Маленькое ВСЁ

Селезнёв Олег

Грандиозность простора! Вдалеке огни домов… Там кто-то живёт… У него своя семья, своё любимое место посреди бесконечной вселенной… Ему может сейчас хорошо, а может и грустно… Во всяком случае, мне этого не видно…

Я вижу реку, ночь… много окошек в небе, в которых горит свет, там сейчас живёт Бог и пьёт чай… самый вкусный чай во вселенной… а может, ему тоже грустно, и он сидит у окна и смотрит так же, как и я, на реку… на своё отражение… на это дерево, склонившееся к воде, но в мечтах тянущееся туда, вверх, где горят огни, и может быть, там лучше, и шире, и живее… чем тут, около реки, ночью, среди журчания насекомых… А если бы дерево всё-таки доросло до туда, куда оно так постоянно тянется в мечтах, доросло, а там вместо доброго, всепонимающего Солнца горячая, бесконечно опасная вблизи звезда!

Стало бы дерево счастливей, чем тут, ночью, около реки, наедине со своей мечтой о Солнце? А трава? Трава шепчет! Шепчет о чём-то таком земном, пахнущем снами и картинками, в которых обязательно должна быть тишина, пусть даже нарисованная чёрными бездонными красками… но это, наверное, для того, чтобы никто не тревожил траву… потому что чёрное и бездонное вдруг окажется всего лишь портьерой, за которой дверь… Зелёная дверь для смелых… Да, сейчас ещё только ночь! Даже если у вас светит Солнце и вы идёте на работу или в школу, ночь никогда и никуда не уходит, она всегда где-то очень внутри и живёт!..

И кстати, свет в окошках, где живёт Бог, никогда не гаснет ночью! Он сидит у окна и смотрит на реку ночью, на своё отражение!

ДАЖЕ ТАМ

Мы с тобой за одно, мой друг, заброшенный в другое время – утром, ночью, днём, вечером, во время запрета или дождя, печали или праздника, или просто несмотря ни на что – в каменных, кирпичных, деревянных, телесных, в каких угодно самовольных тюрьмах

Радость твоя и моя об одном и том же.

Сколько бы долго нас не было рядом.

Словами, улыбками, движениями, звуками, печалями, красками – расскажи мне о своих птицах и одуванчиках, о времени и луне, о беспросветной тоске по мне.

Так передай же весточку оттуда, не умирай, не оставив мне карту, по которой мы вновь найдём друг друга!

МЫСЛИ

Какие твои мысли, сидя и смотря, как они здесь бегут?

Ты можешь учинить им проблему или засыпать некоторых песком.

Мимо едут по шоссе, унося с собой куски ненужной памяти, но ты сейчас ребенок, и она рядом! Такая близкая, печальная, настоящая… что-то вспоминает.

Но ты сейчас не с ней! Ты бежишь в нужную норку, ты полезный и не понимаешь, что мир огромен, а тебя всё равно раздавят, потому что они здесь ходят, издают громадные звуки или просто молчат. А те, кто поменьше, наблюдают сюда. Здесь смерть и работа, нужно многое сделать или просто успеть сделать, но может быстро наступить ночь, и от тебя останется только раздавленный кусок плоти и немного жидкости.

Но ты сейчас ребёнок и едешь домой в 19:30 по расписанию, а те, кто бегал, исчезли… даже из твоей памяти исчезли. Они так и остались здесь, без тебя. А ты едешь и в окно смотришь, как оно всё живёт без тебя.

КОГДА СТРАШНО.. (Чем-то обьединенные зарисовки, разделенные троеточиями)

"Они сказали ему: "Нам виделись сны, а истолковать их некому". Иосиф сказал им: "Не от Бога ли истолкования? Расскажите мне". (Бытие, 40:8)

Проходит время. Ты передвигаешься по затопленной улице и видишь, насколько красивы дома внутри, но тебе нельзя заходить – можно только наблюдать и пытаться запомнить последовательность с первого раза. Дома похожи на однокомнатные одноэтажные прозрачные помещения, большой мертвой гусеницей лежащие от горизонта до горизонта. С другой, недоступной стороны домов – закатное, последнее на сегодня солнце. Оно освещает дома и наполняет твой путь светлой печалью. Вода прибывает, и уже немного страшно двигаться дальше – путь в ночь, в ночь, которая бесповоротно поглотит тебя, заполнит лёгкие и замурует глаза. Но с другой стороны прозрачных домов, словно бы, жизнь. Ты смотришь на дверь, единственную дверь в этом бесконечном и однообразном скоплении домов, но если её открыть, тогда вся твоя ночь хлынет в эти прекрасные и такие далёкие для тебя дома. Ты продолжаешь путь, путь в ночь.

