Мальтийский апельсин
Шрифт:
– Что «это»?
– Я был в курсе того, чем и как она собиралась удивить собравшихся. Но для того, чтобы загримироваться, необходимо было соблюсти два условия. Первое: Ольга должна была незаметно пробраться в садовый домик. Второе: никто не должен был ее увидеть в садовом домике, пока она там готовится.
– Кому принадлежала идея?
– Ольге. Ей так хотелось выиграть и получить эту тысячу долларов, что она решила играть, как она выразилась, «по-крупному». Она сказала, что ничем другим нельзя так произвести впечатление, как смертью. И я не мог не согласиться с ней. Хотя для того, чтобы инсценировать собственную смерть, ей пришлось потратиться на бутылку специальной «киношной» крови. Не представляю даже, где она ее достала. Кроме того,
– Но зачем ей было так из кожи лезть ради тысячи долларов, когда вы могли бы предложить ей, насколько я поняла, куда больше?
– Разумеется. Но ведь речь-то шла об игре, о возможности выиграть конкурс. Это был азарт. Хотя деньги ей тоже были нужны.
– Деньги всем нужны… – подтвердила Женя, ловя себя на том, что последние несколько минут она не беседовала с Валентином, а допрашивала его. Надо было срочно менять тон разговора и возвращаться к тому, с чего она начала: изображать из себя подругу Ольги. – Вас послушать, так в жизни все легко…
– Что вы имеете в виду? Или кого?
– Да вас! – жеманно проговорила она, розовея. – Как у вас, у мужчин, все просто. Увидели женщину, дали ей понять, что вы при деньгах, – и она ваша. Уверена, будь Ольга жива, вы бы ее увезли, конечно, обратно в Москву. Хорошо, когда есть деньги… А что остается делать нам, бедным женщинам, у которых нет денег?
– Деньги? Они могут быть как у мужчины, так и у женщины, – пожал плечами Валентин и даже попытался улыбнуться. – Все зависит от человека. Я бы не удивился даже, если бы со временем узнал, что и у Ольги в свое время были деньги, причем немалые. Вряд ли она была предпринимателем, конечно. У нее не такой характер. Она, если так можно выразиться, была не деловая женщина, а, наоборот, слишком легкомысленная, никогда вовремя не приходила на свидания, вечно опаздывала, никогда не могла назвать точную цифру, когда я спрашивал ее, сколько ей понадобится денег на что-то… Да, деньги она не считала, это верно, и они уплывали из ее рук как вода.
– Вы сейчас так говорите о ней, словно она вас этими самыми качествами нервировала.
– Да нет же, вы меня неправильно поняли. Просто к Ольге у меня было очень сильное чувство, и я действительно хотел, чтобы мы были вместе. Я уже видел, как мы живем с ней в Москве, как я знакомлю ее со своими друзьями, как мы просыпаемся в одной постели и Ольга готовит мне завтрак. Это были романтические мечты, но очень искренние.
– Валентин, и все же: кто мог ее убить? Может, вы видели рядом с домом Сайгановых постороннего? Может, что-то показалось вам подозрительным: поведение кого-то из присутствующих, какие-нибудь детали?
– Этим пусть занимается милиция, – холодновато ответил Нечаев. – С меня хватит допросов, свидетельских показаний, которые не имеют все равно никакого значения, поскольку никто из нас просто не мог быть настоящим свидетелем. Свидетель – понятие расплывчатое. Если я приехал с ней в Бобровку, значит, я уже и свидетель? Свидетель, извините, чего? – Он как бы обращался к невидимому следователю, хотя смотрел в глаза Жене Жуковой. – Все это лишь условности. Я бы на их месте осмотрел весь сад, постарался бы найти следы человека, проникшего на территорию Сайгановых и убившего Ольгу. Ведь это была не птица, согласитесь?
– Да, это была не птица, – повторила Женя и подумала о том, что их разговор с Валентином – тоже условность, потому что Валентину нет ровно никакого дела до подруги убитой любовницы и что он многое из того, что сейчас наговорил, сказал не столько ей, Жене, сколько самому себе. И если раньше он боялся даже подумать о том, чем именно могла заниматься в Москве Ольга, то сегодня он произнес это слово. И сказал он это намеренно, чтобы тем самым хотя бы после ее смерти избавиться от наваждения своей любви к ней, чтобы опустить образ Ольги как можно ниже, тем самым избавляя себя от невыносимой боли. Одно дело – любить достойную и чистую женщину, другое – женщину, которая до тебя принадлежала целой армии
– Что вы делаете сегодня вечером? – вдруг донеслось до нее, и она очнулась от своих мыслей.
