Маловероятно
Шрифт:
— Спиналонга? — Я зажимаю телефон между плечом и ухом, попутно раскрашивая над раковиной палочки для леденцов в розовый цвет. Этот неестественный оттенок пачкает все, в том числе и мою одежду, но я педантично продолжаю погружать палочки в краску, потому что они должны быть ярко-розовыми, блестящими и готовыми к использованию.
Что до меня? Очевидно же, я влачу жизнь короля рок-н-ролла, спасибо огромное.
— Колония для прокаженных. Он прочитал о ней в книге, — Райнер хмыкает.
— Хочешь сказать, он посмотрел видео, — безучастно замечаю я.
Райнер
— Наверное, мужик. Наверное.
— Ты предупредил его, что сейчас там прокаженных нет и в помине? — спрашиваю я.
С Эштоном Ричардсом явно что-то творится, и никто ничего не говорит, потому что все носятся с продвижением его нового альбома.
— Он не слушает. Ему нужно на реабилитацию.
— Да неужели.
Но я не продвигаю идею сдать Ричардса на лечение, поскольку это поставит крест на «Проекте Рори». Мне придется закончить песни и передать их Джеффу. А это значит, что Рори сбежит обратно в Америку до того, как мы разберемся с нашей ситуацией. Такой вариант событий я просто не готов принять.
— Я по-прежнему считаю, что мы можем приковать его к моему дивану и заставить работать, — предлагаю я.
— Да? Тогда поезжай и забери его. Накину тебе отличные премиальные, когда это все кончится.
— Райнер. — Я прижимаю кончики пальцев к векам, размазывая по всему лицу розовую краску. — Я не могу уехать из Толки. Таково условие нашего контракта. Ты как никто другой знаешь, почему.
Еще несколько минут мы пререкаемся, а потом Райнер интересуется, как дела у Каллума, таким самодовольным способом намекая, что, отказавшись от поездки, я много потеряю. Я спрашиваю, что за хрен этот Каллум, и Райнер сообщает, что он парень Рори.
Я в курсе, но мне по душе прикидываться, будто плевал я на него, будто его имя ни о чем не говорит. Я знаю, куда клонит Райнер. Он напоминает, что Греция — отличная возможность отбить Рори у Каллума, который собирается приехать завтра, в канун Нового года, и спасти их сношения.
То есть отношения. Да, отношения. Хотя вертел я все это.
Слушайте, меньше всего мне хочется намеренно саботировать их отношения.
Вообще-то… нет. Это неправда. Звучит довольно благородно, но смысл в том, что в этой дуэли благородным я быть не собираюсь. Я буду драться, кусаться и нарушать все джентльменские правила, чтобы завоевать Рори. Швырну ему в глаза песок. Только бы победить.
Вот в чем правда, и самое ужасное, что по ночам я все равно сплю сном младенца. Хотя не понимаю, откуда взялось это выражение. Младенцы спят кошмарно. Я скорее сплю как напившийся до комы козел.
Как только мы с Райнером приходим к консенсусу, я подсовываю салфетку с известиями под дверь Рори и покидаю дом, чтобы попрощаться перед отъездом с родными — даже если поездка всего на сутки.
По моему возвращению Рори полностью собрана, угрюма и готова к отъезду. Кажется, она плакала с тех самых пор, как я трахнул ее шоколадным батончиком.
Мне плохо, но будет еще хуже, если она останется с Принцем в старомодных штанах. Он наскучит
В полной тишине я везу нас в аэропорт. Только когда мы удобно устраиваемся в креслах первого класса, Рори снова открывает рот. Думаю, чтобы назвать меня козлом, но она удивляет:
— Откуда у меня шрам?
Я расплескиваю на колени содовую. Душевное «гори в аду» услышать было бы приятнее, чем этот вопрос с подвохом. Я хмурюсь, пытаясь выиграть время, но сердце сбивается с ритма.
— Ты меня спрашиваешь?
Сверля меня взглядом, Рори кивает.
— Разве не ты говорила, что родилась с ним? — Мысленно представляю, как бегу с тележкой по проходам супермаркета, лихорадочно покупая себе время.
— Такова версия моей матери, но я начинаю в ней сомневаться. Мисс Патель из газетного киоска сказала, что за моим шрамом скрывается ужасная история. Твой дед зашел в магазин и не дал ей рассказать.
— А еще мисс Патель верит в призраков и в то, что люди с голубыми глазами видят все в голубом цвете.
Вообще-то это наглая ложь, но я скорее выпрыгну из самолета, воспользовавшись трусиками Рори как парашютом, чем причиню ей боль правдой.
Дело не в том, что я не хочу рассказывать Рори правду, а в том, что лучше подождать, подготовить ее, постепенно ввести в курс дела, потому что слишком многое предстанет в новом свете.
— Я все равно хочу знать, что это за слухи, — упирается она.
— Да, конечно, понимаю. Дело в том, что я не очень лажу с деревенскими сплетнями.
Я не добавляю, что большинство сплетен в Толке обо мне.
— Но твой дед знает, — стоит на своем Рори. — Почему он утаивает от меня правду?
— Чтобы защитить? — Я вытаскиваю туристический журнал и с притворным интересом листаю его.
Мысленно представляю, как громко орут красные сирены: «Черт, черт, черт!». Маленькие Малы бегают по кругу и дерут на голове волосы.
Она нас спалила! Кто-нибудь, помогите!
— Я спрошу у него. — Рори отстукивает пальцами по колену и грызет губу.
— Спроси.
Она смотрит на меня с подозрением. Думаю, Рори знает, что я в курсе, и невозможность быть с ней до конца откровенным меня убивает. Как бы хотелось мысленно передать ей, что скоро я все объясню. Что все постепенно. Что она еще не все обо мне знает, и сначала ей действительно нужно понять, а потом принимать решение.
Все мы щадили юную американку с рюкзаком за спиной, с камерой и с обреченной на провал мечтой.
Я спал с Рори, целовал, обещал жениться и похитил все ее секреты, но сам не рассказал единственную заветную правду, ради которой она проделала весь этот путь в Ирландию.
Рори захлопывает рот, потом снова его открывает:
— Ты не рассказываешь, на чей день рождения ходил, и отказываешься поделиться слухами про меня. Ты не разговариваешь о смерти Кэт. Покажи хотя бы песню, чтобы я сняла ее для своего проекта. Кстати, у меня все получается. Спасибо, что спросил.