Мальтийский крест

Маслова Марина

Алик учился в восьмом классе с переменным успехом. В школе, среди таких же «крутых» ребят, подъезжающих на занятия в «Мерседесах» и «БМВ», курящих дорогие сигареты и имеющих больше карманных денег, чем я за месяц работы, Алику можно было выделиться разве что отсутствием всего этого, при том, что его родители были одними из самых «крутых». Иногда ему очень хотелось не выделяться так явно, но Татьяна Андреевна оставалась при своем мнении. В семье был взят курс на аристократизм, это так явно противоречило всему, окружающему мальчика вне дома, что выглядело просто анекдотично. Если бы Алик чем-нибудь увлекался, например компьютерами, и просиживал часами перед монитором, блуждая по «Интернету»,

то ему было бы значительно проще, такие ребята не обращают внимание на окружающее, им наплевать, считают ли их крутыми, они заняты делом. Алику же похвастаться было нечем и он тянулся за остальными, удачно пытаясь найти выход в браваде отсутствием родительской щедрости. Все в школе знали, что шнурки у Алика оборзели и жалеют на сына лишнюю полушку. Это вызывало презрительное сочувствие, но и все. Поэтому особо близких друзей у Алика в школе не было и он преимущественно болтался дома. Вот тут мы с Соней и попадались ему на глаза, являясь лучшим объектом для утверждения чувства превосходства. Соня брата боялась и любила, она тяжело переживала его презрительные выходки и дразнилки, которыми он ее изводил. Я могла только безрезультатно увещевать его и утешать Соню. Татьяне Андреевне я жаловаться не хотела.

— Катерина, — спрашивала меня иногда Соня, — может Алик заколдован? На самом деле он добрый, но его заколдовали и он теперь вредный? Может его надо поцеловать?

Да, думала я, материнских поцелуев последние годы ему явно не хватало. Американская система воспитания определенно запоздала в этом случае, ни открытым, ни уравновешенным, ни тем более уверенным в себе Алик так и не стал. Когда я заикнулась о его знакомых девочках, он огрызнулся и наябедничал родителям, что я спрашивала, спит ли он уже с девчонками.

— И что же ты ответил? — спокойно спросил Михаил Петрович (он мне все больше и больше нравился, он был хорошим отцом и если бы у него было больше времени…)

— Что у меня нет денег, чтобы платить за это! — буркнул Алик.

— Значит мы правильно поступаем, ограничивая тебя в карманных деньгах, тебе нужно еще поумнеть. Хотя я на твоем месте, — неожиданно добавляет Михаил Петрович, — нашел бы способ заработать нужную сумму. За удовольствия надо платить самому!

На наше счастье это не слышит Татьяна Андреевна. Алик отходит смущенный и алый, как мак. Я не могу удержаться:

— Я восхищаюсь вами, Михаил Петрович!

— Но я все-таки надеюсь, что вы задали Алику несколько другой вопрос, чем он сказал мне.

— Разумеется! Я спросила, почему к нему редко заходят друзья и никогда — знакомые девочки. Мне кажется, Алик довольно одинок. Я попыталась наладить с ним доверительные отношения, но он тут же выпустил все иголки. Надеюсь, на этом основании мне не поставят в вину совращение несовершеннолетних?

— Как знать! — засмеялся Михаил Петрович.

И тут я впервые осознала, что я могу попасть в любую рискованную ситуацию, меня могут обвинить в любом грехе и я ничего не смогу сказать в свое оправдание. Я поняла, что я бесправна и могу сделать только одно: уйти, когда возникнет такая ситуация. С тех пор я стала бояться Алика, хотя и не показывала вида. Этот мальчик мог для развлечения устроить мне большие неприятности.

