Маленькие радости Элоизы. Маленький трактат о дурном поведении
Шрифт:
Так что ж, спите спокойно, счастливые люди, все хорошо, все хорошо в этом лучшем из миров…
12
Оплеуха и подушка
Элоиза склонилась к уху соседки по парте:
— Джо!
— Чего тебе?
— Твои предки часто ссорятся?
Джо пожала плечами — она так же скептична, как все остальные…
Но как было ждать ответа? Вместо Джо откликнулась — да еще так, будто гром прогрохотал, — преподавательница французского:
— Элоиза, прошу вас не
Мадемуазель Опино — красненькое райское яблочко на белой колбаске-шее (ноги-то у нее не колбаски — колбасищи!) — ограничивалась замечанием там, где другие стали бы придумывать наказание. Славная, в сущности, тетка, старомодная такая, но она и сама признает, что ошиблась веком при рождении. Впрочем, невозможно, чтобы все вокруг были современными!
«Четвертная» катилась себе дальше ни шатко ни валко. Элоиза, поставив последнюю точку, томилась скукой:
— Господи, как же еще долго до звонка-то!
Джо, высунув кончик языка, старательно нанизывала строчки.
— Слушай, а лосось, он в середине с двумя «с» или с одним? — вдруг прошептала она.
— Смотря какой: с тремя — если в масле, с четырьмя — если в уксусе!
— Идиотка! — Джо тихонько захихикала.
А Элоиза, покрутив пальцем у виска, вполголоса пропела: «Как живете, лососи? Ничего себе, мерси…»
Тут Джо не выдержала и фыркнула на весь класс.
Опино погрозила пальцем:
— Девушки, я сейчас рассержусь!
Время текло невыносимо медленно. Большая синяя муха влетела в открытую форточку и с жужжанием стала биться о стекло. Все-таки в апреле уже здорово пахнет весной. На самом деле лучше подумать о наступающих каникулах, чем об этой «четвертной», которая никак не закончится…
Звонок! Прямо скажем, не торопились его дать… Опино собрала листочки с контрольной:
— Результаты после Пасхи, барышни. Советую вам позаниматься языком во время каникул — некоторым в конце учебного года получать аттестат… — И так далее и тому подобное… Класс опустел, а она все еще что-то бормотала.
Бетонная лестница с грохотом завибрировала — не хуже взбесившейся центрифуги маминой стиральной машины, когда она в прошлом году оторвалась (центрифуга, а не мама!). И потом сама по себе кружилась по комнате, и ей (маме, а не центрифуге!) пришлось вскочить на табуретку: а вдруг нападет… Нет, наверное, Опино права, надо все-таки разобраться с этими местоимениями, куда и как их ставить, личные они или какие там…
В коридоре Джо принялась размышлять вслух:
— Ох, несчастная я, несчастная, опять получу кол, не иначе! Ненавижу сочинения на заданную тему!
— Но была же свободная тема.
— А мне по ней нечего было сказать!
«Господи, до чего ж глупа эта Джо, — думала Элоиза. — Только она и способна выбрать то, что ненавидит. Тоже мне мазохистка!» Что-то неясное вертелось у нее в голове… Вспомнила!
— Ты же
— В данный момент вообще не разговаривают друг с другом.
— Давно?
— Полгода. Папаша явился с административного совета с помадой на носовом платке, ну, и мама с тех пор даже слушать его не желает.
Сдохнешь с ними со смеху: интересно, они знают, что бывают бумажные платки? С высоты своих пятнадцати лет Элоиза рассуждала так: предков не переменишь, слишком уж они стары! Она молча шла рядом с Джо.
— А ты чего спросила-то?
— Да потому, что вчера разразилась душераздирающая сцена… Папа вернулся домой черт-те как поздно, ну, они и разорались у себя в спальне. Даже Ритона разбудили, а его пушками не разбудишь, особенно в три утра!
— И что?
— Папа говорит, отмечал с друзьями отъезд в Штаты «лучшего из нас»… Ох, всегда уезжают лучшие, и так они часто уезжают, с ума сойти, и каждый раз это надо отметить, сама понимаешь. Вот только папочка, наотмечавшись, становится…
— Моя мать говорит — «предприимчивым».
Когда знаешь, что твой-то отец предприимчив только насчет поспать после обеда, грех не подумать, что мама могла бы этим воспользоваться… Ну, да ладно, не Элоизино это дело!
— Толком и не знаю, что там случилось, но она орала, он тоже. А потом… Мне кажется, он отвесил ей оплеуху.
— Ты что?!
— Ну да. И у меня ощущение, что даром ему это не пройдет — не такой она человек.
Элоизе все это ужасно неприятно. Предполагалось, что назавтра семейство должно отправиться в Параис, и, чтобы не попасть в пробку, следовало выехать пораньше. Теоретически. А на практике все будет как всегда. И останется только придерживать язык, две недели терпя Камиллу.
Дома — чемоданы и мама на тропе войны. Это не совсем метафора, если говорить о маме. Прическа испорчена, новое платье тоже, ручка от чудесной кожаной сумочки оторвалась, мама бушует. По поводу машины, которая, чтоб ее, не заводится, и «твоего папочки», у которого мозги не в порядке. Решил, что машина нуждается в осмотре, в последний момент, конечно, чего еще от него ждать!
Ритон забился в уголок, должно быть, уже получил свое. Он тихонько сидит на чемодане, ждет. Даже никакого недовольства не проявляет — чудо из чудес. Оплеуха сделала свое дело.
Папа вернулся наконец:
— Машина еще не готова! — и умчался со скоростью света, потому что: — Да-да, я надеюсь успеть.
— Надейся-надейся, ты всегда гоняешься за призраками, горбатого могила исправит! — Мама мечет громы и молнии. Должно быть, они всерьез поссорились, потому как обычно она только в самом крайнем случае отвечает подобным образом.
К тому же, Элоиза заметила, что родители даже и не посмотрели друг на друга, ну, даже краешком глаза не взглянули, просто как будто нет его для нее, а ее — для него.