Маленькие женщины

Олкотт Луиза Мэй

Какими мрачными казались теперь дни, каким печальным и унылым все вокруг, как тяжело было на сердце у сестер, когда они трудились и ждали, а тень смерти витала над некогда счастливым домом! И тогда-то Маргарет, сидя в одиночестве, со слезами, часто капающими на шитье, осоз­нала, как богата была она прежде тем, что более драгоценно, чем любая роскошь, какую можно купить за деньги, – лю­бовью, благополучием, покоем и здоровьем, настоящими сокровищами жизни. И тогда-то Джо, живя в затененной комнате, где перед ее глазами постоянно была страдающая маленькая сестра, а в ушах звучал ее жалобный голос, научилась видеть красоту и прелесть натуры Бесс, чувство­вать, как глубока нежная привязанность к ней в каждом из сердец, и признавать ценность бескорыстного

стремления Бесс жить для других и поддерживать благополучие в доме с помощью тех простых добродетелей, которыми все могут обладать и которые все должны любить и ценить больше, чем талант, богатство или красоту. А Эми, в своей ссылке, горела желанием вернуться домой, чтобы трудиться ради Бесс, чувствуя, что теперь никакая работа не будет для нее тяжелой или скучной, и вспоминая с горечью и раскаянием о том, сколько раз выполняли за нее забытую работу ста­рательные руки сестры. Лори то и дело являлся в дом, словно беспокойный дух, а мистер Лоренс запер рояль, не в силах вынести этого напоминания о юной соседке, которая так часто в сумерки услаждала его слух своей игрой. Всем не хватало Бесс. Молочник, булочник, бакалейщик и мясник осведомлялись о ее здоровье, бедная миссис Хаммель при­ходила, чтобы попросить прощения за свою неосмотритель­ность и получить ткань на саван для Минны, соседи при­сылали всевозможные лакомства и добрые пожелания, так что даже самые близкие ей люди были удивлены, обнаружив, как много друзей имела застенчивая Бесс.

Тем временем она лежала в постели со старой Джоанной под боком, ибо даже в бреду не забывала о своей несчастной протеже. Она очень скучала о своих кошках, но не позволяла принести их из опасений, как бы они не заболели, и неизменно была полна тревоги о Джо. Она передавала Эми полные любви послания, просила сообщить маме, что скоро ей напишет, и часто умоляла дать ей бумагу и карандаш и пыталась написать хоть слово, чтобы папа не подумал, что она забыла о нем. Но скоро даже эти непродолжительные периоды сознания кончились, и она часами металась в по­стели с несвязными словами на устах или проваливалась в тяжелый, не приносивший отдыха сон. Доктор Бэнгс захо­дил дважды в день, Ханна не ложилась спать по ночам, Мег держала в столе уже написанную телеграмму, чтобы можно было отправить ее в любую минуту, а Джо не отходила от постели Бесс.

Первое декабря оказалось по-настоящему зимним днем – дул пронизывающий ветер, валил снег, и год, казалось, готовился к своей предстоящей кончине. Зашед­ший в это утро доктор Бэнгс долго глядел на Бесс, затем с минуту подержал в своих руках ее горячую руку и, за­ботливо положив ее на покрывало, тихо сказал Ханне:

– Если миссис Марч может оставить своего мужа од­ного, лучше послать за ней.

Ханна кивнула без слов, губы ее нервно подергивались; Мег упала в кресло; силы, казалось, оставили ее при звуке этих слов, а Джо, постояв с минуту, очень бледная, бросилась в гостиную, схватила телеграмму и, накинув на себя пальто, выбежала в метель. Она скоро вернулась и бесшумно сни­мала пальто в передней, когда вошел Лори с письмом, в котором сообщалось, что мистер Марч снова поправляется. Джо прочла его с благодарностью, но, казалось, оно не сняло тяжесть с ее сердца, а на лице ее было написано такое отчаяние, что Лори поспешил спросить:

– В чем дело? Ей хуже?

– Я отправила телеграмму маме, – сказала Джо с тра­гическим видом, пытаясь стянуть боты.

– Браво, Джо! Ты сделала это по собственному почи­ну? – спросил Лори и, видя, как дрожат у нее руки, усадил ее на стул и снял непослушные боты.

– Нет, доктор велел.

– О, Джо, неужели так плохо? – воскликнул Лори с испугом.

– Да. Она не узнает нас, она даже не говорит теперь о стаях зеленых голубей, как она называла виноградные листья на обоях, она непохожа на мою Бесс, и нет никого, кто помог бы нам вынести это. Мама и папа в Вашингтоне, а Бог кажется теперь так далеко, что я не могу найти Его.

