Малинче

Сначала поднялся ветер. Затем молния, сверкнувшая посреди неба, словно серебряным языком возвестила о грянувшей над долиной Анауак грозе. Этой грозе и предстояло смыть кровь с камня. Как только жертвы были принесены, на город спустилась тьма и послышались сначала вдалеке, а потом все ближе и ближе раскаты грома. Серебряная змея пронеслась по небосводу над долиной, на мгновение замерев над городом. Многие узрели эту летящую в небесах змею — видна она была отовсюду: и с центральной площади Анауака, и из самых дальних деревень долины. А затем хлынул дождь. Впервые за долгие, долгие годы на долину Анауак стеной обрушился ливень. Он шел три дня, не переставая. С неба на город вылилось столько воды, что встревожились жрецы и мудрые старейшины Анауака. Не впервой им было прислушиваться к голосу падающей с неба воды, искать и находить в нем тайные послания Тлалока, бога дождя. На этот раз все мудрецы и служители храмов сошлись в одном; Тлалок не просто пытался сказать им что-то, но, обрушив на город стену воды и едва не затопив его, желал просветить их, представить им новый, омытый ливнем мир и явить новое понимание смысла их

жизни и их судьбы в этом мире. Что именно должно произойти, какие перемены ждут жителей Анауака — этого ни жрецы, ни старейшины сказать не могли. Они чувствовали это сердцем. Стоило же им собраться вместе и попытаться растолковать это послание, найти его единственно верный смысл, как дождь внезапно кончился. Сверкающее солнце вышло из-за туч, а его лучи отражались в бесчисленном множестве зеркал: в лужах, небольших прудах и озерцах, в протоках и каналах, вода в которых теперь, после трехдневного ливня, стояла высоко — вровень с берегами.

В тот же день вдали от долины Анауак, в провинции Пайнала, должен был появиться на свет ребенок. В муках, со слезами и стонами, пыталась произвести на свет первенца молодая женщина. Ливень заглушал ее крики и стенания. Поначалу даже ее свекровь, принимавшая роды, никак не могла отбросить лишние мысли. Ее внимание, ее зрение и слух метались между невесткой-пациенткой, которой все никак не удавалось разрешиться от бремени, и тревожащим душу знамением бога Тлалока.

Впрочем, выбор был сделан довольно быстро. Все силы, весь свой опыт эта мудрая женщина обратила на то, чтобы помочь, а может, и спасти жизнь жене своего сына. Очень уж тяжело и долго проходили эти роды. За всю свою жизнь повитуха не могла вспомнить случая, чтобы ребенок появлялся на свет так трудно, словно бы нехотя. Как только подошли схватки, она отвела невестку в темаскаль — паровую баню, сложенную из камней, нагреваемых горящими углями. Даже там ничто не предвещало опасности, и лишь позднее, когда роды уже начались, повитуха поняла, что плод покидает материнское лоно не так, как это бывает и как положено природой. Нет, все как будто шло своим чередом, и можно было бы успокоиться, если бы… если бы не время. Час проходил за часом, раздетая донага женщина, сидевшая на корточках, все тужилась, а ребенок так и не мог появиться на свет. Свекровь-повитуха, надеясь на лучшее, но готовясь к худшему, уже переложила поближе кривой обсидиановый нож. Ей уже не единожды приходилось прибегать к помощи этого верного средства: в тех случаях, когда женщины не могли разродиться и их жизнь висела на волоске, повивальная бабка прямо во чреве резала на куски не желавший появляться на свет плод. Рассеченные кусочки крохотного тельца легко покидали материнское чрево, и тем самым хотя бы одна из двух так тесно связанных друг с другом жизней оказывалась спасена. Держа нож в руках, будущая бабушка опустилась перед роженицей на колени и вдруг увидела, как у той из лона показалась и тотчас же вновь исчезла внутри детская головка. Повитуха поняла: не иначе как пуповина обмоталась вокруг шеи младенца и теперь не отпускает его во внешний мир. Вдруг крохотная головка снова показалась между ногами матери, пуповина и вправду обернулась вокруг головки так, что петля ее пролегла по губам ребенка — словно змея своим длинным телом запечатала еще не рожденному созданию рот, не позволяя ему до поры до времени ни вздохнуть, ни издать ни единого звука. Бабушка посчитала это знамением Кетцалькоатля — бога, явившегося в одной из своих ипостасей и обмотавшего своим телом шею и голову ее будущего внука или внучки. Долго раздумывать над смыслом этого божественного знамения пожилая женщина не стала. Не теряя времени, она успела перехватить крохотное тельце и многократно отработанным движением распутать обвившуюся вокруг него пуповину. Затем на несколько секунд, которые показались повивальной бабке вечностью, вокруг все стихло. Мир словно замер. Единственным звуком был гул обрушивающейся с неба на землю воды да еле слышные стоны только что родившей женщины.

