Маленький стрелок из лука

Козлов Вильям Федорович

Не обошлось и без приключений: Василий зацепил за телефонный шнур и грохнул аппарат с высокой тумбочки. Аппарат треснул пополам и замолчал, сколько Кирилл ни тряс его и ни стучал но рычагам.

– Ну вот, доигрались, - проворчал он.

– Без телефона-то оно спокойнее на белом свете жить...
– утешил Василий.

Когда Ольке надоело кататься, она попросила нового приятеля, чтобы он покатал на спине и дядю "Киила", на что Василий, поднявшись с пола и отряхивая брюки, проворчал:

– Осел на осле не катается...

– Это очень сложно для четырехлетнего ребенка, - пряча усмешку, заметил Кирилл и объяснил: - Дяде Васе тяжело все время быть ослом... он хочет отдохнуть. Ослы и верблюды ведь

тоже устают?..

– Сейчас получишь!
– пригрозил ему Василий, сверкнув синими глазами.

Когда Олька, забрав с пола большую нарядную куклу с льняной косой, пошла на кухню укладывать ее спать на табуретку, Василий свирепо воззрился на друга:

– Куда же ты, темнила, спрятал маму этого чудного ребенка?

– Мама ушла в магазин за продуктами, она обещала нас с Олькой угостить хорошим обедом... Ты ведь тоже любишь запеченную в собственном соку курицу?

– Где же ты в наше время откопал маму, которая умеет прекрасно готовить? Я и пить-то стал оттого, что всю жизнь с Нонкой по столовкам да кабакам шлялся... Нонка утверждала, что у плиты маются только идиотки.

Зачем что-то покупать, шляться по магазинам, рынкам, потом варить-жарить, после мыть посуду, вилки-ложки, когда можно пойти в хороший ресторан и тебе в лучшем виде подадут на стол все готовое?

– Евгения думает иначе...

– Ее звать Евгения!
– воскликнул Василий.
– Кто она? Повар? Официантка? Метрдотель классного ресторана?

– Она художница, - скромно заметил Кирилл.

– Это сразу чувствуется, - рассмеялся Василий.
– Она выбросила на помойку твои старинные картины, а стены решила заполнить своими шедеврами?

Кириллу пришлось рассказать, что его обокрали.

– А где же Вадька Вронский!
– возмущенно загремел Василий.
– Куда милиция смотрит! У него под носом у лучшего друга обчистили квартиру, а он не может сыскать вера... Кстати, где он? Дома или на службе? Я ему сейчас выдам, сукину коту...

– В командировке, - сказал Кирилл.
– Вернется на той неделе.

– Когда у тебя свадьба?
– спросил Василий.

– Я тебя приглашу, - уклончиво ответил Кирилл.

– Везет же людям!
– вздохнул Василий.
– Одним махом огреб и жену и дочь...

– Мне уже кто-то об этом говорил, - сказал Кирилл.

– Олька - чудо!
– понизив голос, заметил Василий.
– Если мне понадобится девчушка для фильма, я у тебя ее заберу, дядя Киил, ладно?

– С мамой договаривайся, - посоветовал Кирилл. Ему было приятно, что Олька произвела впечатление на Василия.

– Снял я фильм...
– без всякого энтузиазма сообщил Василий.
– После Нового года покажут по первой программе.

– Опять недоволен?

– Наверное, для того, чтобы быть удовлетворенным, нужно самому написать сценарий и снять по нему фильм, - сказал Василий.
– А я писать сценарии не умею.

– Я что-то не припоминаю шедевров, созданных режиссерами по собственным сценариям, - успокоил его Кирилл.

Василий никогда не был доволен своей готовой работой. Впрочем, это чувство неудовлетворенности свойственно многим настоящим художникам. Лишь посредственности в восторге от содеянного ими. В некоторых его фильмах была искра божья, но то ли действительно сценарии были слабы, то ли к концу съемок Василий уставал, фильмы получались неровными и, в общем, оставляли зрителей равнодушными.

Когда на кухне что-то звякнуло, Василий поднялся со стула - они сидели в кабинете Кирилла - и отправился туда. У Ивановых не было детей, Василий говорил, что Нонна не хочет себя обременять ими, а он любил детей, нужно было видеть его растроганное лицо, когда он возился на полу с Олькой! Кирилл и сам привязался к девочке, скучал, когда не видел ее хотя бы сутки.

