Он плохо учился по этому предмету.
– Как это не надо? – сорвался со стула Михаил Назарович и пошел по проходу к газете. – А приписывать гению свое скудоумие надо? Приписывать великому поэту свою бездарность надо?
Надя опустила голову, но тут же ее подняла, потому что учитель, быстро пробежав мимо нее к щиту, крикнул:
– Вы что думаете, я побоюсь Пушкину поставить двойку? Я не Карцев, я и Пушкину влеплю двойку.
Он изогнулся у газеты, изловчился и поставил в тетрадь Пушкину двойку.
– А кто это Карцев? – спросила Таня Опарина шепотом.
– Учитель математики в лицее, – тихо ответила Надя.
– Два! – торжествующе выкрикнул Михаил Назарович и, повернувшись к газете, с чувством исполненного долга, довольный собой двинулся в обратный путь.
И тут произошло неожиданное. Чиз хмыкнул, за ним Половинкин, Недосекин, Толя Кузнецов. На черных ворсистых штанах учителя отчетливо отпечатался белый след от подошвы ботинка. Видимо, математик успел потоптаться в меловой крошке около доски, прежде чем поставить ногу на стул. А потом сел на собственный след и теперь нес на штанах через весь класс нелепый отпечаток, глядя на который можно было подумать, что он сам себя в исступлении лягнул. Легкое движение прошло по классу. Половинкин гыгыкнул, но, когда Михаил Назарович обернулся, успел сделать сверхсерьезное лицо и превратился весь
– А ты что улыбаешься? – рявкнул математик. – У тебя тоже нет никаких оснований для улыбок.
У Тани от грубого окрика выступили слезы на глазах, но на остальных его крик не подействовал.
– Да в чем дело, черт побери?! – удивился он.
Но в ответ видел только веселые лица.
– Староста, что с классом?
Рассудительная Наташа Миронова с готовностью поднялась.
– У вас… – сказала она, и по ее подбородку пробежала судорога смеха. Наташа опустила голову на грудь.
– Что у меня? – крикнул математик.
Наташа молчала. На выручку своему любимому учителю поспешил А. Антонов. Он был единственный в классе, кто не смеялся, а осуждающе поглядывал на ребят.
– Михаил Назарович, – сказал он громко и четко, – у вас сзади штаны испачканы в мел.
– В мел? – не поверил учитель. То есть он допускал мысль, что его штаны могут быть испачканы в мел, но не поверил, что такой пустяк мог рассмешить класс.
– Ну и что тут смешного? – сказал он и стал свирепо отряхивать штаны, будто выбивал мешок с мукой. – Если бы вы узрели у меня на этом месте числа Фибоначчи, – закончил он грубо, – вот тогда бы это было смешно. Кстати, Половинкин, что это за числа?
– Не знаю, – улыбнулся тот.
– Встань, когда с тобой разговаривают, и постой, послушай. Недосекин нам поможет.
– Кажется, я не был на том уроке, когда проходили эти числа. Я не помню.
– Прекрасный ответ… Рощина Надежда, автор бессмертного шаржа на великого поэта.
– Я тоже не помню, – сказала Надя и осталась стоять вместе с Половинкиным и Недосекиным.
– Гришина, а ты что скажешь?
– Ничего, – отрезала Ленка.
– Кузнецов?
– Первый раз слышу про эти числа.
– Опарина?
– Я тоже не помню.
Вызвав еще несколько человек, Михаил Назарович сбил с лиц улыбки, как сбивают пламя начавшегося пожара.
– Нет, – сказал он, – вы помните. Я бы сказал, даже отлично помните, что никаких чисел Фибоначчи мы не проходили. Но это вовсе не значит, что вы не должны знать, что это такое. Их нет в программе? Может быть, не знаю. Но ведь и Боттичелли нет в программе. Я в одном журнальчике читал интервью, где Рощина говорит, что ее любимый художник Боттичелли. Антонов, ты тоже ничего не можешь сказать про числа Фибоначчи?
– Почему, могу, – пожал плечами А. Антонов.
– Так скажи, что же ты молчишь? Твои товарищи устали стоять столбами.
– Ну, числовой ряд Фибоначчи – это очень просто, как знаки плюс или минус. Каждый последующий член этого ряда равен сумме двух предыдущих, например: 1, 1, 2, 3, 5, 8… И так далее. Тут все действия, в общем, на сложение. Это и есть числовой ряд Фибоначчи. Настоящая фамилия этого итальянского ученого Леонардо Пизанский Фибоначчи.
– Трудно это, да? Садитесь все!