Малина Смородина
Шрифт:
Все обстоятельства тогда их любви способствовали. Назывались эти обстоятельства – путевка в молодежный турлагерь «Кавказ». Целый месяц – горы, палатки, походы, песни под гитару, горящий веселым пламенем костер. И все они – молодые, веселые, приехавшие с разных концов страны, – веселились буйно, до изнеможения, орали в звездное небо, обнявшись: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»
Здорово, конечно. Кто спорит? Он был студент из политехнического, она даже и не запомнила толком из какого. То ли из Кировского, то ли из Свердловского. А может, вообще из Челябинского. Тогда
В последний день, опять же у костра, тоже на ушко, в продолжение его «всегда и никогда», она тихо призналась в своих сомнениях относительно последствий их взаимного горячего чувства. Он склонил голову, долго глядел в глаза, улыбался счастливо: «Я скоро приеду к тебе, Малинка. Дай адрес и телефон. Я приеду…»
Конечно, ей следовало бы и его адрес да телефон попросить, так, на всякий случай. Если б умная да проницательная была – обязательно бы попросила. А только ни ума, ни проницательности у нее в голове на тот момент вовсе не было. Потому что зачем любви проницательность? Смешно даже.
Это потом ей уже ничуть смешно не было. Недоумение было, страх был, грусть была, а смеха не было. Беременная ходила – ждала, Женька родилась – ждала, потом еще несколько лет – все ждала. Потом и ждать перестала, просто жить начала. Иногда, правда, вспоминалось, мучило тоскливым сомнением – а с любовью-то что сталось? Любовь-то как же, куда ж она делась-то?
Все, все, спать надо! Не пропускать же два счастливых утренних часа из-за каких-то ненужных воспоминаний? Все! Завтра день начнется обычным порядком – чистое утро в окно, матушка-йога, малина-смородина, кофе на подоконнике, жгучий-горячий, с пенкой, с кардамоном…
Рабочее утро, как всегда, выдалось хлопотливым. Даже и отвлекаться не хотелось на музыку мобильника, плаксиво раздающуюся из недр сумки. Господи, ну кому там приспичило? И телефон высветился совсем незнакомый…
– Здравствуйте. Вас беспокоят из приемной Павла Сергеевича Жука, – пролился в ухо вежливый женский голос.
– Девушка, да ошиблись вы! Не знаю я никакого Жука! – немного раздраженно проговорила она, тут же намереваясь нажать на кнопку отбоя.
– Да? Но погодите… Павел Сергеевич просил меня передать вам конверт…
– Конверт? Какой конверт?
О господи, конверт! Как же она забыла про вчерашнее свое благородство в маршрутке! Значит, мужчина с дорогим одеколоном Жуком оказался. Хорошенькая, надо сказать, фамилия. И не просто Жуком, а Жуком-начальником. Впрочем, как оно и сразу предполагалось, еще там, в маршрутке.
– Простите, но я должна исполнить поручение Павла Сергеевича. Куда вам доставить конверт?
– Ну, я не знаю… Несите на работу, что ли…
– Диктуйте адрес, пожалуйста. Я записываю.
– Мельниковская, двадцать, офис тридцать два, бухгалтерия, спросить Лину.
– Спасибо. В течение часа курьер вам все доставит. Всего доброго.
– И вам того же… – проговорила она уже на фоне льющихся из трубки гудков отбоя.
Надо же –
Конверт доставили ровно через полчаса. Симпатичный парень в бейсболке, вежливо поздоровавшись, торжественно возложил его на стол и тут же скрылся, будто и не было его. Надо же, и не запечатан даже. Хотя чего его запечатывать, ради двух несчастных десятирублевок?
Автоматически сунув руку в нутро конверта, она нащупала две бумажки, вытянула их на белый свет. И – опа! – своим глазам не поверила. Бумажки-то были стодолларовые! Новенькие, нигде не потертые, приятно шероховатые на ощупь. Он что, этот Жук-начальник, ошибся, что ли? Не из того кошелька достал?
Так она и сидела, разглядывая эти бумажки. Поначалу с недоумением, потом недоумение постепенно в возмущение переросло. Нет, чего это он себе позволяет, интересно? Она что, похожа на объект для благотворительности? Такая вся нищая и убогая, да? Сцапает сейчас эти бумажки себе в кошелек и будет осчастливлена на всю оставшуюся жизнь?
– Лин, что это у тебя там? Деньги? Зарплату дают, что ли? – вклинился в ее возмущенные мысли быстрый говорок пришедшей из курилки Кати Стоговой.
– Ага, размечталась… Когда это нам зарплату в долларах выдавали?
– А откуда они у тебя?
– Откуда, откуда! От верблюда.
– Ну чего ты злишься? Я же просто так спросила!
– Кать… Вот ты мне скажи – тебя мама с папой правилам приличия учили? Я ж тебя, к примеру, не спрашиваю, сколько у тебя сейчас денег в кошельке лежит?
– Так спроси! Я тебе и отвечу – ни шиша там не лежит! Откуда, если зарплата только через два дня намечается?
– Ой, ладно, Кать, все, проехали… Работай давай.
– Уже и спросить нельзя… – обиженно уставилась в свой монитор Катя, – подумаешь, цаца какая…
Раздраженно запихнув бумажки обратно в конверт, она отодвинула его от себя и тоже уставилась в компьютер, изо всех сил пытаясь сосредоточиться. Однако работа на ум не шла. Все какие-то дурацкие фразы в голове вспыхивали, будто в продолжение такого же дурацкого диалога. Да, цаца! Да, есть в ней этакое внутреннее чистоплюйство, и ничего с ним не поделаешь, не задушишь его, не убьешь! Да, жизнь тяжелая, и нет в ней больших радостей, но хотя бы собственное чистоплюйство она может себе позволить, в конце концов? Малюсенькое совсем чистоплюйство?
Может, конечно. В чем проблема-то? Надо просто вернуть доброму дяде-меценату его денежки, вот и все. Извините, мол, но мы не нищие. Нам, кроме собственного чистоплюйства, терять нечего.
Так, теперь возникает вопрос – как вернуть? Может, позвонить его секретарше, номер-то в мобильнике остался? И… что она ей скажет? Извините-простите, верните курьера обратно? А она ей в ответ – тоже простите-извините, но я выполняю распоряжение начальника? И затеется диалог… Нет, ерунда какая.
Протянув руку, она придвинула к себе конверт, оглядела его со вниманием. Ага, в уголочке логотип есть. Открытое акционерное общество «Формат», значит. И адресок мелкими буковками приписан – Воздвиженский проспект, пятнадцать.