Маленький друг
Шрифт:
Когда Ида Рью, с неодобрением топая ногами, ушла в дом, Алисой вытащила «Фердинанда» из мусорного контейнера. Начинало темнеть. Алисон села на крыльцо и попыталась оценить ущерб, нанесенный книге пребыванием в мусорной куче. Книга упала в опивки кофе, поэтому несколько страниц оказались заляпанными грязно-коричневыми пятнами. Алисон как могла отчистила их салфетками, затем вынула из кармана десятидолларовую купюру и заложила ею страницу. Она надеялась, что десяти долларов хватит, чтобы заплатить за книгу, когда миссис Фосетт увидит, в каком состоянии ее вернули назад.
Она села на ступеньки, уткнувшись подбородком в сложенные вместе ладони,
Ветер гнал по небу рваные облака, луна была на ущербе, листья на платане шуршали.
Алисон вдруг вспомнилось, как после смерти Робина с ней случилась странная вещь — она постоянно забиралась на ветки платана как можно выше и прыгала вниз. Каждый раз удар выбивал дыхание из ее груди, но она вставала, отряхивалась и опять лезла наверх. Бах. Снова и снова. В то время ей снился сон о том же самом, только во сне она не падала на землю. Откуда-то налетал теплый ветер, подхватывал ее и нежно возносил на облака, и она летела над кронами деревьев, над крышами домов, легкая, как ласточка, то складывая крылья и ныряя вниз, то опять взмывая в поднебесье. В то время она была мала и не могла отличить сон от яви, поэтому и наяву упорно пыталась взлететь, но в жизни теплый ветерок что-то не прилетал. Она до сих пор помнила, как стояла на ветке и смотрела на искаженное от ужаса лицо Иды Рью, бегущей к ней со всех ног. Как улыбнулась Иде и шагнула вниз. Удивительно, как это она шею себе тогда не сломала.
Алисон прислушалась и вздохнула — ночь была тихой, от цветов по саду разносился дурманящий аромат. А кто сказал, что она сейчас не спит? Как можно с уверенностью сказать, где сон, а где явь? Ведь во сне нам кажется, что мы не спим. Может быть, сейчас Алисон спит и видит себя, босую, в мамином платье, сидящую на крыльце с запачканной книгой на коленях?
В последнее время Алисон стало казаться, что реальность и сны все теснее сплетаются друг с другом и даже что вещи начинают переходить из сна в реальность и наоборот. Например, она вдруг замечала, что розы в саду стали другого цвета или что бельевая веревка висит не там, где обычно, а там, где она висела, пока ее не сорвало во время урагана пять лет назад (или это было во сне?). Со старых семейных фотографий на нее вдруг начинали глядеть совершенно незнакомые люди, которых на них раньше не было — пугающие отражения в зеркале, мелькающие позади счастливых, привычных лиц ее домашних. Как невидимая рука, что машет из приоткрытого окна Времени.
«Да нет же, — убеждали ее мать и Ида Рью, — не глупи! Так всегда и было».
Как — так? И где была она сама? Может быть, ее и нет на земле, а она давно уже летает в том желтом небе, где на ветру бьется что-то белое, как подсохшая простыня?
Пембертон Халл возвращался домой из Загородного клуба на своем открытом «кадиллаке» шестьдесят второго года небесно-голубого цвета (радиатор тек, глушитель прогорел, найти запчасти в городе было практически невозможно, приходилось заказывать со склада в Техасе, но все равно он обожал свою машинку, свою лошадку, свою ласточку, единственную свою любовь). Он лихо завернул на Джордж-стрит, и его фары выхватили из темноты фигурку Алисон Дюфрен, одиноко сидевшую на крыльце. Вот удача!
Он припарковался рядом с их домом и вышел из машины. Потягиваясь, демонстративно разминая руки и хрустя шеей, он смущенно гадал, сколько ей лет. Пятнадцать? Семнадцать? В любом случае
— Привет, — сказал он.
Она не ответила, не испугалась, только подняла на него огромные глаза, такие удивительно-сонные и мечтательные, что у него мурашки побежали по шее и плечам.
— Ждешь кого-нибудь?
— Не кого-нибудь. Просто жду.
«Ах ты, черт меня дери!» — восхищенно подумал Пем.
— Я еду кататься, — сказал он. — Хочешь поехать со мной?
Он ожидал, что она скажет «ох нет, я не могу» или «надо спросить у мамы», но вместо этого она откинула со лба свои медные волосы так, что браслеты на запястьях задрожали, и сказала (на несколько секунд позже, чем он ожидал):
— Почему?
Ее голос был глуховатым, сдержанным, чуть сонным.
— Что — почему?
Она передернула плечами. Пем был сильно заинтригован. Она была такой… потусторонней, что ли, она и ходила как-то странно, и волосы у нее были необычного медного цвета, и одевалась не как все (возьмите, к примеру, ее нынешний наряд — бабушкино платье, босиком)…
Ее туманный, легкий, подернутый дымкой образ необъяснимо бередил его неудержимое воображение. Романтические картины (берег реки, заднее сиденье машины, негромкая музыка) невольно начали формироваться у него в голове.
— Что ж, поехали? — сказал он и протянул ей руку. — Привезу тебя назад к десяти часам.
Харриет, лежа на кровати, едва откусила огромный кусок шоколадного кекса, как под окном взревел мотор автомобиля. Жуя на ходу, она подбежала к окну в ту секунду, когда машина Пембертона скрылась за углом, и успела рассмотреть только развевающиеся в воздухе волосы сестры, сидящей на переднем сиденье рядом с водителем.
Харриет от изумления чуть не выпала в окно и так и застыла на подоконнике, просунув голову между желтых штор и растерянно моргая. Алисон в жизни не ходила дальше, чем в гости к тетушкам, — что ей делать в машине Пема? Прошло десять минут, потом пятнадцать, и Харриет начала испытывать что-то вроде ревнивой зависти. Что они делают в его машине? О чем Пем может разговаривать с ее сестрой? Неужели она хоть чем-то может его заинтересовать?
Пока Харриет, застыв у окна, предавалась созерцанию ярко освещенного крыльца (книга про быка Фердинанда так и осталась лежать на месте), по кустам азалий, что росли около дороги, прошла рябь, из них выскользнула тень и шмыгнула прямо на их лужайку. Харриет прищурилась — это была Лашарон Одум.
Харриет даже в голову не пришло, что девочка вернулась, чтобы забрать свою книгу. В понурых плечах Лашарон, в ее тонких птичьих ногах было что-то настолько противное, что Харриет взяла да швырнула в нее кекс — точнее, то, что от него осталось.
Лашарон испуганно вскрикнула. В кустах позади нее послышался шорох, она повернулась и бросилась назад. Через несколько секунд Харриет увидела уже две тени, легко несущиеся по залитой лунным светом дороге. Вторая тень была намного меньше первой и на бегу слегка подпрыгивала.
Харриет еще дальше высунулась в окно, чтобы проследить, не вернутся ли Одумы снова, но ночь была абсолютно тиха. На небе ни облачка, ни листочек не шевельнется, ни кошка не мяукнет, даже «музыка ветра» на крыльце миссис Фонтейн совсем затихла. Раздраженная этой тишиной, Харриет спрыгнула с подоконника и достала из-под кровати свой блокнот. Она полностью погрузилась в записи и какое-то время сосредоточенно писала, пока шум подъехавшей машины снова не отвлек ее.