После того как вода проговорила свои заклинания, после того как зерно благоговейного молчания успело дать первый росток, в мир вошел новый звук — пронзительный крик новорожденной девочки, которой суждено было получить имя Малиналли, ибо родилась она в день третьего знака шестого дома большого календарного цикла.

Бабушка издала победный клич, возвещавший о том, что ее невестка в борьбе и муках, как истинная воительница, одержала победу в поединке со смертью. Исходом этой победы стало появление новой жизни. Пожилая женщина прижала крохотное тельце новорожденной внучки к груди и множество раз поцеловала девочку.

Появившуюся на свет девочку, дочь Тлатоани из Пайналы, приняла в свои руки бабушка по отцовской линии. Она предчувствовала, что этому ребенку суждено потерять все, что у него будет, ради того, чтобы обрести все, о чем он пока и мечтать не может. Лишь тот, кто готов опустошить себя, может наполнить свое существование новым смыслом. Именно в пустоте брезжит свет истинного понимания, и тело этого крохотного, слабого, только появившегося на свет существа представляло собой еще пустой сосуд — сосуд, идеальный для того, чтобы наполнить его драгоценными сокровищами: всем, что накопили многие поколения его предков. Но и всем знаниям, вере, песням и преданиям не суждено оставаться в этом сосуде вечно. Будет описан новый круг, завершится очередной цикл, и эти драгоценности, преображенные и обновленные, вновь окажутся вовне, оставив разум и душу этой девочки свободными, готовыми принять новые, еще неведомые знания и ценности.

Ослепленная счастьем, бабушка не смогла предугадать того, что первая потеря из череды тех, что предстояло пережить ее внучке, первое несчастье в ее жизни уже стояло на пороге. Она и подумать не могла, что это несчастье полоснет, словно ножом, по ее сердцу. Как некогда только что созданная земля мечтала, чтобы на ней росли деревья, цвели цветы, чтобы реки и ручьи несли свои воды в озера, так и бабушка долгие годы мечтала об этой девочке, видела во снах свою внучку. Разве могла она в эти мгновения счастья

подумать о том, что судьба может отобрать у нее долгожданного младенца? Сколько бы раз пожилой женщине ни приходилось присутствовать при появлении на свет новой жизни, это событие всегда повергало ее в благоговейный трепет и на время затмевало все другие мысли и чувства. Сейчас, когда ей довелось наконец быть свидетельницей рождения собственной внучки, она и думать не могла о смерти в любых ее проявлениях, будь то уход, прощание, потеря или исчезновение. Нет, в эти мгновения ее душа и разум жаждали только одного: прочувствовать этот момент высшего счастья, продлить его насколько возможно, сохранить в душе вечный образ этого праздника. Вот почему счастливая и умиленная бабушка, которая все время родов провела рядом с молодой матерью, помогая ей во всем и избавляя и мать, и младенца от неминуемой смерти, сейчас блаженно взирала на Малиналли, радуясь, что та открывает глаза и машет своими крошечными ручками. Поцеловав девочку в лобик, бабушка передала младенца на руки отцу — правителю Пайналы. Сама же она обратилась к первому обряду, совершаемому над новорожденным, — перерезанию пуповины. Для этого потребовался всего один взмах короткого обсидианового клинка, который опытная повивальная бабка приготовила заранее. Поверхность камня была отполирована так тщательно, что клинок походил не на оружие, а на узкий осколок черного сверкающего зеркала. В тот миг, когда обсидиан перерезал связывающую мать и младенца пуповину, на его сверкающую поверхность упал луч солнца, нашедший путь в крохотном просвете и пробившийся сквозь пальмовые листья. Ударившись о черный камень, луч отразился от непреодолимой преграды и яркой молнией блеснул в глазах бабушки. Искры небесного светила пронзили зрачки пожилой женщины так стремительно, что та вздрогнула и закрыла глаза. На мгновение ей стало больно и страшно. Она испугалась, что покинувшее ее на крохотный миг зрение уже никогда не вернется. Еще женщина подумала, что то же самое чувствуют, наверное, новорожденные младенцы, впервые раскрыв глаза и впервые же испытав на себе, что такое свет. Именно в эти секунды она полностью осознала, что, помогая своей невестке произвести на свет ребенка, она сама стала еще одним звеном в бесконечной цепи женщин, которые поколение за поколением рожали дочерей, а затем приходил их черед называться бабушками.

