Маленькие женщины

Олкотт Луиза Мэй

Но выбор за тобой.

В моей груди – любви простор,

А имя так свежо.

Прими любовь и деву гор

От Лори и от Джо.

Как смеялась Бесс, когда увидела ее, как быстро Лори сбегал и принес подарки и какие смешные речи произносила Джо, вручая их!

– Я так полна счастьем, что, если бы только папа был здесь, я не вместила бы ни капли больше, – сказала Бесс, удовлетворенно вздохнув, когда Джо отвела ее в кабинет отдохнуть после волнений и освежиться восхитительным виноградом, который прислала ей «Юнгфрау».

– Я тоже, – кивнула Джо, похлопав себя по карману, где

лежала долгожданная «Ундина и Синтрам».

– Я, разумеется, тоже, – эхом отозвалась Эми, сосре­доточенно изучая подаренную матерью гравюру в красивой рамке – мадонна с младенцем.

– Конечно же и я! – воскликнула Мег, разглаживая блестящие складки своего первого шелкового платья, так как мистер Лоренс настоял на том, чтобы подарить его ей.

– Может ли у меня быть иное чувство? – сказала с благодарностью миссис Марч, переводя взгляд с письма мужа на улыбающееся лицо Бесс и нежно касаясь рукой брошки из пепельных, золотистых, каштановых и темно-ко­ричневых волос, которую девочки только что прикрепили ей на грудь.

Время от времени в этом скучном, сереньком мире про­исходят события, напоминающие восхитительную сказку, и какое в этом для нас утешение! Полчаса спустя после того, как каждая из них сказала, что может вынести лишь еще одну каплю счастья, эта капля была им дана. Лори приот­крыл дверь гостиной и очень тихо просунул в нее голову. Но он мог бы точно так же сделать сальто и выкрикнуть индейский боевой клич, потому что лицо его так сияло с трудом сдерживаемым возбуждением, а странный, преры­вистый голос был столь предательски радостным, что все вскочили, хотя он сказал только:

– Еще один рождественский подарок для семейства Марч.

Не успели эти слова отзвучать, как Лори куда-то исчез, а на его месте появился высокий мужчина, укутанный до самых глаз и опирающийся на руку другого высокого муж­чины, который пытался что-то произнести и не мог. После­довало всеобщее движение, и на несколько минут все, веро­ятно, лишились рассудка, ибо творились самые странные вещи и никто не говорил ни слова. Мистер Марч был скрыт из вида в объятиях четырех пар любящих рук; Джо осра­милась – она почти лишилась чувств, и Лори пришлось врачевать ее в буфетной; мистер Брук поцеловал Мег, ис­ключительно по ошибке, как он объяснил довольно несвязно; а Эми, обычно исполненная достоинства Эми, споткнулась о табурет и, не тратя времени на то, чтобы подняться, обнимала отца за ноги и лила слезы над его сапогами самым тогда, но для меня она гораздо красивее теперь – ведь по этим меткам я читаю целую историю. Тщеславие сгорело в огне, вызвавшем этот ожог, эта загрубевшая ладонь за­работала для своей хозяйки нечто лучшее, чем волдыри; и я уверен, что все, сшитое этими исколотыми пальцами, проносится долго – так много усердия вложено в стежки. Мег, дорогая, я ценю полезные женские умения, которые скорее сделают дом счастливым, чем белые ручки или мод ные рукоделия. Я горжусь тем, что пожимаю эту добрую, трудолюбивую руку, и надеюсь, что меня не скоро попросят; отдать ее. Если бы Мег ожидала награды за долгие часы утоми-тельного труда, она получила бы ее сполна в сердечном пожатии отцовской руки и его одобрительной улыбке.

– А Джо? Пожалуйста, скажи что-нибудь хорошее, она так старалась и была очень, очень добра ко мне, – шепнула Бесс на ухо отцу.

– Несмотря на короткую стрижку, я уже не вижу «сына Джо», которого оставил год назад, – сказал мистер Марч. – Я вижу юную леди, которая прямо закалывает свой ворот­ничок, аккуратно зашнуровывает ботинки, не свистит, не употребляет жаргонных словечек, не валяется на ковре, как делала прежде. Сейчас у нее лицо довольно худое и бледное от долгих ночных бдений и тревоги, но мне приятно смотреть на него, потому что оно стало мягче, а голос ее тише, она не скачет, но движется плавно и так по-матерински заботится о некоей маленькой особе, что восхищает меня. Мне, пожа­луй, не хватает моей прежней буйной девочки, но, если вместо нее я получаю сильную, полезную, добросердечную женщину, я вполне удовлетворен такой заменой. Не знаю, стрижка ли смирила нашу черную овечку, но знаю, что во всем Вашингтоне не найдется ничего настолько великолеп­ного, чтобы я согласился расстаться с теми двадцатью пятью долларами, которые прислала мне моя добрая девочка.

