Малой кровью, могучим ударом!
Шрифт:
– Срочно узнай обменный курс на русские рубли... что-то он очень вольно с рейхсмарками обращается. Не пора ли и нам марки вот так, пачками...
Под натиском «Хорьха» рвался упругий воздух Альпийского высокогорья. Разреженный от высоты, упругий от скорости. Мелькали тоннели, исчезали за поворотами перевалы, удивленно смотрели вслед гномы, которые все никак не могут найти рецепт настоящего золота Альп...
Швейцарский таможенник, увидев, КАКИЕ документы небрежно «засветили» ему в приоткрытое окно автомобиля, так резко принял стойку «смирно», что фуражка слетела у него с головы.
Долго ли, коротко, но люди, чутко руководимые Судостроевым, на следующий день передали Далласа капитану Чернышкову в городке Пассау, который он вместе со своим спецподразделением захватил «по случаю». Вернее, целью захвата был не город, а мосты через Дунай.
«Хорьх» помчался дальше, в Германию. Дел-то много, понимать надо! А Далласа Чернышков передаст «кому следует». Передовые отряды мехкорпусов Красной Армии уже на подходе.
День продержались легко. Правда, мороки было с этими иностранцами. Завалили бумагой: одна половина города дружно строчила доносы на другую. Вспомнили все старые обиды. Все надеются на новую власть. В нацистской партии, если верить доброжелателям, состоит все мужское население городка и половина женского. Пожилой фабрикант в шесть часов утра пришел с проектом договора о заказе полиграфической продукции. Предыдущая партия – крупномасштабные карты Персии и Индии по его мнению, не пригодится Красной Армии, так как все они на немецком.
Наибольшее недоумение вызвал санитарный поезд, который привез в Пассау несколько сотен раненых немецких солдат. Чернышков, поразмыслив, приказал отправить его обратно: не хватало ему с тридцатью десантниками и пятью плавающими танками охранять, помимо двух стратегических мостов и городка, еще и госпиталь с пленными.
Ближе к полудню нарисовалась делегация местных коммунистов.
– А... роте фане, Роза Люксембург, ес лебе ди эрсте май, -выдал весь немецкий словарный запас Пилипенко, но осекся под взглядом Чернышкова.
– Ты не модничай, – вдруг по-русски сказал пожилой немец, – я еще с Лениным революцию делал, а со Сталиным вообще под одной шинелью в Смольном и под Царицыным спал.
Чернышков был совершенно не рад началу их деятельности, обещавшей быть бурной. Он объяснил, что дело пока темное, зря они раньше времени из подполья вышли. Пока регулярные части РККА не подошли, повернуться может по-всякому. Но антифашист отмел все возражения, и два десятка человек начали одним им понятные действия.
Добавили головной боли и сотрудники Иностранного отдела НКВД. Приперли откуда-то американского шпиона Далласа и письмо от Берии, в котором все коротко и ясно: чтоб волос не упал...
К утру ждали наш 4-й Гвардейский танковый корпус, а к железнодорожному мосту вышли танки какой-то потрепанной немецкой дивизии.
Немцы смяли передовой дозор, и их легкие танки выскочили прямо на железнодорожные пути.
От вокзала, с бронеплощадки санитарного поезда, предусмотрительно поставленной так, чтобы в сектор ее обстрела попали оба моста, начала бахать крупнокалиберная зенитная пушка. Чернышков бросил свои Т-40 через автомобильный
Нашим танкистам удалось подбить несколько, но силы оказались слишком неравны...
Горящие машины перегородили автомобильный мост, а огонь противотанковых ружей и пулеметов не давал немцам приблизиться, растащить погибшие танки и освободить себе дорогу.
Немецкие танкисты вычислили непростреливаемый сектор и передвинули туда свои танки. Скрываясь за опорами железнодорожного моста, они начали обстрел левого берега.
Ход Чернышкова был бы блестящим, если больше было бы солдат. Пусть у бронеплощадки нет мотора, а на станции хоть и есть маневровый паровоз, но нет ни одного машиниста. Зато полотно дороги спускается чуть-чуть под уклон, и есть тормоза.
Так как некому было управлять площадкой, а при орудии было всего лишь два человека, пошел он сам. Выбил «башмаки» из-под колес, прыгнул на платформу, к тормозам.
Двухосная бронеплощадка, обложенная мешками с песком, гулко лязгая на стыках, пошла в атаку на мост.
Тормозить надобность отпала, когда они увидели, что в конце моста прямо на рельсах стоит лишенный башни Т-II. Но, когда бронеплощадка проскочила треть моста, прямо в мешки влетел снаряд немецкого танка. Чернышков увидел вспышку, а потом полетел...
Он летел над полями, над лесами... летел в грозу и в пургу... Он видел крылья свои и боялся подлететь слишком близко к Солнцу, ведь воск растает, а он помнил, чем кончилась история с Икаром. Но Солнце, хитрое, само приблизилось и, весело смеясь, растопило воск, в который влеплены были его перья.
– Не надо! Не шути так! – кричал Александр, но Солнце прожигало его насквозь жаром своим, и он сам стряхнул с рук крылья, и упал в теплые морские волны...
Когда он, отплевываясь, вынырнул, Солнце уже успело занять свое место на небосклоне, а под ним, этот небосклон перечеркивая, висел мост.
– Какой мост через море? Зачем Дедал обманул меня, утверждая, что другого пути с острова нет? – подумал Чернышков с удивлением, и снова волны сомкнулись над ним.
Следом с моста, сняв сапоги и ремень, уже летел Пилипенко.
Аэродром истребительного авиаполка КА. Бавария
Завывая, по летному полю аэродрома, скрытого в Баварском лесу, проехала полуторка. Накрыв самолет Осадчего принесенным облаком пыли, остановилась. Из машины вылез Петрович, командир эскадрильи.
– Ну что, Пашка, рисуй еще одну звездочку. Наземники подтвердили твоего последнего немца.
Петрович подошел, сунул руку для рукопожатия авиамеханику Василию Игнатьевичу Нестеренко. Именно так, а не иначе обращались молодые летчики к дяде Васе, которому, шутка ли, было уже больше тридцати и у которого была жена и, подумать только, двое детей. Тот подставил Петровичу предплечье, так как руки у него были в оружейном масле, крякнул и поинтересовался:
– А что там, у фрицев-то, самолеты еще остались? Не пора ли мне на флот?