Маленькое одолжение
Шрифт:
Я встал и, внезапно рассвирепев, уставил палец в подиум.
— Принц гребаной Тьмы, — заорал я. — Сам Принц Тьмы приперся на землю со своей гребаной силой — дважды уже! А Ты со всей своей святостью сидишь там, пока мой друг, всю свою жизнь сражавшийся за Тебя, лежит и умирает! Что, черт подери, случилось с Тобой?
— Мне кажется, просто момент неудачный, — произнес голос у меня за спиной.
Я повернулся и увидел низенького старичка в темно-синем комбинезоне уборщика. На бэджике красовалась надпись «ДЖЕЙК». Он тянул за собой тележку с мусорным контейнером и обычным набором
— Простите. Я позже зайду.
Ощущая себя полным идиотом, я замотал головой.
— Нет, нет. Я ничем не занят. То есть, вы ни от чего такого меня не отвлекаете, правда. Лучше я пойду, не буду мешать вам.
— Вы мне не мешаете, молодой человек, — отозвался Джейк. — Ни капельки. Вы не первый, кого я вижу расстроенным в больничной часовне. И наверняка не последний. Вы уверены, что я вам не помешал?
— Нет, — сказал я. — Заходите.
Он вошел со своей тележкой, направился к мусорной корзинке в углу и вытащил из нее наполовину наполненный полиэтиленовый мешок.
— У вас здесь друг лежит, а?
— Угу, — кивнул я, снова садясь.
— Нет ничего страшного в том, чтобы злиться за это на Бога, сынок. Не Его вина в том, что случилось, но Он все понимает.
— Может, и понимает, — пожал плечами я. — Но Ему все равно. Не знаю, почему все так уверены, что Ему есть до них дело. Да и с какой стати?
Джейк промолчал, внимательно глядя на меня.
— Я имею в виду, всю эту вселенную, да? Все эти звезды, все эти миры, — продолжал я, возможно, более горько, чем намеревался. — Возможно, их так много, людей, и они такие разные, что мы даже не в состоянии сосчитать. Как может Бог по-настоящему переживать за то, что происходит с одним отдельно взятым человечком, когда того окружает бесконечное количество других?
Джейк затянул узел на горловине мусорного мешка и кинул его в контейнер. Потом с задумчивым видом вложил в корзину новый мешок.
— Ну, — произнес он, — я, видите ли, школ особо не кончал. Но сдается мне, вы исходите из того, из чего исходить не надо.
— Из чего это? — поинтересовался я.
— Из того, что Бог, будто бы, видит мир как видите его вы. Отдельными фрагментами в отдельно взятые моменты. С одной точки. Мне же кажется, Он предположительно находится везде и знает все, — он закрыл контейнер крышкой. — Поразмыслите над этим. Ему ведомо, что вы чувствуете, ведомо, как вам больно. Он чувствует вашу боль, мою боль — так, словно это Его собственная, — Джейк покачал головой. — Черт возьми, дружище. Вопрос не в том, как может Бог заботиться об одном отдельно взятом человеке. Вопрос в том, как может Он не делать этого.
Я фыркнул и покачал головой.
— Это оптимистичнее, чем вам хотелось бы слышать сейчас, — сказал Джейк. — Я вас слышал, дружище, — он повернулся и принялся толкать тележку по направлению к двери. — О, — произнес он. — Позволите старику подкинуть вам еще одну мысль?
— Конечно, — кивнул я, не оборачиваясь.
— Подумайте, не может ли здесь быть подобия баланса, что ли, — произнес он. — Может, один архангел вложил в эту ситуацию свою силу — открыто и единовременно. Может, другой просто действует тише. Мыслит, так сказать,
В мою правую руку разом снова впились десятки игл и булавок.
Я со свистом втянул в себя воздух и, вскочив, резко обернулся.
Джейк исчез.
Тележка уборщика так и стояла у двери. Тряпка, свисавшая с ручки, продолжала еще покачиваться взад-вперед. Между контейнером и ручкой была зажата книга в бумажной обложке. Я подошел к тележке и повертел головой, глянув вправо-влево вдоль коридора.
Я не увидел ни души. Равно как мест, куда можно было бы исчезнуть.
Я взял книгу. Это был старый, потрепанный экземпляр «Двух Твердынь». Уголок одной страницы оказался загнут, и, раскрыв книгу на ней, я увидел подчеркнутый карандашом фрагмент диалога.
— Обожженная рука учит лучше, — прочитал я вслух. Захватив с собой книжку, я вернулся на скамью, сел и покачал головой. — И что, черт подери, это значит?
— То, — промяукал Грималкин за моей спиной, — что твой опыт сопротивления тени Падшего заслужил уважение Дозорного, мой эмиссар.
Я вздрогнул с такой силой, что подлетел в воздух на дюйм, на два, и крякнул, двинувшись о скамью при приземлении. Потом скользнул к самому краю скамьи, подальше от голоса. Все равно недостаточно далеко. Я выиграл всего лишь пару дюймов дистанции, и только потом повернулся и посмотрел на Мэб.
Она сидела как ни в чем ни бывало в темно-синем деловом костюме, вся унизанная небольшими, но чертовски элегантными алмазами. На этот раз она собрала свои белоснежные волосы в плетеный пучок, заколотый шпильками слоновой кости с лазурным орнаментом. Грималкин сидел у нее на коленях как любимый питомец, хотя только псих мог спутать эту тварь с домашней киской. Подумать, так я в первый раз видел Грималкина при ярком свете. Он оказался неожиданно большим, мускулистым — по сравнению с ним рысь показалась бы чахлым трущобным котом. Должно быть, он весил шестьдесят или семьдесят фунтов — все костяк и мускулатура. На темно-серой шерсти виднелись напоминающие водяные знаки черные разводы. Глаза у него были желто-зеленые, очень большие, слишком умные для зверя.
— Дозорного? — неуверенно переспросил я.
Голова Мэб чуть шевелилась в такт словам, но вслух продолжал вещать голос Грималкина.
— Принц-Глашатай суть пышность и ритуал. Когда он делает шаг, это сопровождается громом крыл армии серафимов, барабанной дробью и звоном фанфар. Трубач тоже не перемещается тихо, если он может явиться в сиянии. Победитель Демонов взваливает все проблемы на свои плечи и решает их собственноручно. Но Дозорный… — Мэб улыбнулась. — Из всех архангелов он мне симпатичнее всего. Он тих. Скромен. Наименее известен. И, сколько я знаю, наиболее опасен.
Я порылся в информации, отложившейся у меня в мозгу об архангелах. Ее оказалось немного, но хватило и этого.
— Уриил, — тихо произнес я.
Мэб предостерегающе подняла палец.
— Позволь призвать тебя к осмотрительности, мой эмиссар. Будь я на твоем месте, я бы не злоупотребляла его именем. Если бы вообще произносила вслух.
— Что он со мной сделал? — спросил я.
Мэб смотрела на меня своими переливчатыми глазами.
— Ответить на этот вопрос можешь ли ты один. Но я могу открыть вот что: он дал тебе возможность стать более тем, чем ты есть.