Маловероятно
Шрифт:
— Не позволяй чувствам помешать фактам.
— То есть? — хмурюсь я.
— Пусть тебе не нравится заявление, что мы переспим, поверь, это случится. — Он проводит пальцем по моим губам. — Пусть мы встретились только что, но это не значит, что мы незнакомы. Похоже, что мы незнакомы? — спрашивает он, резко прижав меня к себе.
Нет. Нет, не похоже. Я чувствую, будто он всегда находился подле меня. Словно с самого рождения я несла в себе частичку его, и теперь он здесь и я обрела его полностью, как будто закончила пазл.
Я
— Вот именно. А сейчас ты рушишь нашу идеальную первую встречу. Джина Дэвис в гробу переворачивается.
— Мал, Джина Дэвис жива!
— Идем, мадам придира. Накормлю тебя.
***
Слопав три порции солонины и один пастуший пирог, Мал салютует мне наполовину выпитой четвертой пинтой «Гиннесса». А я тем временем еще канителюсь с первым стаканом водки с диетической колой.
— Ты хотела у меня что-то спросить. — Парень слизывает с верхней губы белую пивную пенку и прищуривает один глаз, как будто прицеливается в меня пистолетом.
Была не была…
— Я пришла на Друри-стрит по совету твоего деда. Он знал, что я дочь Глена О’Коннелла. Сказал, что ты можешь рассказать мне об отце. — Затаив дыхание, я всматриваюсь в его лицо. Мал берет мою руку, переворачивает ее и пальцем выводит линии на ладони. По шее бегут мурашки.
— В детстве я каждое воскресенье ходил в церковь к деду. Глен жил за ней. Он разрешал слушать его записи. Научил меня нотной грамоте и помогал с текстами, когда я начал писать песни. Обучил меня изливать душу на бумагу. Так что да, мы отлично друг друга знали. Настолько, что он угрожал прикончить меня, если я хоть пальцем коснусь его дочери.
Что?
— Другой. — Мал смеется, заметив мою реакцию, и качает головой. — Не тебя. Господи, да Глен пал бы замертво, познакомившись с тобой лично. Он бы армию снарядил, чтобы защитить твою честь.
— От тебя?
— И от всей Европы в целом, — самодовольно ухмыляется он.
Таким извращенным способом Мал пытается сказать, что я красивая?
— Почему дед не отправил тебя к Кэтлин, дочери Глена? Она же живет на этой улице. — Мал хмурится и допивает пиво.
Кэтлин.
Мою сестру зовут Кэтлин.
До него доходит, что я не знала ее имени.
— Но ты ведь знала, что у тебя есть сестра?
Я задумчиво киваю.
— Мама отказывалась называть ее имя. Говорила, что это бессмысленно, потому что здесь никто не хочет меня знать. Почему вся деревня ходит в церковь в Дублине, если вы живете здесь? Странно как-то. — Я вожу соломинкой в бокале.
Мал выпрямляется.
— Не вся деревня. Только мы. По выходным мама работала в супермаркете, поэтому мама Кэтлин возила нас на воскресную мессу, чтобы поддержать дублинское представление моего деда, а по сути присматривала за мной. Обычно домой я возвращался с дедом, но
— Каким он был ей отцом?
— Хорошим, — отвечает он, но хмурится и добавляет: — Но недостаточно хорошим тебе.
— А сколько Кэтлин лет? — Я пропускаю мимо ушей его попытку поднять мне настроение.
— Моя ровесница. — Мал продолжает изучать мою ладонь, словно это самое интересное, что он видел в своей жизни. — Нам по двадцать два года, — добавляет он.
— Похоже, вы хорошо знакомы.
— Мы вместе выросли. — Он со стуком ставит пустой стакан на липкий деревянный стол. — Странно, что дед отправил тебя не к ней, а ко мне.
— Он сказал, что она скорбит и никого не хочет видеть.
— Ерунда, Кэтлин не такой уж пингвин-социофоб.
Как он любопытно выражается. Я пытаюсь не улыбаться от его выбора слов. Все в нем такое… другое.
— Какая она? — Чувствую себя агентом ФБР, но как же трудно сдерживаться, когда хочется узнать все о папе. О своей сестре. К тому же, если я продолжу беседу, то не придется подвергать анализу ту нотку ревности, что скользнула в моем тоне. Кэтлин столько лет жила с папой. И рядом с Малом.
— Милая. Добрая. Святая. Сама увидишь. Пойдем знакомиться. У нее много снимков Глена.
— Сомневаюсь, что это хорошая идея.
— Ну а я нет. С пустыми руками ты отсюда не уйдешь. Вставай.
Он берет меня за руку и рывком поднимает со стула. Бросает несколько купюр на стол, а я даже не покушаюсь оплачивать свой обед, поскольку моя поездка сильно сказалась на кармане после накладки с отелем.
Зажав мою ладошку, Мал пулей мчит по главной улице. Льет дождь, и я пригибаю голову, пытаясь спрятаться от ливня.
Мал смеется, его голос заглушает гроза:
— Поверить не могу, что летом идет дождь. Рори, ты словно привезла с собой зиму.
Странно, но благодаря дождю мы ближе и касаемся друг друга, поэтому мне все равно.
— Почему пешком, не на машине? — кричу я.
— Дело в том, что машину-то мы оставили прямо у ее дома. Да и она сжалится, увидев нас промокшими до нитки и жалкими.
— Ты вроде говорил, что она святая.
— И у добрых христианок возникают претензии, особенно учитывая, что я пренебрегал ею три месяца подряд, — фыркает он.
— Мал! — ору я, но он хохочет еще громче.
Мы подходим к дому в викторианском стиле из белого кирпича и с черными ставнями. Мал стучит в дверь и ведет пальцами по мокрым волосам. Они торчат в разные стороны, и я с досадой отмечаю, что выглядит он очаровательно. Через несколько секунд открывается дверь и на пороге появляется девушка, напоминающая более упитанную, не такую авангардную версию меня. У нее ярко-рыжие волосы, несколько светлее моих, но те же большие зеленые глаза, резко очерченный нос и пухлые губы с опущенными уголками. У девушки тоже есть веснушки и родинка над верхней губой.