Мальчишки-ежики
Шрифт:
Зина была неказистой девочкой с тощими косичками. Гурко прозвал ее «краснокожей», потому что кожа на ее шее была пупырчатой и имела красноватый оттенок. Кроме того, девочка часто шмыгала носом, точно страдала хроническим насморком. Зато писала Зина отменно: четкие буковки, похожие на отборные зерна, быстро укладывала в четкие строчки.
При ней Ромка и Гурко не отвлекались на споры и на память разыгрывали эпизоды. А Зина, склонив голову и шевеля языком, записывала.
Разыгравшись, мальчишки входили в раж
— Молодцы! Настоящие артисты! — восклицала Зина. — Записывайтесь в наш драмкружок. Мы дадим вам главные роли.
— Очень-то надо! — возражал Ромка. — У нас есть свое занятие — мы юнкоры.
Гурко же был не прочь стать артистом, но не драматическим, а цирковым. Так что уговоры Зины не повлияли на свежеиспеченных драматургов.
Не дописав до конца инсценировку, они прочли ее на драмкружке. Ребятам их творение понравилось. Они тут же распределили роли и стали репетировать первые сцены.
Чтобы закончить третий акт, Ромка и Гурко все вечера проводили с Зиной Цветковой. А так как они никогда не были прилежными учениками, то их жизнь весьма усложнилась.
До пятого класса всему обучали один или два учителя, а в шестом и седьмом на каждый предмет появился свой преподаватель. Все они норовили задавать домашние упражнения и чуть ли не ежедневно проверять их.
Мальчишкам приходилось пораньше приходить в школу и списывать упражнения у девчонок.
Самой аккуратной ученицей в классе была Алла Стебниц. Ромка часто просил у нее тетрадку. Девочка ему не отказывала. Но всякий раз, протягивая приготовленное домашнее задание, краснела.
Алла была странной девочкой. Она всегда гордо держала голову и смотрела вдаль, точно прислушивалась к какому-то зову. Мальчишки-старшеклассники пытались с ней заигрывать, но Алла избегала разговоров с ними. А к Ромке относилась с сочувствием. Всякий раз, когда он входил в класс, на лице Аллы вспыхивал легкий румянец, вернее не румянец, а какое-то внутреннее свечение, и взгляд ее спрашивал: «Сегодня моя тетрадь тебе не нужна?» И если Ромка так же неприметно глазами сигналил: «Спасибо, обойдусь», — она успокаивалась и больше не поворачивала голову в его сторону.
В январе Громачев приметил, что Алла по утрам перестала посылать ему приветственные сигналы. Девочка сидела за партой какая-то подавленная и грустная, словно завявший цветок. На перемене он подошел к ней и спросил:
— Никак ты на меня дуешься?
— Я не дуюсь, просто вижу, что ты шепчешься и дружишь с этой противной Цветковой, — потупясь ответила она.
— Вот глупая! — укорил ее Ромка. — Мы же с Гурко книгу переиначиваем на инсценировку, а Зинка переписывает, ну, вроде машинистки или стенографистки.
— Правда?
— Честное пионерское. Пьесу уже репетируют, а она у нас не кончена. Запарились совсем.
— Хочешь, я буду тебе помогать?
—
— Ты дашь мне тетрадки для домашних упражнений, а я буду в них переписывать все, что приготовлю сама.
— Но почерк-то у меня другой, сразу узнают.
— Я уже пробовала писать твоим почерком. Левой рукой вроде получается.
— Что же, у меня такой паршивый почерк? — изумился Ромка.
— Ага, буквы неровные… прыгают и валятся. Но ты можешь сказать, что дома писал не торопясь.
— Ладно, валяй. Кому из учителей захочется вглядываться в мой куриный почерк.
С этого дня у Ромки отпала забота о домашних заданиях. Алла аккуратно выполняла обещание: все делала сама и, придя в класс совала ему в парту тетради, а после уроков уносила их домой.
Однажды она пришла в школу огорченной. Отдав Ромке тетради, негромко сказала:
— Бабушка недовольна мной. Она говорит, что мы поступаем неразумно. «Твой мальчик ничего не будет знать, — говорит она. — Вскоре он пожалеет, что воспользовался твоей добротой. Лучше занимайся с ним дома». Ты будешь ходить к нам?
Ромке не хотелось показываться ее бабушке. «Еще женихом назовет». И он спросил:
— А кто твоя бабушка?
— Она художница. Пишет акварелью и маслом.
— Мне же неудобно ходить, да и некогда, — начал отнекиваться Ромка. — Потом должен писать. Знаешь, я, наверное, стану писателем.
— Ты серьезно?
— Да, — сказал Ромка. — Только мне мешает школа. Вставай по утрам и ходи каждый день.
— Как же без школы? — не могла понять девочка. — Писатель должен быть образованным.
— Должен, но ему не обязательно ходить в школу. Максим Горький без всякой школы всему научился.
Этот аргумент показался девочке убедительным, и она шепнула:
— Пусть бабушка ругается, я буду тебе по-прежнему помогать.
И Ромка, занимаясь всем чем угодно, меньше всего уделял времени урокам. Первое время его спасали хорошая память и запас слов, которыми он мог пустить пыль в глаза, создать впечатление, что знает предмет, но не может заучить сухие формулировки. Когда его вызывали к доске, он стоял навострив уши и ждал подсказок. Громачеву шептали с разных сторон. Его слух не все улавливал, и иногда Ромка нес такую несусветную чушь, что класс покатывался со смеху.
Вместе с классом смеялся и Громачев, чтобы преподаватель подумал, что он умышленно повторил глупую подсказку. А Стебнид в такие минуты сидела пунцовой, она страдала, переживая его провал.
Извинившись за подхваченную подсказку, Ромка выкручивался из неловкого положения и, получив троечку, был доволен.
Спектакль, показанный пионерами в Зимнем театре, имел успех. На сцену вызывали не только драмкружковцев, игравших в «Хижине дяди Тома», но и авторов инсценировки.