Маленькие женские тайны
Шрифт:
Горячий. Очень. Но если в обычном состоянии она бы с визгом вылетела из кабинки, то сейчас, наоборот, возникло блаженное ощущение, будто тело впитывает этот жар, эту энергию и постепенно оживает.
— О-оох… — простонала она, подставляя лицо под горячие струи.
Стук в дверь раздался почти сразу.
— Клодин!
Ну что ему еще надо? Пусть идет к своей Арлетт… Не было сил ни переживать по поводу только что увиденной сцены, ни вообще об этом думать.
— Клодин! — стук стал громче. — Открой, пожалуйста!
Ведь не отвяжется! Делать нечего — она вылезла из кабинки, отперла задвижку и вернулась под душ.
Как раз в этот момент Томми, судя по всему, решил вышибить дверь, потому что влетел в ванную плечом вперед, чудом удержавшись на ногах и не врезавшись в перегородку. Взъерошенный, глаза испуганные… Ну да, да, она видела, как он обнимался с Арлетт — право слово, нужно было ослепнуть, чтобы этого не заметить.
— Клодин… — казалось, увидев ее под душем, он задохнулся. — Ты… ты можешь сейчас со мной разговаривать?
— Да, могу, — Клодин со вздохом выключила воду и потянулась за полотенцем.
Неужели ему трудно подождать с разговорами, пока она хотя бы домоется?
— Клодин…
Заладил одно и тоже… Она закуталась в халат и потуже подпоясалась — кто-то (не она!) опять не закрыл форточку на ночь, и в ванной было холодно, как в пещере.
— Они тебя… изнасиловали? — неожиданно выпалил Томми.
Этот вопрос вырвал Клодин из захлестнувшего ее безразличия, и она удивленно уставилась на него.
— Нет. С чего ты взял?
— Ну, — нелепо залопотал он, — ты сразу мыться пошла, и… и вообще… и ведешь себя как-то странно, и молчишь… Нас учили, что после изнасилования это у женщин характерные симптомы…
— Характерные симптомы, говоришь? — постепенно закипая, переспросила Клодин. — Тебя только это и интересует — изнасиловали или нет? А то, что я провела ночь черт знает где, на холодном полу! То, что они мне чуть волосы все не вырвали, руку вывернули, у самого лица ножом махали… О-хх… — вспомнила и метнулась к зеркалу. Пригляделась — нет, пореза на щеке не было — и обернулась к Томми: — Тебе всего этого мало?!
— …И в больницу ты отказывалась ехать, — растерянно, словно не слыша ее, сказал он.
— А какого черта я должна ехать в больницу, если я хочу домой?! Что мне там делать?! Или что — чтоб тебе тут с Арлетт напоследок повольготнее было? Так и скажи! Я хоть сейчас могу чемоданы собрать! — разъяренно воззрилась на него: ну-ка, что он на это скажет?! Неужели «Да, уезжай!»?
Но Томми лишь слегка поморщился:
— Господи… далась тебе эта Арлетт… — повернулся и вышел, оставив Клодин удивленно смотреть ему вслед.
Когда через несколько минут она вышла из ванной, то увидела, что он сидит на кровати, уставившись в пол. Присев у трюмо и разбросав волосы по плечам, она принялась прядку за прядкой отжимать их нагретым полотенцем.
В зеркале,
— Ты чего?
— Я очень боялся тебя спрашивать.
Ну да, конечно — мужчина… только одно у них на уме!
Она подозревала, что этот же вопрос — не изнасиловали ли ее — вертелся и на языке у Ришара, но он, в отличие от Томми, постеснялся его «озвучить».
— Ведь это я втравил тебя в эту историю, — угрюмо продолжал Томми. — И если бы… если бы…
— Перестань ты! Ну все же обошлось!
— Да, все обошлось… чудом… — слова упали холодными камешками, и в зеркале снова отразилась макушка опущенной головы.
Клодин подумала со смесью иронии и фатализма, что сейчас, по идее, она должна была бы биться в истерике и рыдать на плече у мужа — а вместо этого приходится утешать его.
Все же встала, подошла и легонько коснулась его.
— Ну что ты, в самом деле?!
Не вставая, Томми схватил ее и обнял, притянул к себе до боли. В следующий миг она уже лежала на кровати, придавленная его тяжелым телом; руки его сжимали ее плечи, а губы были у самого ее уха и шептали — лихорадочно, быстро, так же, как утром, когда он сшиб ее на пол и рухнул сверху:
— Клодин… господи… Милая, милая… Я люблю тебя. Я очень люблю тебя. Я никого и никогда не любил так, как тебя… — прерывался, чтобы цепочкой быстрых поцелуев пробежаться по щеке и уху — и снова начинал шептать: — Клодин… ты не понимаешь… Милая… Ты мне нож подарила… Ты не представляешь, что ты для меня значишь!..
И с каждым его словом, с каждым поцелуем словно трескалась, разваливаясь на куски, наросшая на душе Клодин холодная корка.
— Рыженький, — она высвободила руку и погладила его по волосам. — Рыженький мой…
— …Почему ты меня пнул, а не его? Понятно, что он хотел убрать ее подальше от типа с пистолетом, но неужели нельзя было отшвырнуть в сторону его?!
— Он от толчка мог нажать на спусковой крючок.
— А потом ко мне не подходил! Бродил там, разговаривал…
— Я же говорю — спросить боялся, — Томми пожал плечами, словно объясняя нечто само собой разумеющееся.
Впервые за эти дни они лежали обнявшись, лицом к лицу.
Сквозь щелку штор светило солнце, было непонятно, который сейчас час, и у Клодин слипались глаза. Но она не хотела в этом сознаваться — ведь тогда он вполне мог сказать: «Ну, спи!» и уйти по каким-то своим делам.
Она уже рассказала ему более-менее подробно про похищение, напоследок пожаловалась:
— Я хотела дурочкой прикинуться и от них каким-нибудь образом сбежать попытаться. И ничего не вышло… Не получается из меня героиня, да?..