– Я не ослышалась? Вы спросили меня, что я делаю сегодня вечером? Но зачем вам это?
– Мы бы могли провести этот вечер вместе. Посидели бы где-нибудь, вы бы мне рассказали об Ольге…
– Прошло уже несколько дней… Почему ее до сих пор держат в морге и не разрешают хоронить? – Она задала этот вопрос, войдя в роль подруги Астровой.
– Видимо, так нужно для следствия. Разные там экспертизы…
– Понятно. А вы? Вы ведь, кажется, врач?
– Да.
– Но врачи бывают разными… Терапевты, стоматологи…
– Я терапевт, но у меня своя клиника в Москве. Небольшая, но хорошо оснащенная диагностическим оборудованием, на мой взгляд, отлично подобранная команда профессионалов-единомышленников. Я вот уже второй месяц здесь, но уверен, что там все в полном порядке. Конечно, приходится время от времени звонить туда, справляться…
– Понятно. Мне пора. Да, чуть не забыла, а кому же достанется квартира Ольги? У нее есть наследники?
– Понятия не имею. Я думал, вы знаете.
– Я даже ничего не знаю о ее родителях. Такое впечатление, что она вылупилась из яйца, как динозавр…
– Или упала с неба, как звезда… Боже, неужели ее больше нет?
Глава 12
Шубин довольно долго стоял перед дверью небольшого старого купеческого дома, находящегося возле сквера Липки, и ждал, когда же ему наконец откроют. Квартира, в которой жил Юлий Прудников, освещалась изнутри желтым электрическим светом – и это в столь ранний час? Потом Шубин попытался хоть что-то увидеть в щель между занавесками, но все оказалось тщетным. Тогда он, повторяя в точности все действия Леры Тарвид, притащил и подставил под окно деревянный ящик. Оглянулся и, убедившись, что вокруг никого не было, поднялся на него и заглянул внутрь комнаты поверх занавесок, закрывавших лишь нижнюю часть окна. Он увидел выложенную белоснежной плиткой печь, напротив которой стояло развернутое спинкой к окну большое красное кресло. Слева – письменный стол со стопками книг, на стенах – картины, на полу – цветной, синий с красным, ковер. Слева от печи виднелась дверь, ведущая в помещение, похожее на кухню, Игорю удалось разглядеть в сумраке желтый чайник и круглую, висящую на стене, декоративную тарелку. Но хозяина этой маленькой, но уютной и, судя по всему, очень теплой квартирки, дома не было. Разве что он лежал на кровати или диване, которые из окна невозможно было увидеть, как Шубин ни пытался.
Он громко постучал в окно. Затем еще несколько раз, после чего спрыгнул с деревянного ящика, отодвинул его в глубь арки и снова вернулся к двери. Он видел, что замок, на который была заперта дверь, хлипкий и что при желании его можно открыть. А что, если его застанут за этим занятием? Как он объяснит хозяину, если тот неожиданно вернется домой, что у него делает в квартире непрошеный гость? Но подобную ситуацию всегда можно при желании объяснить, особенно если располагаешь подходящей ксивой вроде той, которой Шубин, как сотрудник частного детективного агентства, пользовался при каждом удобном случае. Сейчас Игоря преследовало необъяснимое чувство беды, неуловимое, как легкий запах или привкус несчастья, трагедии, которое и толкало его к таким вот решительным действиям, как взлом чужой квартиры. Холодок по коже, особая внутренняя собранность и решительность… Шубин схватился за ручку двери и одним рывком вырвал, что называется, с «мясом» замок из гнезда. Дверь была старой, как и весь дом. Запах тлена и человеческих испражнений ударил в ноздри, когда распахнулась дверь квартиры Прудникова. Ни аромат старых книг, ни застарелый дух табака или даже свежеприготовленной пищи, казалось, не в состоянии были заглушить эту неистребимую вонь времени.