Маленькие Смерти
Шрифт:
— Значит, он киллер со стажем, — говорю я медленно. — И космополит.
— Причем, с большим, — кивает Мэнди. — Читай про его мамку.
С фотографии на меня смотрит женщина красивая, но слишком серьезная, чтобы быть привлекательной. Ее аккуратные, волосок к волоску темные волосы и синие глаза роднят ее с матерью и сыном. Качество фотографии настолько хорошее, что я вижу — на носу у нее рассыпаны веснушки, только они не придают ей девчачьего обаяния. Морриган вот уже десять лет как является главой прелатуры Exsultet. Несуществующей официально прелатуры. За все это время Морриган получила от Конклава
Отец говорит:
— Exsultet — провозглашение пасхи в католической литургии. Понимаешь, что это значит?
— Смутно, — говорю я.
— Праздник Пасхи о том, что Господь победил смерть.
— Последний же враг истребится — смерть, — говорю я тихо.
— Да, это их девиз.
— Твоя тетушка Морин просила тебе это передать, — тяну я, и почти с удовольствием смотрю, как отец переводит взгляд на меня, выражая удивление. Хоть чего-то ты не знаешь.
Кстати, о Морин. Документов о ее жизни больше всего. Родилась в Дублине, в обеспеченной семье, но, получив хорошее образование, удалилась от мирских забот в монастырь, что в графстве Лаут. До этого два раза лежала в психиатрической клинике, оба из-за попыток самоубийства. Приняв постриг, начала получать видения. Я просматриваю занудные письма кардиналов о юном ирландском даровании, не ошибающемся никогда, пока не натыкаюсь на самое главное.
Морин Миллиган провозгласила возможность победить смерть. Подробности отсутствуют.
Всякие сведения о второй части семьи Миллиган прекращают поступать папе четыре месяца назад. Отложив папку, я спрашиваю:
— Ты знал, что они объявятся?
— Я догадывался, что рано или поздно это случится. Одной из причин моей поездки во Франкфурт было именно это. Мне хотелось бы обсудить с нашими европейскими коллегами потерю моих обожаемых фанатиков.
— То есть, твоими европейскими коллегами?
— Все по порядку, Фрэнки, — говорит Мэнди. — Не спеши.
— Сектанты знали, что ты играл в шпиона?
— И занимались тем же самым.
Я некоторое время молчу, молчат и мои родители, слышно только лихорадочный росчерк ручки Мэнди, которой она орудует в блокноте. В голове крутится миллиард вопросов, а я не знаю, какой задать, потому что, честно говоря, я очень устал задавать вопросы.
Вот бы кто-нибудь выпустил книгу «Краткая история Миллиганов» или «Эта запутанная Ирландия».
— Что им от нас надо? — наконец, выдавливаю из себя я.
— Их план по уничтожению смерти, по крайней мере, включает в себя уничтожение медиумов. Полная зачистка мира ото всех, кто владеет способностью перехода. Доминик только один из киллеров. Ну и самый необычный, разумеется. Во-вторых, их концепция победы над смертью противоречит нашей концепции.
— А какая у нас концепция, папа?
— Впустить мир мертвых сюда.
Отец поправляет очки, стучит ложкой по краю своей чашки, в то время как я постукиваю кончиками пальцев по столу.
— Вот значит как, — говорю я.
— Мы не могли тебе сказать, милый. Во-первых в этом не было нужды, а во-вторых, то, чем занимается моя корпорация и наша семья, это весьма опасная тайна. Посвящать тебя в нее без необходимости, значит только осложнить тебе жизнь.
Мэнди еще некоторое
— Если соединить мир живых и мир мертвых, люди получат шанс делать то же самое, что и призраки, в реальности. Представь себе: изменять мир, просматривать воспоминания, перемещаться в пространстве, видеться со своими умершими близкими. Множество вещей, магия, о которой можно только мечтать. Если сделать все правильно, каждый из нас сможет делать то, о чем даже не мечтал.
— Загвоздка в том, что если все сделать неправильно, мы все умрем?
— Ага, — кивает Мильтон. — Здорово, правда?
Наверное, мой взгляд отражает достаточно скепсиса, чтобы уничтожить средней устойчивости самооценку, поэтому я стараюсь смотреть только на папину чашку.
— И давно вы этим занимаетесь? — спрашиваю я.
— Если быть точным: всю свою сознательную жизнь, — говорит отец. — При учете, что сознательная жизнь наступает после шестнадцати. Некоторое время мои мечты были бесплодными, но случилось кое что, что изменило мои представления о границах реального. Мой проект идеального мира состоит в том, что мы дадим мертвым свободу живых, а живым — магию мертвых. Разумеется, для этого нужно проломить границу между мирами. Пока что это возможно исключительно в рамках небольших флуктуаций, вызванных отдельно взятыми людьми. Но мы работаем над способом эффективно впустить в мир живых темноту.
Папа говорит так, будто представляет свой проект, который лично я мог бы выпустить на рынок. И мне вдруг становится неловко, потому что я вижу, что это его мечта. Настоящая мечта, как в фильмах и книгах — от нее горит сердце и светятся глаза. А я даже не думал, что папа может быть на такое способен.
— Но почему ты мне не сказал? Почему делал вид, что я занимаюсь чушью, хотя сам занимался…
Еще большей чушью? Масштабной чушью, с размахом.
Папа смеется, будто прочел мои мысли, говорит:
— Потому что ты не был готов.
— А теперь в меня стреляли, и я готов?
— А теперь неважно, готов ли ты.
Ночью я не могу заснуть довольно долго, все думаю о родственниках-сектантах, мечтающих каким-то образом уничтожить смерть и моих родителях, мечтающих о том, чтобы смерть пришла в мир.
А чего хочет наш пастырь с мультяшно-красными глазами?
А чего хочу я?
Легко постановить, по крайней мере, что я не хочу умирать. Я плохо себе представляю, что именно происходит, что делают все вокруг, а оттого чувствую себя будто бы неспособным ни на что повлиять.
Неспособным ни на что повлиять? Я даже щипаю себе ладонь, больно, надо сказать, чтобы отогнать одну эту мысль. Нет уж, если я чему-то и научился в этой жизни, так тому, что надо бороться, желательно еще и используя при этом данной природой мозг.
Сектанты — задача первостепенная, нужно не дать им тронуть нас с семьей, и не так важно, что именно родители затевают. Расставив приоритеты, я, наконец, чувствую вязкую усталость, которая накатывает, как волна перед тем, как засыпаешь.
Я ожидаю оказаться в мире мертвых или просто провалиться в глубокое беспробудное беспамятство, но получается совсем не так. Мне неожиданно, впервые за много лет, снится настоящий цветной сон, где нет никакой темноты.