Мальчишки-ежики

Капица Петр Иосифович

Соблюдая заведенный в школе ритуал, Ромка напомнил:

— Клятву надо закрепить.

— Я могу, — смутилась девочка, — но мне придется рассказать бабушке, что мы целовались. Ты, наверное, не захочешь, чтобы она знала об этом?

— Ну, если бабушка, тогда конечно.

— К тому же у меня губы потрескались, — продолжала оправдываться Алла. — Потрогай… не бойся.

Он слегка дотронулся до ее чуть запекшихся губ. И тут девочка неожиданно прикусила его палец. При этом сделала испуганные глаза, словно ожидая наказания.

Другую

девчонку за такое озорство Ромка схватил бы за нос и заставил кланяться, просить прощения, а Стебниц он не тронул. Лишь сунул укушенный палец в рот и дурашливо сосал его.

Алла хихикнула.

— Ах, так? — воскликнул Ромка и, крепко обхватив шею, не поцеловал, а скорее — куснул девчоночьи губы. — Вот тебе!..

— И не больно… вовсе не больно, — сказала девочка, отталкивая его от себя.

Дальше они пошли уже не рядом, а на некотором расстоянии друг от друга.

У калитки Громачев, никогда не просивший прощения у девочек, тихо сказал:

— Ты меня прости. Сама виновата, что я снахальничал, бабушке хоть не рассказывай.

— Нет, скажу. Пусть знает, какой ты!

— Тогда больше к вам не приду.

— Ладно, промолчу, — пообещала она и вдруг с лукавством спросила:

— А тебе-то хоть приятно было?

— Дух захватило!

— Значит, клятва состоялась?

— Друзья на всю жизнь!

Алла чмокнула его в щеку где-то у глаза и, скороговоркой проговорив: «Завтра встретимся у речки», — убежала.

Прячась в тени акаций, Ромка постоял еще немного у калитки. Уши у него горели, точно кто их надрал.

«Странные существа эти девчонки, — бредя домой, рассуждал он. — Попробуй пойми, когда они злятся, а когда довольны».

Дома к концу подходил ужин. Отец с Матрешей утирались полотенцами, пили вприкуску чай. Их лица так раскраснелись, что казалось, будто они вышли из бани.

— Ты что так поздно? — спросил отец. — Матреше лишние хлопоты.

— Да пусть, мне не трудно лишний раз подать, — заступилась она и, достав из духовки жареный картофель, поставила на стол перед Ромкой. — Кушай, а то завтра наголодаешься.

— Да, — подтвердил отец, — завтра тебе надо на врачебный осмотр. Поедем вместе. Ложись пораньше спать.

Новые знакомые

Поездка занимала около четырех часов. Кому нужно было попасть в Ленинград утром, тот должен был встать с первыми петухами. Казалось, не успел Ромка уснуть, как Матреша уже принялась тормошить его.

— Пора вставать. Надень все новое.

На стуле лежали синие трусы, белая майка, а на спинке стула висели толстовка и аккуратно наглаженные брюки.

Быстро одевшись, Ромка почистил зубы, вымыл лицо и уселся с отцом завтракать. Матреша подала им гречневую размазню и разогретое молоко.

На вокзал они пришли за пять минут до отхода поезда. Войдя в спальный вагон, отец предложил:

— Ложись на полку. Чего зря терять четыре часа… доспим.

Отдых в тряском вагоне для отца был делом привычным,

он быстро заснул. А Ромке не спалось, он лишь ворочался на неудобной полке и грезил. То ему мерещилась Алла в школе: из своего угла в классе она посылала едва уловимый привет. То девочка, похожая на тонкую синюю стрекозу, повисала в струистом воздухе и, осторожно опустившись, не шла, а плыла по зеленому лугу, гордо держа голову. То в сумерках он видел ее небольшой носик и темные вопрошающие глаза. Девочка как бы спрашивала: кто ты мне? И лицо ее озарялось тревожным румянцем…

Во всех видениях Алла Стебниц была какой-то воздушной, неземной.

Она конечно придет сегодня на речку и будет ждать. И, не дождавшись, обидится. Надо было хоть с Димкой записку послать. Впрочем, правильно сделал, что Димку не впутал в свои тайны. Зачем вызывать идиотские вопросы и насмешливые взгляды? Ведь ничего особенного не случилось. Подумаешь, проводил до калитки! Все мальчишки провожают девчонок и не делают из этого события. Тоже кусака! Чуть палец не оттяпала.

Он дотронулся до пальца, рассчитывая ощутить боль, но на нем не было никаких отметин. «Может, мне все это во сне привиделось?» — подумал Ромка и, спустившись с полки, стал смотреть на пробегающие мимо склады и многоэтажные кирпичные здания.

Утро в Ленинграде было пасмурным и каким-то унылосерым. Над темной водой Обводного канала поднимался неприятно пахнувший пар. На каменном мосту звенели трамваи, цокали копыта битюгов, тащивших тяжелые возы, рокотали моторы грузовиков. С другой стороны доносились паровозные гудки и какой-то неясный гул.

«Как в этом шуме живут! — думалось Ромке. — Тут и дышать-то нечем».

Они прошли с отцом в поликлинику железнодорожников.

В большой приемной уже сидело человек пятнадцать подростков. По их виду нетрудно было догадаться, что все они приезжие. Ни разу не одеванные куртки, рубахи и штаны на них топорщились.

Отец подвел Ромку к регистраторше. Та записала фамилию и велела ждать вызова.

Свободных кресел не оказалось. Громачевы подошли к подоконнику.

— Мне ждать некогда, — понизив голос, сказал отец. — Через полчаса дежурство. Как пройдешь осмотр, — не валандайся, уезжай. Провизионка при тебе?

— При мне, — пощупав карман, неохотно ответил Ромка. — Что ты все учишь? Маленький я, что ли?

— Большой конечно, — ухмыльнулся отец. — Вот тебе на пирожок и мороженое.

Дав сыну немного мелочи, он подхватил свой сундучок и поспешил в депо на дежурство.

Оставшись стоять у окна, Ромка из коридора разглядывал будущих соучеников. Все пареньки ждали вызова с чинными и постными физиономиями, словно они прибыли на похороны. Эти крепыши конечно не были тихонями, об этом говорили веснушчатые лица с облупленными носами, царапины, рубцы и выцветшие на солнце волосы.

В девятом часу стали появляться местные подростки. Они входили шумными группами, с регистраторшей вели себя развязно и спрашивали: