Мальтийский крест Павла Первого
Шрифт:
То есть так было раньше. Вот как будто что-то блокировало горло и пищевод, не могла ничего проглотить.
Сейчас я прислушалась к себе и сглотнула. Не было ничего, кроме ужасного всепоглощающего желания есть. Причем как можно больше.
Не успев удивиться по этом поводу и едва держа себя в руках, чтобы не наброситься на еду с голодным рычанием, как волк на отбившуюся от стада овцу, я мигом смолотила (это выражение моей няни Сины, что-то частенько я стала ее вспоминать) завтрак, запила все большой чашкой капучино
К счастью, я пришла в редакцию первой и проскользнула в свой уголок, так что никто не заметил моей новой прически и не стал ее обсуждать… до поры до времени.
Потому что примерно через час из кабинета Главного донесся, как всегда, недовольный, сиплый голос Бурнуса:
– Вороновская! Зайдите!
Похоже, для меня началась новая жизнь. Главный не только вспомнил о моем существовании, но завел привычку вызывать меня каждое утро.
На этот раз я не стала испытывать его терпение и сразу же отправилась в кабинет.
При этом мне пришлось пройти мимо стола Натэллы Васильевны.
Натэлла увидела меня – и челюсть у нее отвисла. Вот честное слово, всегда думала, что это – образное выражение, но в данном случае челюсть у Натэллы отвисла так сильно, что подбородок находился в области декольте, и я разглядела даже, что вместо своих зубов у нее протез. Натэлла по моим глазам что-то поняла, спохватилась и постаралась закрыть рот, но это ей не удалось, протез застрял.
Это было мне на руку: с отвисшей челюстью она ничего не смогла сказать, и я без помех добралась до кабинета Бурнуса, краем глаза заметив, что Натэлла пытается задвинуть челюсть на место.
Бурнус оторвался от компьютера, увидел меня… и его круглые очочки свалились на стол. Бурнус громко сглотнул, надел очки и еще раз внимательно взглянул на меня.
– Да я это, я! – поспешила я развеять отпечатавшиеся на его лице сомнения.
– М-да… – протянул Бурнус. – Действительно вы… а раз так – вот вам задание. Поезжайте в Михайловский замок…
У меня на мгновение возникло ощущение дежавю – точно то же самое он говорил мне вчера. И чем это кончилось…
– Я там уже была.
– Я в курсе. Потому вам и карты в руки. Поедете туда снова и подробно разузнаете, что выяснилось за это время. Узнаете все, что можно, о жертве преступления, о том, как продвинулось следствие, найден ли виновный… в общем, все, что можно. С вами поедет Порфирьич, он сделает фотографии. Жду от вас статью примерно на десять тысяч знаков, с фотографиями…
Он говорил ровно то же самое, что во сне! Бывает же такое!
Я уже хотела что-то ответить, но тут на столе у Бурнуса зазвонил телефон.
Главный редактор снял трубку, поднес к уху и тут же отодвинул ее подальше, потому что голос в трубке был очень громкий и резкий. Хотя и женский.
– Газета «Помойка»? – гаркнул этот голос.
– «Мойка», – привычно возразил
– Не важно. С вами говорит следователь Камнеломова. Мне поручено дело об убийстве в этом… как его… в общем, в музее. Поэтому хочу вас предупредить – никаких публикаций без моего ведома, и самое главное – никаких фотографий.
– Но наши читатели ждут информацию…
– Подождут. Дело серьезное, так что имейте в виду – все согласовывать лично со мной! Поняли?
– Понял… – вздохнул Бурнус. – Это всё?
– Нет, не всё. Вчера в этом… музее была ваша сотрудница Сорочинская…
– Вороновская, – машинально поправил Бурнус.
На этот раз собеседница приняла его слова к сведению:
– Как? Вороновская? Ага, значит, пропуск нужно переписать… так вот, ей предписывается явиться ко мне на дачу…
– На дачу? – удивленно переспросил редактор. – За город?
– Какой загород? На дачу показаний! Сталепрокатный проспект, дом двадцать семь, кабинет номер двести семнадцать… явиться немедленно… не-мед-лен-но!
Продиктовав Бурнусу адрес, собеседница отключилась.
Редактор тяжело вздохнул и повернулся ко мне:
– Планы меняются. Сейчас вам придется вместо Михайловского замка ехать совсем в другой замок… вас вызывают на дачу показаний к следователю Камнеломовой…
Он продиктовал адрес, но под конец добавил:
– Когда освободитесь, все же поезжайте в музей и постарайтесь что-то разузнать. Так сказать, приватно…
– С Порфирьичем?
– Порфирьич отменяется. Фотографий не будет. Но статью на десять тысяч знаков я все же жду.
Однако когда я вышла из кабинета Бурнуса, Порфирьич перехватил меня.
– К следователю вызывают? – спросил он вполголоса.
Надо же, уже вся редакция в курсе!
– Имей в виду, не говори следователю ничего лишнего! Отвечай на вопросы односложно: да – нет, ничего не видела, ничего не знаю.
– Но я действительно ничего не видела и ничего не знаю…
– Вот-вот, такой линии и держись! Еще скажи, что если что и видела, то ничего не помнишь. Все забыла. Отшибло память у тебя после стресса, ясно?
– Ясно… А тебя тоже вызывают?
– На допрос нет, велели просто все снимки сдать. У них, понимаешь, фотограф в отпуске, вместо него – стажер, а у него техника фиговая. Так эта Камнеломова решила моими руками жар загребать. Отдай, дескать, все снимки. Да сейчас, спешу и падаю! Дал ей парочку, остальные, сказал, засветил с перепугу.
– Неужели она поверила?
– Да нет, – вздохнул Порфирьич, – это такая баба… ты с ней поосторожнее.
Я быстро собралась и отправилась на Сталепрокатный проспект. Настроение у меня было хуже некуда – меня еще ни разу в жизни не вызывали на допрос. Или на дачу показаний – вряд ли одно от другого сильно отличается.