Был период в моей жизни, когда вся жизнь начиналась исключительно ночью. Мы очень любили гулять, но не как обычно – разговаривая и впустую тратя энергию. Мы гуляли молча, в наушниках, каждый слушая свою музыку. В эту ночь в моём плейлисте оживал Филип Гласс, а мы договорились снова пойти гулять по кладбищу. Проходя мимо могил, памятников, смотря на эти, еще живые на фотографиях, лица, понимаешь, насколько печально и непредсказуемо

время обмануло этих людей. Особенно тяжело проходить мимо детских могил. Ты клянёшься этим маленьким созданиям еще раз прожить отпущенное им время, приглашаешь их в себя, обещаешь им всё, что рождает твоё отцовское чувство. Но сейчас, без тебя, когда ты уйдёшь, останутся только глаза – замкнутые, застывшие, ещё живые глаза, глядящие куда-то туда, где всё ещё продолжается.

Роли в реальности исполняли:

диван – существо, имеющее многие мягкие и снотворные свойства;

дедушка – вымирающий вид носителей древнего сознания;

телевизор – паразит, симбиотически продолжающий существовать за счёт поддержки преданных и абсолютно, почти во всём, доверяющих ему телезрителей;

внук – потенциальный хранитель и селекционер многих видов внушаемых ему отовсюду воздействий, ароматов и единородных шептаний из сияющего Никогда;

бабушка – специалист по коммуникациям между учебниками и головным мозгом внука, источник пищевого наслаждения и неиссякаемая кладезь печального миросозерцания.

Дедушка лежал на диване и смотрел телевизор. Внук сидел в кладовке и в темноте слушал все звуки, исходящие из квартиры. Бабушка мыла посуду и поливала цветы на кухне.

Подробное описание сознания внука в момент нахождения в кладовой между кухней и большой комнатой:

"А вдруг подо мной откроется люк в другой мир, и я буду единственным, кто там побывал? Я узнаю все тайны и быстро вернусь обратно, успею с дедом посмотреть "Терминатора". Внимание, вызываю по внутренней связи личного гнома. Прием, прием. Требуется допуск на нижние уровни мимоквартирного бункера. Задержать дыхание. Погружение в мимоквартирную материю началось. Лишь бы не заметила бабушка. Я быстро…"

Подробное описание сознания бабушки в момент нахождения на кухне при поливе фиалок и гераней:

"Надо сходить к Зое, у неё я видела синенькие фиалочки, возьму отросточек. Так, там у меня картошка не подгорела? Надо колбаски нарезать. А завтра, тогда уже не загадамши, на рынок схожу – возьму красненькой картошечки, окорочков. Поликарпычу надо носочки купить. Олегу тоже надо, а то в школу уже в рваных ходит".

Подробное описание сознания дедушки в момент симбиотического взаимоудовлетворения путем возлежания на диване и просмотра новостей:

"Опять болит. Или дозировки не те выписал, или вообще не то назначил. Завтра схожу и буду требовать – двадцать пять лет в милиции проработал, можно и уважать уже начать. И на почту надо зайти – неделю как должен был уже новый номер придти. Ты в ящике "ЗОЖ" не забирала?" – кричит бабушке.

Внук, уставший путешествовать по другим измерениям, с шумом вылазит из кладовки. Бабушка недовольно ворчит в его сторону. Дедушка переключает канал – начинается "Терминатор". Внук преданно ложится рядом с дедушкой и ощущает себя частью всего, что есть в этой комнате.

А в окне живёт отражение. Оно рождается, когда на улице становится темно и в домах загорается свет. Оно тоже преданно всем, кто есть в этой комнате. Но когда всё заканчивается и выключается свет, окно умирает, и луна становится его частью. Внук ложится спать, а окно начинает пропускать через себя всё, что скрыто днём, и комната наполняется сказками луны и ночи. Внук засыпает.

…

Странный человек жил на Земле. Странный для других, для себя – терпимый. Он не любил абсолютно всё человеческое творчество: не слушал музыку, не смотрел кино, не читал книг. Считал всё это искусственным, декоративным, созданным лишь для эстетического удовольствия и не имеющим никакого соприкосновения с настоящим. Но как можно быть человеком и не наслаждаться творениями себе подобных – гениальными, смелыми, откровенными людьми? Значит, в его жизни было что-то ещё? Да, было. С его точки зрения, у него было всё остальное – весь мир, за исключением человечества. Всё, что творится не специально, для чего-то. Всё, что не имеет замысла и хитрого расчета. Творения реальности – настоящей, не выдуманной кем-то реальности – интересовали его. Ночами, созерцая волшебные аккорды проезжающих по потолку машин, он открывал в себе другое. Грустный разговор ветвей и листьев на стенах воспитывал его намного солнечней, чем всё смутное и больное сознание человечества, покалеченное миром, в котором оно существовало.