Слезы ручьями бежали по лицу бедной Джо,

она протянула руку в беспокойном жесте, словно пробираясь ощупью в темноте, и Лори взял ее руку в свою и шеп­нул так внятно, как позволял ему комок, стоявший в горле:

– Я здесь. Обопрись на меня, Джо, дорогая!

Она не могла говорить, но «оперлась», и горячее пожатие дружеской руки утешило ее страдающее сердце; оно словно подвело ее ближе к Божественной Руке, которая одна могла поддержать ее в этом горе. Лори очень хотел сказать что-нибудь нежное и успокаивающее, но не мог найти подхо­дящих слов и стоял молча, нежно гладя ее склоненную голову, как это делала обычно ее мать. И это было самое подходящее из всего, что он мог сделать, утоляющее боль гораздо лучше, чем самые красноречивые слова, и Джо чувствовала невысказанное сострадание и в молчании уз­навала ту сладкую отраду, какую любовь приносит в горе. Вскоре она осушила слезы, принесшие ей облегчение, и подняла на него благодарный взгляд.

– Спасибо, Тедди, теперь мне легче. Я не чувствую себя такой одинокой и постараюсь вынести наихудшее, если оно произойдет.

– Не теряй надежды, это поможет тебе, Джо. Скоро вернется ваша мама, и тогда все будет в порядке.

– Я так рада, что папе лучше; теперь ей будет не так тяжело покинуть его. Боже мой! Кажется, что все несчастья свалились разом и самая большая тяжесть пришлась на мои плечи, – вздохнула Джо, расправляя мокрый носовой платок на коленях, чтобы просушить его.

– Мег не помогает тебе? – спросил Лори с негодова­нием.

– О, она старается, но она не может любить Бесс так, как люблю ее я, и Мег не будет так не хватать ее, как мне. Бесс – моя совесть, и я не могу смириться с такой потерей. Не могу! Не могу!

Джо снова закрыла лицо мокрым носовым платком и заплакала, особенно отчаянно именно потому, что в преды­дущие дни старалась держаться бодро и ни разу не про­лила ни слезинки. Лори закрыл глаза рукой, но не мог заговорить, пока не проглотил комок в горле и не успо­коил дрожь губ. Может быть, это было не по-мужски, но он ничего не мог поделать с собой, и я этому рада. На­конец, когда рыдания Джо стали тише, он сказал с на­деждой:

– Я не верю, что она умрет; она такая хорошая, и мы все так горячо ее любим; я не верю, что Бог заберет ее от нас так скоро.

– Хорошие и любимые люди всегда умирают, – про­стонала Джо, но плакать перестала; слова друга подбодрили ее, несмотря на собственные страхи и сомнения.

– Бедняжка, ты совсем измотана. Отчаиваться – это так на тебя непохоже. Перестань. Я подбодрю тебя в один миг.

Лори убежал, прыгая через две ступеньки, а Джо по­ложила свою измученную голову на маленький коричневый капор Бесс, который никто и не подумал тронуть со стола, где она оставила его. Должно быть, он обладал волшебной силой, ибо смиренный дух его кроткой обладательницы, казалось, проник в Джо, и, когда Лори спустился бегом со стаканом вина в руке, она взяла стакан с улыбкой и сказала бодро:

– За здоровье моей Бесс! Ты отличный доктор, Тедди, и такой надежный друг. Как смогу я отблагодарить тебя? – добавила она, когда вино дало новые силы ее телу, так же как прозвучавшие ранее слова – ее страдающей душе.

– Придет время, и я пришлю тебе мой счет; а пока я дам тебе еще кое-что, что согреет твое сердце лучше целой кварты вина, – сказал Лори; на лице его было удовлетво­рение, которое он с трудом пытался скрыть.

– Что такое? – воскликнула Джо, на мгновение забыв от удивления о своем горе.

– Вчера я послал телеграмму вашей маме, и Брук от­ветил, что она выезжает. Она будет здесь сегодня вечером, и все будет в порядке. Ты рада, что я это сделал?

Лори говорил очень быстро, он сильно покраснел и был взволнован и смущен, так как прежде держал свой план в секрете из боязни разочаровать девочек или повредить Бесс. Джо вся побелела и вскочила со стула, а когда он умолк, она в то же мгновение придала ему уверенности тем, что закинула руки ему на шею и выкрикнула в порыве радости: