Маленький лорд (Трилогия о маленьком лорде - 1)
Шрифт:
Он встрепенулся. А вдруг он сам - глупая рыбешка?
– Что такое?
– Он открыл готовальню, вынул циркуль.
– Ты ведь помнишь, она ездила в Копенгаген...
Он раскрыл циркуль. Рука не дрожала.
– Так вот, она вернулась...
Он разглядывал линейку. Надо провести гипотенузу! Его занимала гипотенуза.
– Кондитерскую она оставляла на своих двух помощниц, - сказала мать. Хочешь кофе?
– Спасибо.
– Он взялся за чашку. Обычно кофе разливал он. Он встал было, но она жестом усадила его на место.
– А как же "домашние конфеты"?
– спросил
– Ах, ты ведь сам знаешь, что домашние конфеты по большей части поставлялись фабрикой. Обман. И тут обман.
Он проводил линию по линейке. Проводил старательно, аккуратно, подперев щеку языком. Он знал, что мать на него смотрит.
– Ну, а где еще обман?
– спросил он.
– Она туда ездила с французом-адвокатом.
Так. Гипотенуза. Радиус. Диаметр, окружность...
– Ездила?.. Куда она ездила?
– Милый, я же тебе рассказывала. Сразу после того, как здесь был тот летчик. Она и адвокат Майяр уехали в Копенгаген вместе.
Линейка. Циркуль. Окружность - это кольцо. Нет, это замкнутая линия. А линия - это продолжение точки. А точка - это ничто.
– Ну и что же?
– спросил он.
– Ты, верно, не поймешь. Ты... ты еще молод. Но это неприятно.
– Мама!
– Он поднял глаза от геометрии.
– Что неприятно?
– Тебе этого не понять. Но нам ведь придется принимать ее, разговаривать с ней так, словно ничего не случилось. Ну, как же ты не чувствуешь? Конечно, это не очень приятно.
– Ну и не рассказывала бы мне, - сказал он.
– И я бы ничего не знал.
Он снова погрузился в задачу. Но не вполне. Инстинкт нашептывал ему, что не следует выказывать излишнее безразличие.
– Я же ни разу в жизни не видел твоего брата, ее мужа, - сказал он, вставая со стула.
– Может быть, ты зря так огорчаешься, мама?
Победа за ним. Не так легко она ему досталась. Где-то внутри боль, что-то кровоточит. Надолго ли у него хватит выдержки? Но сейчас - сейчас победа за ним. Погасить вулкан - как это легко и просто!
Он сжал руку матери, усадил ее на стул, пододвинул сахарницу. Подошел к полке над камином, взял оттуда египетские сигареты. Победа за ним. Она считает, что сейчас в поддержке нуждается не он, а она. Он зажег ей сигарету. Подошел к окну и сказал:
– Ну и снег. Даже Оскарсхалла не видно.
– Потом тотчас вернулся на свое место. Только не переиграть. Зажег лампу, осветив чертеж, чтоб яснее разглядеть окружность - замкнутую линию.
– Копенгаген, - произнес он и как бы в рассеянности поднял глаза от задачки.
– Наверное, они там ходили по Хюскенстреде.
– С чего ты это взял?
– А ты помнишь Хюскенстреде? Помнишь Овергаде? А Виольстреде? Ты еще купила Бодлера...
Да, да. Победа за ним. Он чуть было не переиграл. Но теперь удалось вернуть ее к воспоминаниям о его детстве.
– Если бы я могла тебя понять!
– вздохнула она, отхлебывая кофе.
Снова сети. Ловко расставленные сети.
– Прости, - сказал он.
– Это все геометрия...
– А знаешь, эта твоя Мириам...
– снова начала она.
– Говорят, ее часто видят с учителем-скрипачом...
Гипотенуза. Радиус. Круг. Рука потянулась за циркулем. Циркуль выскользнул. Она сказала:
–
Сети. Повсюду сети. Круг. Круг проводят циркулем. А в гладком круге тысяча мелких петель. С виду он пустой, математическая абстракция. А на самом деле в нем полно петель, он весь состоит из петель. Уж сейчас-то она наверняка думает, что накинула на эту окружность сеть и что он, бедняжка, в нее попался.
– Хотел бы я знать, к чему ты мне все это рассказываешь?
– спросил он.
Она ответила:
– Я тебя не понимаю!
Будто он виноват. Будто он виноват, что она вечно роется в его маленьком мирке, его собственном, неприкосновенном, хочет выкурить его оттуда, чтоб поймать в капкан. Каждый сидит в таком капкане, откуда не выйти. Сидят и подмигивают друг дружке - мне, мол, тут неплохо...
– Ты хочешь сказать, что все на свете - обман?
– Ты с ума сошел, - встрепенулась она.
– Ничуть. Просто я считаю, что надо смотреть правде в глаза... Скажи, ты действительно не можешь оторваться от математики?
Он встал. А что, если выложить ей все как есть: эту ее "правду"? И сразу рухнет здание, которое он так заботливо возводил в течение осени, здание притворства. Показать ей кое-что в истинном свете. Она бы рот раскрыла. В его власти несколькими фразами превратить ее в старуху.
Он сказал:
– Мне обязательно надо решить эту задачу по математике. Пойду-ка я к себе, там еще позанимаюсь.
Но каждый шаг по устланной ковром лестнице мог его выдать. Не так быстро. Не отдавая себе в том отчета, она прислушивается, как он поднимается по лестнице, ждет, когда хлопнет наконец его дверь. Даже в своей комнате он словно еще ощущал на себе ее взгляд. Или еще чей-то. Его хотят поймать на удочку, он, может быть, даже сам хочет попасться. Но его второе "я" бдительно следит за тем, чтоб все шло добропорядочно и фальшиво. Смертельно усталый, он сел к письменному столу и, не ослабляя над собой контроля, стал перебирать все, о чем только что говорилось... Кристина... Всего через несколько дней, может быть, на другой же день, а может, уже тогда она строила эти планы. Мириам. И это бы ничего, но только слишком уж все сразу. Скрипач. Взрослый. Эрна, с которой во что бы то ни стало его хотят связать, чтобы продлить его детство, из страха перед тем, что они чуют в воздухе, не зная, что оно уже наступило. Ему хотят добра, его хотят поймать. Если человеку хотят добра - его ловят, а потом, когда он барахтается в сетях, ему говорят: "Вот видишь, как тебе хорошо, ты в сетях, как и мы..."
Из аптечки в ванной комнате он взял две таблетки снотворного, которое принимала мать. Он впервые принял снотворное, и после короткого искусственного возбуждения навалившаяся на него страшная усталость тучей заволокла все. Он даже не смог раздеться. Мгновение спустя он проснулся и посмотрел на часы. Прошло десять часов.
Взяв деньги из копилки, Вилфред пошел в школу, но после первого же урока сказался больным и отпросился домой. Добравшись пешком до Западного вокзала, он целый час ждал поезда. Зимой пароходы в Хюрумланн не шли. Талый грязный снег лежал комьями на полу вокзала и в вагоне.