Ее серьезная мордашка с большими глазенками,

кукольными ресницами и опущенными уголками губ даже ночью ему снилась. Он готов был с девочкой часами возиться, гулять по улице, терпеливо отвечать на многочисленные и самые неожиданные вопросы, которые первое время ставили его в тупик, как Василий, катать ее на спине, кстати, она любила это занятие. Молочный запах ее маленького нежного тела преследовал его даже на работе. Кирилл никогда раньше не задумывался о детях, даже не знал, хочет ли он их иметь, но встреча с Олькой все перевернула в нем вверх дном: он уже не мыслил себя без Ольки. Без Евгении он себя не мыслил еще с первой встречи в Парголове, хотя еще и сам не знал об этом... Темноволосая синеглазая девочка с нахмуренным лбом мыслителя без всякого труда прочно и властно вошла в его жизнь. Возвращаясь с работы, он заходил в детские магазины, в кондитерские и покупал что-нибудь Ольке, вызывая нарекания Евгении, считающей, что ребенку много сладостей есть вредно, а игрушек и так уже девать некуда. Кстати, огромный печальный мишка так и остался для Ольки самой любимой игрушкой. И еще она мечтала о собаке. Причем не меньше и не больше, как о ньюфаундленде или черном терьере.

Из кухни появился Василий с Олькой на плече. Девочка одной рукой обхватила его голову, другой держалась за волосы. А Василий блаженствовал, он рокотал какие-то ласковые слова в густую бороду и, делая страшное лицо, легонько кусал ее за пухлую ножку. Олька радостно визжала и подпрыгивала, глазенки ее блестели, кончики губ поднялись вверх.

– Бог ты мой, как мы черствеем, ожесточаемся, а детишки не позволят этого делать... Послушай, старик, ты разреши мне почаще приходить к вам и играть с Олькой, а? Да ты не бойся, не умыкну у тебя женщину!..
– рассмеялся он и, став серьезным, прибавил: - Надеюсь, ты веришь мне?

– Верю, - улыбнулся Кирилл. Он уловил в его взгляде такую глубокую тоску, что ему стало стыдно: он счастлив, весь окунулся в новую непривычную жизнь, которая ему очень нравится, а друг в это время, можно сказать, переживает самый тяжелый период в своей жизни...

– Страдаешь по Нонне?
– без околичностей спросил он.

– Не с кем стало ругаться, - усмехнулся Василий.
– Оказывается, к этому тоже привыкаешь!

– Если тебе интересно мое мнение, то ты должен радоваться, а не переживать, - сказал Кирилл.
– У тебя не было жизни, а теперь можно начать все сначала... Слава богу, ты не старик! Здоров как буйвол, женщинам нравишься, что тебе еще надо, Илья Муромец?

– Они мне не нравятся, Кирилл!
– вырвалось у Василия.

– Пройдет, - утешил тот.
– Я тоже прошел через это...

– Но ты не прожил с одной женщиной десять лет и ни разу не изменил ей, а она тебе наставляла рога...

– Тем более, чего жалеть такую женщину?

– Из тебя, старик, никогда не получится писателя, - вздохнул Василий.
– Езди по белу свету, собирай фольклор, готовь докторскую, а в души человеческие не лезь. Не петришь ты в этой сфере ни хрена, друг ситный! Думаешь, мало на свете людей, которые живут с женами, изменяющими им, ругаются, растрачивают себя на семейные скандалы, стареют, мучаются и, представь себе, знают, что все это дичь и нелепость, а вместе с тем ничего изменить не могут... Отними у них эту проклятую жизнь и дай им другую, хорошую и спокойную, и они растеряются... Больше того, откажутся от такой жизни и вернутся к прежней... И потому лишь, что они другой-то жизни не знали! А человек, особенно с годами, становится консерватором и ничего в своей жизни менять не кочет, да и уже не сможет... Многие бросают курить, пить, а что из этого получается? Пшик! Из ста десять способны раз и навсегда изменить свои многолетние привычки, а остальные девяносто снова тянутся ко всему привычному, к тому, что когда-то было...