Маленький цветок любви
Шрифт:
( вот видишь – я научилась у тебя выражаться поэтично!)
А потом наступало прекрасное блаженство. Я клала голову тебе на плечо, прижималась к тебе и наши тела сливались в одно, какое-то новое тело.
Маленький курортный роман. Маленький цветок любви. Это была моя последняя радость в жизни. Мне кажется ( казалось тогда и сейчас), что вся моя жизнь было ожиданием встречи с тобой, ожиданием этой любви… Извини, это слезы, я их осторожно промокнула, но не стала переписывать. Пройдут года, будет цвести розовый миндаль на окраинах Алушты, будет вечно шуметь море – а меня не будет, совсем
Когда мы расстались, я сказала тебе: «Никогда мне не звони и не ищи меня, я сама разыщу тебя, когда надо будет». Да, я тогда уже твердо все решила. «Твердо!» Если б ты знал, чего мне это стоило мне? Как я хотела увезти тебя с собой, украсть, привязать к себе неразрывной цепью – чтобы ты принадлежал только мне, мне одной! Но я знала, что ты должен быть свободным – ты принадлежишь всему свету, как и он тебе. Ты будешь жить еще долго, ты должен жить долго! А мне оставалось совсем немного жизни и света.
Прости меня за эти слова, но я не могу не сказать их: Ты не способен любить сильно! Не способен любить так, как люблю я: отдать всю себя, все свои чувства, помыслы, все, что есть в душе, даже жизнь – любимому человеку. Ты можешь быть прекрасным любовником, но лишь на миг. Полюбить сильно, истово – на всю жизнь – ты не способен. Что ж делать, так уж ты устроен. Так устроена жизнь!
Но я ни о чем не жалею! Когда я увидела тебя в первый раз – помнишь, на дне рождения Димы, я вдруг почувствовала и внезапный испуг, и какую-то радость, почти восторг. Я поняла, что это ты, которого я искала и ждала всю мою жизнь! Которого мне предсказала та старуха, Ада.
Я не хотела разбивать твою жизнь, ломать твою судьбу. Ты останешься в семье, будешь жить со своей женой ( она очень любит тебя, хотя тебе иногда достается от нее, за твою мечтательность и рассеянность). А я останусь в тебе, как самая светлая мечта, как сокровенное воспоминание!
Я передаю тебе это письмо и смартфон. Там есть и наши фото, наши селфи. Там записана эта самая прекрасная мелодия, которую мы так любим. На ней записан шум моря. Я записала все это там, в Алуште, когда мы были вместе. Не прощаюсь с тобой – читай, слушай и вспоминай!»
Господи, неужели все произошло в этом году? Еще совсем недавно? Нет, началось все это в конце прошлого года, в декабре.
Мы познакомились и подружились с ее братом Дмитрием зимой. В середине декабря, когда установилась морозная погода, мы поехали с женой покататься на горных лыжах в Лозу. Живописное это местечко было на севере Подмосковья, среди хвойных густых лесов.
Гора, на которой мы катались, была невысокая, пологая, длинная, она как бы спадала каскадами вниз, к реке. За рекой, так же полого поднимался противоположный длинный берег, переходил в огромного размера поле, за которым вдалеке виднелась маленькая деревушка. По бокам этого поля стояли сплошной зеленой стеной ели – их стволы сажисто темнели, когда за ним пряталось солнце.
Обычно мы катались с утра до четырех часов дня. А после обеда шли гулять. Небо на западе наливалось печальным сиреневым светом, потом оно медленно гасло, как в зрительном зале перед спектаклем – наступал вечер, пора зимней сумрачной скорби.
Тем
– Никогда тебя рядом нет, когда ты нужен – выговаривала мне жена, злясь на свою неловкость – так и подохну, когда-нибудь, не дождавшись от тебя помощи!
– Вот ваша лыжа! – говорил наш неожиданный спаситель – хоть стоппер и сработал, но улетела в сугроб.
Мы познакомились. Его звали Дмитрий. Лицо его показалось мне невзрачным: крупные очки, нелепые короткие усы, короткий срезанный подбородок. Он старался держаться с достоинством, но в голосе его, в манерах держаться чувствовалось не столько природное достоинство, «камильфо», сколько боязнь показаться смешным и нелепым. Он оказался искренним, преданным другом. С трогательной заботой он помог мне поднять жену, помог нам добраться до гостиницы.
Вечером он навестил нас в нашем маленьком номере гостиницы «Восход», принес жене мазь «Вольтарен». Мы разговорились. Выяснилось, что он тоже окончил МАИ, как и я, но остался там, на кафедре – преподает, готовит кандидатскую диссертацию. «Правда, до этого было много всякого» – сказал он неопределенно.
Через два дня, когда жена стала ходить, прихрамывая, мы пришли к нему. Олег жил в таком же маленьком номере со своим другом и коллегой по работе. У него было редкое имя – Савва. И похож он был на купца Савву Морозова – на приземистом плотном теле была посажена крупная, круглая голова, узкие азиатские глаза смотрели умно, зорко. Порой он хитровато улыбался, отводя глаза в сторону – признак лукавой, лживой натуры.
Мужики уже были прилично выпившие. Мы принесли с собой бутылку недорогого виски. Когда выпили, стало шумно и весело: мы вспоминали горы, на которых катались, пили за них, за снег, за здоровье дам. Потом я сбегал за гитарой. Вначале спели «Лыжи у печки стоят», потом пошли песни Окуджавы, Визбора. Я пел им песни на стихи Есенина и Рубцова. Дмитрий помог моей Татьяне, проводил ее до нашего номера – а я даже не заметил, все пел и пел. Кончилось все тем, что к нам вломилась горничная – оказалось, что уже первый час ночи – и разогнала нас по своим номерам.
– Слушай, – говорил мне уже по-свойски Дима, поддерживая меня, чтоб я не упал – у меня через две недели будет день рождения. Приходите оба!
– А где ты живешь?
– Я? В Ясеневе, на Литовском бульваре.
– Да, ну?! Так мы с тобой почти земляки. А я, мы в Конькове. Придем! Будем дружить домами, семьями и этими… лыжами!
– Ладно, ладно, придешь. А сейчас давай я и тебя провожу, а то не дай бог завалишься по дороге.
Недели через полторы после приезда, мне позвонил Дима: «Ну, как дела? Как нога у Тани?» – «Да, ничего. Слава богу, перелома нет. Но растяжение серьезное, ходит с трудом». – «Ну, вот! А я хотел напомнить! У меня день рождения двадцатого. Может, сам придешь? Тут рядом. Если что – мы тебя донесем.» – «Хорошо, посмотрим». – «Гитару не забудь!»