Пожилая женщина аккуратно положила новорожденную на грудь невестки, чтобы мать смогла наконец увидеть дочь, поздороваться с ней и улыбнуться. Услышав материнское дыхание и стук сердца матери, девочка почувствовала себя в знакомом месте и перестала плакать. Бабушка тем временем собрала плаценту и закопала ее под деревом, росшим во дворе позади дома. Земля была такой мокрой после дождя, что ритуал был совершен наполовину в землю, а наполовину в воду. Точно так же был закопан в землю и обрезок пуповины Малиналли. Тем самым земле возвращали то, что из нее вышло, а еще это означало посев зерна новой жизни. Круг замыкался, захлестывалась петля, соединяющая небо и землю. Стихии, перерождаясь, переходили одна в другую.

Ритуал обретения имени был проведен через несколько дней после рождения ребенка. Традиция требовала, чтобы девочкам давала имя женщина, причем та, у которой уже были дети, и среди них хотя бы одна дочь. Церемония состоялась ранним утром, в тот час, когда восходит солнце. Девочку нарядили в заранее сшитую для нее первую в жизни рубашку-гуипиль и даже надели на тоненькую шейку несколько ниток бус, которые мать и бабушка сделали для нее своими руками. Посреди двора на землю положили небольшое деревянное корыто, а рядом — корзину из пальмовых листьев, веретено и ткацкий челнок.

Копаловая камедь неспешно сгорала в нескольких керамических жаровнях. От их огня было зажжено кадило, взяв которое бабушка сделала шаг навстречу солнцу и громко обратилась к богу ветров:

— О Могучий и Всесильный, услышь мою молитву, взмахни своим опахалом, вознеси меня к себе, надели меня своей великой силой.

В ответ легкий ветерок коснулся ее лица, словно погладил по лбу и щекам. Она поняла, что настал момент приветствовать четыре главных ветра. Медленно-медленно она повернулась кругом, становясь лицом к каждой из четырех сторон света и негромко произнося древние заклинания. Затем она провела кадилом под тельцем своей внучки, которую отец с матерью держали, высоко подняв над головой, чтобы подставить лицо малышки утреннему ветерку. Крохотная фигурка, словно вырезанная на фоне голубого неба, на несколько секунд скрылась в клубах ароматного дыма. Так начался обряд очищения, предшествующий обретению ребенком имени.

Затем бабушка отложила кадило и взяла внучку на руки. Она снова подняла ее повыше, зачерпнула ладонью воды из корыта и, пропустив между пальцами, уронила несколько капель на губы малышки.

— Это наша мать и наш отец, прародительница всех женщин. Имя ее Чальчиутликве — богиня воды. Коснись ее, ощути ее на своих губах. Только с нею ты сможешь жить на этой земле.

Вновь коснувшись воды пальцами, она провела ими по груди малышки и сказала:

— Вот та, с которой тебе предстоит расти и взрослеть, та, которая будет омывать тебя, та, благодаря которой будет расти твое сердце и все то, что несешь ты в себе.

Наконец, взяв в руки маленькую керамическую плошку, она плеснула воды на голову девочки. При этом пожилая женщина повторяла следующие слова:

— Да пребудут с тобой свежесть и благость Чальчиутликве — той, что никогда не спит, не отдыхает и не дремлет. Пусть она всегда будет с тобой, пусть обнимет тебя и заключит в свои объятия, ибо тогда ты пойдешь по жизни прозревшей, неспящей, и будет сопутствовать тебе удача.

После этого ручки малышки были обмыты водой — чтобы никогда не тянулись эти руки к чужим вещам, а затем также были обмыты ножки и пах — чтобы никогда не сбивались в кровь ступни и никогда не шла кровь из лона сверх того, что положено природой. Последней молитвой, произнесенной бабушкой перед обрядом наречения, была просьба к богине воды очистить тело девочки от всего темного и злого. Она просила богиню унести прочь всякое зло, чтобы никогда оно не возвращалось и не портило жизнь ее внучке. Лишь после этого бабушка вновь подняла девочку на руках высоко над головой и сказала: