Маленькие пленники Бухенвальда
Шрифт:
Петьке невмоготу сидеть на одном месте. Поразмяться бы… Но в вагоне так тесно, что трудно шагнуть. Все же он осторожно пробирается между лежащими вповалку. Вагон трясется, раскачивается, и Петька наступает на чью-то руку. Его ругают. А Блоха упрямо продолжает пробираться в другой конец длинного вагона, как будто там не так тесно и больше воздуха.
— Эй, пацан, куда лезешь! — окликает его детский голос. — Везде набито как в бочке… Если хочешь, иди вот сюда, есть немного местечка.
Петька видит мальчугана, примерно одногодка. Устраивается рядом с ним. Знакомятся.
Нового Петькиного
— Как ты думаешь, куда нас везут? — спрашивает Коля.
— В Германию, конечно, — с видом знатока отвечает Петька.
— Знаю, что в Германию, — вздыхает Науменко — Только вот в какой город. Могут в самую даль упрятать Тогда уж совсем плохо.
— Не все ли равно, — замечает Петька, — Германия везде чужая, везде там фашисты.
— Верно, а все равно хочется поближе к дому.
Коля Науменко — ровесник Петьке, но отстал от него физически. Он какой-то нежный, слабый. У него мягкие светлые волосы, а глаза большие, красивые и очень печальные. Левая рука у Коли забинтована.
— Что, сильно болит? — спрашивает участливо Петька.
— Уже подживает… Немец меня ударил, на допросе…
— Ты тоже листовки расклеивал?
— Нет, мы раненого красноармейца прятали.
Петька с уважением посмотрел на друга.
На одной из остановок дверь вагона с усилием отодвигается. Перед вагоном, на свету, стоит здоровенный фашист с плеткой в руке и зычным голосом кричит:
— Раус! Раус!
Вагон напоминает всполошившийся муравейник. Люди один за другим спрыгивают на землю, а гитлеровец хлещет их плеткой крест — накрест.
Невольники построены на перроне в две длинные, бесконечные очереди. Перед ними важно расхаживают пузатые, хорошо одетые господа. Это представители крупных промышленных предприятий, шахт, помещичьих имений. Они приехали сюда за дешевой рабочей силой. Проходя вдоль шеренг, рабовладельцы придирчиво разглядывают фигуры пленников, выбирают подходящих для самой тяжелой работы. В кого ткнут тростью-тот выходит из строя. Судьба его решена. Отобранных солдаты сажают в грузовики. Некоторых уводят партиями в строю, под конвоем…
Коля и Петька стоят в поредевших шеренгах, среди стариков и старух.
— Мы никому не нужны, — шепчет Коля. — Увезли бы обратно…
— Да, они увезут, — скептически произносит Блоха, — только вот куда?
Поредевшие шеренги смыкаются.
Толстый гестаповец с серебряными погонами неплохо владеет русским языком. Но где он научился всяким гадким словам? Так и сыплет ими, не стесняясь даже женщин.
Когда важные господа ушли, гестаповец, изобразив на лице кислую, презрительную гримасу, делает нетерпеливый жест рукой:
— Весь этот хлам — в концлагерь!
ЛАГЕРЬ СМЕРТИ
Если бы сейчас на Петьку посмотрели мальчишки из детдома, вряд ли узнали бы они своего однокашника, прозванного за веселый, бойкий характер Блохой.
На нем, как и на Коле, был надет полосатый арестантский халат. На голове — шапочка, без козырька, тоже полосатая.
А
Мальчишек только что постригли наголо в лагерной парикмахерской, а при выходе заставили искупаться в каком-то противном котле с липким, вонючим раствором, да еще совсем ледяным. Не хочешь, а все равно полезай. Это, говорят, для того, чтобы в лагерь не проникли заразные микробы.
После такого купания у Петьки и Коли зуб на зуб не попадал. Посинели все, съежились. А помыться в душевой им и не дали как следует. Не успели встать под дождичек — уже послышалась команда одеваться.
Эсэсовец вел их мимо каменных двухэтажных бараков, которые казались безлюдными.
Всюду бараки, бараки, бараки… И еще — колючая проволока, вышки, часовые с автоматами.
— Петь, а видишь вон там какой-то серый дом. Завод не завод, а труба дымит. И забором все огорожено…
Блоха посмотрел. Да, там стоял серый, необычный дом. Черный дым, лениво подымавшийся в небо, был странным и жутким.
— Может, и завод…
Эсэсовец привел ребят к одному из бараков и, открыв дверь, зычно крикнул. На зов выбежал человек в арестантском халате, это был старший по бараку, или блоковый. Он вытянулся перед эсэсовцем. Тот передал ему Петьку и Колю а сам ушел.
Блоковый [1] — пожилой, мрачного вида — в свою очередь отдал приказание своему подчиненному — штубендинсту [2] (это вроде дежурного, как понял Петька).
Штубендинст тоже не стал сам возиться с новичками Введя их в барак, крикнул:
1
Блоковый — старший блока (барака) от заключенных.
2
Штубепдинст — флигельный от заключенных.
— Эй, Владек, подь сюда!
Прибежал худой, смуглолицый мальчик. Безучастными глазами посмотрел на Петьку и Колю.
— Расскажи камрадам, какие порядки в лагере, а то я по русску плохо разумлю, — сказал штубендинст. — Спать будут рядом с тобой.
— Пошли! — кивнул им смуглолицый мальчик.
Они шли по середине барака. Направо и налево были устроены многоярусные нары, на которых лежали изможденные заключенные. Дышать здесь было тяжело.
— Это вот мое место. — Владек хлопнул рукой по доскам, слегка прикрытым прелой соломой. На нарах не было ни матрацев, ни подушек, ни одеял. Снизу тянуло сыростью, гнилью.
Новички познакомились с Владеком. Все трое сели на нары. Вверху, над ними, кто-то шевелился и кашлял.
— У нас блок карантинный, — стал рассказывать Владек. — На нижних нарах лежат совсем слабые, почти одни старики. А на верхних — кто поздоровее. Ну, конечно, не очень здоровые, — поправился он, — а такие, которые без посторонней помощи могут добраться до своего места. Многие умирают, — тихо добавил мальчик.
— Из этого лагеря живыми никого не выпускают, особенно политических. Здесь всякие люди мучаются — французы, итальянцы, англичане, чехи…