Маленькая балерина
Шрифт:
Когда она вышла, старик постоял минуту молча и вдруг сжал трость:
– О Витьку я, кажется, изломаю когда-нибудь палку. В щепки.
…С Клявиным она некоторое время не разговаривала, избегала его. Ходила по студии холодная и внешне спокойная. А у самой горячо падало сердце, когда она видела мальчишескую фигуру Витьки и его печальные глаза. А потом, когда обида прошла, обиделся он.
Нисовский только головою качал, глядя на это.
А у маленькой разрывалось сердце. Ужасно, конечно, то,
…В декабре в Большом театре должен был состояться юбилейный концерт. Номеров было много. Маленькая вела свой номер в паре с Клявиным — Зигфридом. На концерт должен был приехать и он; она знала, что Витька снова будет смотреть в сторону большой ложи злыми глазами, и ей это было неприятно.
Витька стоял за кулисами в белом с золотым одеянии Зигфрида. Смешной мальчишка Зигфрид с длинными красивыми ногами, худой и грустный.
И вдруг она решилась. Она подошла к нему и с улыбкой взглянула в глаза. Он отвернулся, оттопырив сковородником нижнюю губу.
Никого не было вокруг, и потому она не обиделась.
– Поговорим, Витя.
Он молчал.
– Ты что, совсем не хочешь быть со мной?
Он молчал.
– Ну скажи хоть слово.
Витька сказал это слово, дрожа от сдерживаемого возмущения:
– Я не могу простить ему Ивана. Я его ненавижу.
Маленькая опустила руку на его волосы.
– Витя, — умоляюще сказала она, — он несчастен, как только может быть несчастен человек.
Виктор молчал. И тогда она сказала:
– Витя, я люблю тебя. Очень. До конца. Очень верно и преданно. И покорно.
Он не мог больше удержаться.
Обнял ее за стан, сполз вниз, — нет, не сполз, упал, как подстреленный, и затрясся у ее ног от сухих сдерживаемых рыданий.
– Не могу, не могу без тебя.
Она присела на корточки, положила ладонь ему на голову.
– Ну что, мой родной, ну что, мой любимый?
И все исчезло. Остались только кулисы и белокурая голова, которая тряслась от горя, приникнув к ее ногам.
…Концерт вот-вот должен был начаться, когда маленькая по аплодисментам, вспыхнувшим в зале, догадалась: приехал о н.
Она сразу же приникла к глазку, проделанному в малиновом занавесе, и увидела красный с золотом зал, пеструю толпу людей и его, как раз напротив себя. Он появился в ложе и с улыбкой обводил глазами ярусы.
Зал кипел. Овация сотрясала стены. Не аплодировала только цепочка людей в серых, как у Сторова, костюмах, сидевшая в последнем ряду партера.
Овация гремела в зале. Маленькая сквозь глазок смотрела на этот триумф, и тепло росло в ее груди.
– И такого можно ненавидеть? Зачем же тогда аплодируют
Нет, пока он тут, добрый к ней и к Витьке, большой, теплый, — все еще будет хорошо на земле.
Овация наконец утихла. И почти сразу на авансцене, залитой огнями, запел многоголосый хор. Могучими раскатами загремели голоса.
Пели о нем.
Пели о том, как широко разлилась его слава, как поют песню о нем все народы земли, как дрожат перед его именем враги.
Торжественные звуки, похожие на языческий хор перед статуей неведомого бога, полнили зал, а он сидел в ложе и с достоинством глядел на сцену.
Взмывали вверх голоса. Пели о величье. О силе. О славе, которую уже не может вместить земля.
Чары этой музыки способны были выжать на глазах гордые слезы. И маленькая чувствовала их, и гордилась, что она только часть той силы, которая влечет людей к этому человеку. К самым вершинам мажора взлетали голоса. Песня билась в стены и потолок.
Гремел языческий хорал.
Маленькая способна была сейчас броситься к нему, чтобы в едином крике выкрикнуть свою любовь.
Гремел хорал.
И потому она совсем не удивилась, когда хор умолк и вся толпа, все-все, кто заполнял партер, бросились к ложе.
Крики восторга слились в рев, нет, не в рев, в стон, который вырывался из сотен грудей, как из груди одного человека. Воздетые руки, запрокинутые головы, ладони, дрожащие в воздухе. И надо всем этим стон восторженных выкриков.
Она не сразу поняла то, что случилось дальше. Навстречу бегущим к ложе встала цепочка людей в серых костюмах.
Наэлектризованная музыкой, охваченная массовым психозом толпа налетела на нее.
Рев. Крики. Слезы восторга.
Должно быть, слезы восторга и порыв не были предусмотрены инструкциями. Возможно даже, люди в серых костюмах испугались. Они, которые сеяли страх перед покушениями, сами наконец поверили в свой призрак. Среди ликующей толпы мог найтись один с "пушкой" в кармане. Взрыв энтузиазма мог быть опасен.
Маленькая поняла это потом. Сейчас она только видела сквозь свой глазок руки, протянутые к ложе.
И потому она не поверила своим глазам, когда увидела, что цепочка серых начала теснить устремившихся к ложе людей.
Передние, возможно, и рады были остановиться, но сзади напирали другие. Крик восторга катился над головой. И тогда серые, поняв, видимо, что сдержать натиск будет трудно, принялись толкать, потом бить передних, отгоняя их назад.
Начали беззлобно, но потом запах драки ударил в нос.
Передние недоуменно кричали, закрывались от ударов, но их крики терялись в общем вопле восторга.
"Сейчас он заступится, — волновалась маленькая, — сейчас он скажет. Он не может смотреть на это".