Маленький Лёша и большая перестройка

Аболина Оксана Валентиновна

— Он поищет и придёт, — уверенный в папином всезнании заявляет Лёша.

10 июня 1991

Играет. Берёт папину сумку и сообщает:

— Лёша пошёл гулять.

— До свидания.

— До свидания, — уходит, но тут же возвращается. — Скажи: «Когда ждать?»

— Когда тебя, Лёша, ждать?

— Сегодня.

— А во сколько?

— В двенадцать.

— А не поздно?

— Не поздно… Поздно… — Лёша запутался. Во времени он разбирается ещё неважно.

Мультики Лёша смотрит по вечерам. Но то ли день и ночь иногда путаются, то ли нужно придумать, как с утра разбудить маму, только расталкивает меня ни свет, ни заря:

— Мамочка! Просыпайся!

Вставай! Мама! Будет мутик! Обязательно будет!

С тех пор, как сломалась в Риге коляска, Лёша везде ходит пешком. Транспортом мы почти не пользуемся — экономим деньги. Лёша научился без нытья совершать большие переходы, скандалить из-за усталости ему как-то никогда не приходило в голову. Но сегодня он устал сильней, чем обычно. Мы отправились в зоопарк, по самому короткому маршруту — километра в 2–2,5. День выдался жаркий. Пришли — а у зоопарка огромная очередь, героически отстояли больше часа, ни разу не пискнув. Потом гуляли по зоопарку, держа маму за палец. Натоптал ноги Лёшка, конечно, до умопомрачения. И тут мама предложила ему прокатиться на пони. Сел в тележку, проехал несколько кругов, и видимо, только тут почувствовал, насколько устал. Вылез и устроил невиданные до сих пор позорные сцены с валянием на земле, упиранием ногами, рёвом, скандалом. Попало, конечно, потому что так себя вести нельзя, но чувствую, что моей вины в случившемся гораздо больше, чем Лёшиной. 4 часа на ногах, по солнцу — чем только мама думала?!

12 июня состоялись первые выборы президента Российской Федерации, мэра, а также названия города. Теперь мы будем не ленинградцы, а петербуржцы. Звучит очень непривычно.

2 года 8 месяцев

10 июля 1991

Стал бояться открытой двери из комнаты в коридор. «Там серый волк». Впоследствии оказалось, что дуралей Паша стал пугать Лёшу и Люсю, выскакивая в маске волка, когда рядом нет взрослых.

Каждый день берёт у меня яйценоску и понарошку «ходит в магазин», «покупает» яйца, соль, сахар. Сегодня сообразил что-то и попросил у меня игрушечных денег.

Любые предметы использует для игр. Засохший листик прекрасно можно использовать как ключик. «Открывает» им дверь.

Нравится игра «езда в машине». Сам её придумал. Когда я сплю, залезает ко мне на кровать, садится рядом, включает скорость и жужжит — едет. Моя рука при этом — дверца машины. Перед тем, как поехать, передвигает мою руку — «закрывает дверцу». Приезжает — отодвигает обратно. Не забывает «чинить двигатель», «покупать бензин». Можно подумать среди знакомых у кого-то есть автомобиль…

2 года 9 месяцев

Последний месяц был очень насыщенным, и записывать текущие события было некогда. У нас жила «тётя Наташа» — выпускница детского дома, чью судьбу мы пытаемся сейчас устроить.

19-ого августа случился путч. Утром позвонил Игорь Кайбанов — узнать, не в курсе ли мы происходящего, и тут Иван заявил, что забыл мне сказать о перевороте. Собралась по интернатским делам. У Ленсовета толпа человек в 100–150. Плакаты «С фашизмом вас, дорогие петербуржцы!», и всё в этом роде. С собой взяла приёмник — по нему говорят о новых указах Янаева. Ощущения тягостные. Возвращаясь обратно, увидела, что толпа у Ленсовета выросла — стала человек 400–500. Ораторствуют депутаты, ждут Собчака, который должен прилететь к 16 часам. Встретила знакомого журналиста из «Ленинградского литератора» — Костю Селивестрова, а также депутата Родина. У всех тревожные лица. Динамики из зала заседаний работают слабо, еле слышно, потом поставили вагон с нормальным матюгальником. Толпа скандирует «Фашизм не пройдёт». Из Москвы и Прибалтики сообщают: везде танки и бтр. На Ленинград тоже

идёт колонна танков, к ночи будет на месте. Призывы распространять информацию всеми доступными средствами, ибо ТВ и радио целиком под контролем ГКЧП — нашей родной хунты. Диктуют указ Ельцина. Переписываю его от руки, стоя на корточках и положив лист бумаги на асфальт. Дома на принтере распечатали несколько сот экземпляров указа, вернулась к Ленсовету. Народу уже несколько тысяч человек. За две минуты расхватали все листовки.

