Мальчики Из Бразилии

Левин Айра

Либерман кивнул.

– Чтобы... я даже не знаю, какое слово тут годится... чтобы подогнать всех мальчиков под один образец.

– Совершенно верно, - согласился Нюренбергер.
– Именно подравнять всех, попытаться создать из них Менгеле и в психологическом плане, как и в генетиче­ском.

– В определенном возрасте он потерял отца, - ска­зал Клаус, - так что ребята должны пережить то же самое. То есть потерять людей, которых они считают своими отцами.

–

Огромное значение, - сказал Нюренбергер, - имеет формирование их психики.

– Словно сейф открываешь, - сказала Лена, - Если наберешь соответствующие наборы цифр и будешь пра­вильно поворачивать ручки, двери откроются.

– Пока не произойдет сбой в наборе номеров, - сказал Клаус, - и ручка не повернется, Морковка про­сто прекрасна.

– Спасибо.

– Да, - согласился Нюренбергер.
– Все очень вкусно.

– У Менгеле карие глаза.

Нюренбергер посмотрел на Либермана.

– Вы уверены?

– Я держал в руках его аргентинское удостоверение личности, - ответил Либерман.
– Глаза карие. И его отец был богатым производственником, а не гражданским служащим. Сельскохозяйственное машиностроение.

– Он имел отношение к этим Менгеле?
– спросил Клаус.

Либерман кивнул.

Нюренбергер, положив себе на тарелку еще порцию салата, сказал:

– В таком случае нет ничего удивительного, что он смог обзавестись оборудованием. Но в таком случае он не может быть донором, если у детей другой цвет глаз.

– А вы знаете, кто глава Объединения Друзей?
– Лена спросила у Либермана.

– Полковник по фамилии Рудель. Ганс Ульрих Ру­дель.

– С голубыми глазами?
– спросил Клаус.

– Не знаю. Придется проверить. И данные о его семье, - Либерман смотрел на вилку, аккуратно подби­рая с тарелки кусочки моркови.

– Во всяком случае, - сказал Нюренбергер, - сей­час вы знаете, по какой причине были убиты все эти люди. Что вы теперь предполагаете делать?

Несколько мгновений Либерман сидел молча. Поло­жив вилку, он снял салфетку с коленей и расстелил ее на столе.

– Прошу прощения, - сказал он и, встав, вышел из кухни.

– Лена посмотрела ему вслед, перевела взгляд на его тарелку, а потом на Клауса.

– Дело не в этом, - сказал он.

– Надеюсь, что нет, - сказала она, стараясь разде­лать ребром вилки свой кусок мяса.

Клаус не смотрел на нее, наблюдая за Либерманом, который подошел к книжной полке в другой комнате.

– Это мясо, конечно, тоже великолепно, - заметил Нюренбергер.
– И когда-нибудь нам станет доступно мясо гораздо более лучшего качества и более дешевое, благодаря однояйцевому репродуцированию. Оно рево­люционизирует животноводство. И, кроме того, сохра­нит вымирающие виды, как, например, леопарда.

– То есть вы защищаете эти исследования?
– спро­сил Клаус.

– Они не нуждаются в защите, - ответил профессор биологии, - Они представляют собой всего лишь техни­ку, и, как любая другая техника, она может пойти на пользу и на вред,

– Пока я придумал только два толковых способа ее использования, - сказал Клаус, -

которые вы только что упоминали. Дайте мне лист бумаги и ручку, и через пять минут я представлю пятьдесят доводов против.

– Почему ты вечно споришь?
– вмешалась Лена.
– Если бы профессор сказал, что это ужасно, ты тут же стал бы говорить о животноводстве.

– И совсем не так, - пробормотал Клаус.

– А вот и так. Ты будешь спорить против своих же доводов.

Но Клаус уже не смотрел на Лену, наблюдая за Либерманом, стоящим к нему в профиль, склонив голову к открытой книге, он слегка раскачивался: ну, чисто еврей за молитвой. Хотя не Библия: тут таких книг не держат. Собственная книга Либермана? Где-то там она должна быть. Проверяет, какой цвет глаз у полковника?

– Клаус?
– Лена предложила ему еще салата.

Он взял его.

Посмотрев на Либермана, Лена опять вернулась к столу,

– Мне с трудом удастся держать язык за зубами, - сказал Нюренбергер, - относительно того, что я узнал.

– Вы должны, - сказал Клаус.

– Знаю, знаю, но это будет нелегко. Двое из моих знакомых биологов пытались проводить такие экспери­менты, но только с кроликами.

На пороге кухни появился Либерман; лицо у него было осунувшимся и пепельного цвета, в руке болтались очки, которые он придерживал за дужку.

– В чем дело?
– спросил Клаус, ставя тарелку с салатом.

Либерман обратился к Нюренбергеру

– Разрешите задать мне дурацкий вопрос.

Нюренбергер кивнул.

– Тот, кто дает свои клетки, - сказал Либерман.
– Донор. Он обязательно должен быть живым?

– Нет, не обязательно, - ответил Нюренбергер.
– К отдельным клеткам не относится понятие «живая» или «неживая», о них можно говорить только «вскры­тая» или «невскрытая». Из пряди волос Моцарта - хотя даже не пряди, хватит одного волоска с головы Моцарта - некто, обладающий мастерством и обору­дованием, - он улыбнулся Клаусу, - и, конечно, женщиной,– он повернулся к Либерману, - может создать несколько сот малышей-Моцартов. Поместите их в хорошие дома, дайте им соответствующее воспи­тание и обращение - и в конце концов появятся пять или шесть взрослых Моцартов, которые подарят миру прекраснейшую музыку.

Прикрыв глаза, Либерман сделал неверный шаг впе­ред и покачал головой.

– Не музыку, - сказал он.
– И не Моцарты.

Он вынул из-за спины книгу и показал им ее назва­ние: «ГИТЛЕР»: на белой обложке тремя броскими штрихами были изображены лишь усики, острый нос и клок волос.

– Его отец был гражданским служащим, - сказал Либерман, - таможенником. Ему было пятьдесят два года, когда... на свет появился мальчик. Матери было двадцать девять.
– Он огляделся в поисках места, куда бы положить книгу и, не найдя такового, пристроил том на одну из горелок газовой плиты. Затем он снова пере­вел взгляд на присутствующих.
– И умер в шестьдесят пять лет, - сказал он, - когда мальчику было тринад­цать лет, почти четырнадцать.