2

Вечерами у себя я старалась отвлечься от дневных забот, но как я могла развлекаться в незнакомом городе поздно вечером? Немного телевизора, книга, магнитофон… Можно было вымыть голову и уложить волосы, покрыть ногти лаком, написать письмо домой и лечь спать, чтобы утром опять ехать на работу. Получить выходной удавалось не каждую неделю. За это хорошо доплачивали, но хотелось и отдохнуть. В свободный день я занималась стиркой,

отправлялась по магазинам поглазеть на красивые вещи, прикидывала, что можно будет купить себе в скором времени, деньги у меня уже появились. После обеда в каком нибудь скромном кафе я ходила в музей или на художественную выставку, меня это всегда интересовало.

Однажды Сергей, подвозя меня вечером к остановке, пригласил съездить с ним за город, ему нужно было выполнить задание Михаила Петровича в Архангельском. Я согласилась с радостью, даже в городе весна была чудесна, а на природе, должно быть, было великолепно. Утром, позавтракав, я положила в сумку бутерброды с деликатесами, которые совала мне по субботам Нина Васильевна, освобождая холодильник перед покупкой новой порции свежих продуктов: остатками осетрины, ветчиной и вчерашними котлетами, которые никто не захотел съесть, хотя были они необыкновенно вкусны и напоминали наши «метропольки» с печенкой. Я подъехала к остановке и села в ожидавшую меня машину. Сергей удивленно покосился на мои свитер, джинсы и кроссовки.

— А знаешь, Катерина, ты хорошенькая, когда так одета. А там ты такая училка в блузке и юбке, что не подступиться. Я буду звать тебя Катей, ладно?

— Зови все-таки Катериной, так меня никто раньше не называл.

— А по-другому кто называл?

— Муж. И вспоминать об этом я не хочу.

— Что, не понравилось замужем?

— Не понравилось.

— Ну и бог с ним. Сейчас быстро завезем документы завизировать и потом прокатимся в лес, уже верба распустилась, говорят.

Мы заехали в Архангельское, оккупированное теперь военными, и пока Сергей оформлял нужные документы, я вышла погулять по парку. Парк был очень красив, по бокам бельведера чернели аллеи, кое-где виднелись колоннады беседок и мрамор садовых скульптур. Я представила, как здесь хорошо летом, когда старинные деревья в зелени. Сергей догнал меня в середине аллеи и протянул один бледно-зеленый подснежник. Я просияла. Он был так трогательно мил.

— Спасибо, намного лучше, чем все эти цветы, что ты привозишь в квартиру из питомника. Только бы он не завял до дома.

Мы решили дойти до строения, белеющего впереди. Это оказалась часовня-усыпальница княгини Юсуповой, построенная безутешным супругом.

— Интересно, как скоро он все-таки утешился с какой-нибудь крепостной? Уж больно пышное напоминание о скорби, самой скорбью тут и не пахнет.

— Ты слишком циничен. В то время это было образом жизни: не сделаешь такую усыпальницу — осудят соседи. Скорбь могла быть искренней и очень сильной.

— А ты долго бы помнила умершего любимого мужа?

— Я бы помнила его всю жизнь. Вышла бы замуж за хорошего человека и хранила бы память о том, первом. Одно другому не мешает.

— Как у Шекспира: еще не истоптала туфли, в которых ты за гробом шла…

Я засмеялась. Он, оказывается, неплохо начитан, откуда бы? Сергей сегодня тоже казался несколько другим, чем я привыкла видеть — вышел за пределы старательной исполнительности, держался свободно, хотел произвести на меня впечатление — сразу видно. Мы прошлись, разговаривая, обратно ко дворцу и сели в машину.

— Хочешь в лес, или заедем сначала поедим где-нибудь?

— Может, устроим пикник? Я взяла с собой бутерброды.

— Вот и отлично, кофе у меня полный термос, всегда с собой вожу. Но мы можем и свежий сварить.

— Как это? — заинтересовалась я, — ты возишь с собой кухню?

— Нет, только посуду на всякий случай и кофеварку спиртовую. Со старых времен осталось, когда были еще набеги на природу с дамами.

— О, сейчас, значит, моральный облик шефа стал ангельски чист?

— Да нет, он сам стал как ангел, — засмеялся Сергей.