А в Александровском саду мамаши мирно, как ни в чём не бывало, гуляют с колясками. Говорю, что в городе неспокойно — уводите детей домой. А они в ответ только улыбаются. Чувствую, что выгляжу идиоткой.

Дома говорю Ивану, что надо бы ещё отнести листовок, но он очень нервничает, боится за меня, начал бить посуду — пришлось остаться.

Вечером ТВ возвращается городу. По нему показывают выступления Собчака, Щербакова, Беляева. Ловим «голоса». Радио «Балтика» и «Открытый город» перешли на круглосуточное дежурство и ведут трансляцию новостей, сменяясь через каждые 2 часа. Новости тревожные, читают их, торопясь, взахлёб, боясь не успеть — в любой момент их могут снова прикрыть. ГКЧП объявило запрет на радио и средства массовой информации.

Пресс-конференция хунты. Шестёрка: Янаев, Язов, Пуго, Павлов, Стародубцев, Крючков. Едкие вопросы прессы: «Какое у вас здоровье, господин Янаев?», «А вы советовались предварительно с Пиночетом?», «Какие вы даёте гарантии, что Горбачёв останется жив?»

У Янаева дрожат руки, клянётся, что Горбачёв — его друг, и т. д., говорю Лёше: «Это плохие дяди».

Звоню в Огре. В Латвии убит один человек на ТВ. Завтра собираются объявить всеобщую забастовку. У нас тоже планируется.

Звоню тёте Гуле в Алма-Ату. Плачет, не верит, что всё хорошо закончится.

Утром, как только встаём, включаем ТВ, радио, приёмник — по очереди слушаем новости, где передают более важные. В Москве и Ленинграде объявлено чрезвычайное положение. Но танки у нас не появились. Говорят, Собчак договорился. Сыплются один за другим указы Ельцина. На Дворцовой площади — толпа в сто тысяч человек.

Сходили с Лёшкой к Ленсовету. Баррикада на Мойке. Не придумала ничего лучше, как провести политинформацию двухлетнему ребёнку: «Здесь собрались хорошие люди, чтобы плохим сказать «Брысь! Уходите!» Напугала — расплакался.

Вечером к нам пришёл дядя Яроша. Смотрели и слушали новости. В Ленинграде всех мужчин призывают идти к Ленсовету. В Москве начали стрелять — атакуют Верховный Совет.

Ночью проводила Ярошку к Ленсовету — там собрались тысячи людей. На мосту преградили дорогу — женщин не пускаем. Потолкались, пошли обратно. На обратном пути возникла мысль, что надо принести людям попить-поесть. Дома варим чай, заливаем в термосы, из всего, что есть в холодильнике, сооружаем бутерброды и относим обратно, к Ленсовету. Чай носим много раз, потом к нам начинают приходить другие люди — помогают таскать горячую воду, набирают в банки и бидоны, Ленсовет от нас в пяти минутах ходьбы, вода не успевает остыть, её сразу расхватывают. Один раз пришёл дядя Игорь, он тоже у Ленсовета, строит баррикаду. Дала ему с собой икону Спасителя.

Ночью сижу у приёмника и записываю хронику событий — когда-нибудь Лёшка вырастет, и это будет ему интересно. Неизвестно ещё, какие у нас будут теперь учебники истории.

Круглые сутки ставим свечи у икон и непрестанно молимся. Лёха не спит ночью.

Сообщают, что в Москве убито три человека. До Латвии больше не дозвониться, линия вообще не работает.

В 7 утра вернулся Иван с подручными — принесли обратно бидоны и кастрюли. Но чашек у нас не осталось. Ивана прозвали «буфетчиком по-янаевски». Принёс с собой новую поговорку: «Лучше язва, чем Язов».