Глаза Джо затуманились на мгновение, а худое лицо порозовело в свете камина, когда она выслушала похвалы отца, чувствуя, что действительно

их заслужила.

– Теперь о Бесс, – сказала Эми, горячо желая, чтобы поскорее наступила ее очередь, но готовая подождать.

– Здесь ее почти совсем не осталось, и я не решаюсь сказать много из опасения, что она совсем исчезнет от смущения, хотя она уже не такая застенчивая, как прежде, – начал отец весело, но, вспомнив, как близки были они к тому, чтобы совсем потерять ее, он обнял дочь крепче и сказал нежно, прижавшись щекой к ее щеке: – Ты спасена, моя Бесс, и мы сохраним тебя, Бог даст.

После минутного молчания он взглянул вниз, на Эми, которая сидела у его ног на низенькой скамеечке, и сказал, гладя ее блестящие волосы:

– Я заметил, что Эми взяла за обедом ножку индейки, весь вечер бегала, исполняя поручения матери, уступила Мег свое место у огня, помогала всем с терпением и до­бродушием. Я также заметил, что она не дуется, и не глядится в зеркало, и даже не упоминает об очень красивом колечке, которое носит. И я делаю вывод, что она научилась больше думать о других и меньше о себе и решила поста­раться и вылепить свой характер столь же тщательно, как лепит свои маленькие глиняные фигурки. Я рад этому, потому что, хотя я стал бы очень гордиться какой-нибудь прекрасной статуей, сделанной ею, я буду бесконечно более горд, имея достойную любви дочь, обладающую талантом делать жизнь красивее и для себя, и для других.

– О чем ты думаешь, Бесс? – спросила Джо, после того как Эми поблагодарила отца и рассказала ему о своем колечке.

– Я сегодня читала в «Путешествии пилигрима» о том, как после многих испытаний Христиан и Верный пришли на прекрасный зеленый луг, где круглый год цвели лилии, и там они счастливо отдохнули, как мы сейчас, прежде чем продолжить свой путь до конца, – ответила Бесс и добавила, выскользнув из объятий отца и медленно направляясь к своему пианино: – Пора петь, и я хочу занять свое обычное место. Я попробую спеть песню пастушка, которую слышали пилигримы. Я сочинила музыку для этих стихов, потому что они нравятся папе.

И, присев к своему любимому маленькому пианино, Бесс нежно коснулась клавиш и сладким голосом, который они так боялись никогда не услышать вновь, запела под собст­венный аккомпанемент необычный гимн, который был един­ственно подходящей для нее песней:

Кто низко стоит, не страшится паденья;Чей скромен удел, тому гордость чужда;Тому, кто смирен, не знакомы сомненья;Господь проводник ему будет всегда.Господь мой, доволен я тем, что имею,И, много иль мало дано мне судьбой,Я в мире земном ни о чем не жалею,Лишь те, кто доволен, пребудут с тобой.Для них, бескорыстных, простых пилигримовБогатство лишь бремя, что их тяготит,Не может пленить их вся роскошь, что зрима,Их Царство Господне блаженством манит.

Глава 23

Тетя Марч решает вопрос

Как пчелы, роящиеся вкруг своей матки, кружились на следующий день миссис Марч и ее дочери вокруг мистера Марча, забывая обо всем, лишь бы смотреть на дорогого больного, ухаживать за ним, слушать его, так что несчаст­ный был на верном пути к тому, чтобы оказаться погуб­ленным чрезмерной добротой. И когда он сидел, обложен­ный подушками, в кресле возле дивана Бесс, в окружении трех остальных дочерей, а Ханна то и дело просовывала голову в дверь, чтобы «взглянуть на дорогого хозяина», ничего больше, казалось, не требовалось для полноты их счастья. Но что-то все же было необходимо, и старшие чувствовали это, хотя никто в этом не признавался. Мис­тер и миссис Марч часто следили взглядом за Мег и пе­реглядывались с беспокойством. У Джо случались неожи­данные приступы угрюмости, и даже видели, как она по­трясала кулаком перед зонтиком мистера Брука, забытым в передней. Мег была рассеянной, робкой, молчаливой, вздрагивала, когда звонил колокольчик, и краснела при каждом упоминании имени Джона; Эми говорила: «Все, кажется, чего-то ждут и не могут успокоиться, и это стран­но, так как папа дома и поправляется», а Бесс простодуш­но удивлялась, почему это их соседи не заходят к ним так часто, как прежде.