Мальтийский крест
Шрифт:
Макс замолчал и закрыл лицо руками. Я видела, как тело его содрогается от рыданий, которые он сдерживает уже полтора года. Он так и не заплакал. Я положила руку ему на плечо.
— Мне не надо было начинать, зачем вам знать про такое? За полтора года я передумал всякое. Но день за днем, глядя на Энни, я стал накапливать злость на Агату. Это она втянула ее в это! И постепенно я стал ее ненавидеть. Я не люблю ее больше. То, что она сделала с моей девочкой, нельзя простить. Я понимаю, что я чудовище. Что я не могу даже достойно нести свою вину и перекладываю ее на умершую! Кэтрин, мне тяжело жить.
— Послушайте, Макс… Я не знаю, что вам сказать… Эта история меня потрясла своей несправедливостью.
Я убрала руку с плеча Макса. Я начала рассказывать про Сергея и это представлялось теперь так, как если бы я его очень любила. И мне не казалось, что я преувеличиваю, теперь все происшедшее являлось несбывшимся началом чего-то главного. Когда я кончила, Макс помолчал, а потом спросил:
— Вы любите его?
— Я не знаю, что вам ответить. Я правда не знаю и стараюсь не думать об этом. Это как мертворожденный ребенок: ты его уже любил заранее, но вот он родился и ни детского крика, ни его губ у груди… Словно это была иллюзия — и нет ее. Но ведь уже любил… и осталась боль и пустота.
— Вы страшно об этом говорите, Кэтрин! Если бы можно было посмотреть на наши души, у всех они, наверное, в ранах и рубцах.
— Мне кажется, вы не правы. Страдания чаще бывают от наших мыслей. Душа должна оставаться ясной. Или погибнуть, — я сказала это и, испугавшись, поспешно добавила, — Но это, когда совершен смертный грех, когда жить с ним невозможно. Я плохая утешительница, Макс? Мне трудно выразить, что я чувствую. Но мне кажется, что вы должны преодолеть себя, нельзя сгорать изнутри, иначе Энни останется лишь пустое подобие отца. Ради нее вы должны навести порядок в своих мыслях и чувствах.
Макс взял мою руку и, поцеловав ее, оставил возле своих губ. Я заметила, как они дрожат. Я погладила его по голове, вдруг он схватил меня в объятия и сжал, как безумный, сотрясаясь всем телом, пока наконец рыдания не вышли наружу. Мужские слезы — это самое ужасное, что я видела в жизни. Я прижимала его к себе, гладила по голове, плечам, и тут что-то стронулось во мне самой. Почему-то показалось, что для меня самым важным в жизни теперь было вылечить его сердце, потому что он нуждается именно во мне, а я — только в нем. И неважно, что мы едва знакомы. Он уже загонял переживания внутрь несколькими глубокими вздохами, пытаясь успокоиться, но все еще не отпускал меня. И тут до меня дошло, что мы оба почти голые. На его плавки и мой бикини пошло ткани не больше, чем на два носовых платка. Я резко отстранилась, тут же пожалев об этом, но было поздно. Он тоже отстранился от меня — внутренне.
— Ах, боже, Макс, что вы обо мне подумаете!
— Что я думаю о вас, я оставлю при себе — пока.
— Простите меня. Я всегда сую свой нос туда, где меня не ждут. Пожалуй, я сегодня перед сном должна выпить, иначе мне будут сниться кошмары…
— Я, например?
— Нет, не вы. В смысле — вы не кошмар.
— Вы мне завтра расскажете, что вам снилось?
— Когда я все узнала про жену-алкоголичку, мне не снилось ничего. И вам желаю того же, — я повернулась, чтобы уйти.
— Кэтрин! — окликнул он меня и подал полотенце, когда я обернулась. — Спокойной ночи!
— Я тоже желаю
5
На следующий день я с утра начала хлопотать по хозяйству, собрала белье в стирку, протерла полы, собрала всю посуду и обмыла ее от пыли, игнорируя посудомоечную машину, заменила лопнувшую резинку в Сониных трусиках… Соня крутилась рядом. Наконец она взмолилась:
— Катерина, мы разве не пойдем сегодня к Энни? Ты вчера не закончила рассказывать нам про Эсмеральду и горбуна.
— Да ведь уже скоро обед?
— Я хочу поесть с Энни!
— Но ведь тебя не приглашали. Пообедаем, а потом пойдем.
Соня ныла еще какое-то время, но потом поняла, что это бесполезно. Пообедав, я вымыла посуду и лишь тогда вышла на террасу.
— Что, пойдем? — обрадовалась Соня и побежала вперед. Я боялась встречаться с Максом после вчерашнего. Но он был настоящим англичанином. Непроницаемое лицо, спокойствие и выдержка. А может, он так себя и чувствовал. Может вчера вечером у меня разыгралась фантазия, или мне все это приснилось… Или вчера у него шалили нервы, а с утра, по здравом размышлении, он решил, что проблема несущественна и сейчас я, как живое напоминание, действую ему на нервы. Я поймала себя на том, что девочки уже теребят за руки, добиваясь внимания, а Макс внимательно смотрит на меня. Я открыла книгу. Я пересказывала «Собор Парижской Богоматери» сразу на двух языках и на ходу адаптировала историю для разных возрастов моих слушательниц. Вчера Макс заинтересовался этим и я объяснила, что рассказываю по-русски еще более упрощенно, чем для Энни. Это его восхитило. Сегодня он сидел, не прислушиваясь к моему рассказу, и сосредоточенно рисовал. Когда я кончила рассказ тем, что Гренгуар трогательно заботился о козочке после смерти Эсмеральды, я предложила девочкам нарисовать картинки к моему рассказу. Макс дал им по листку бумаги и они принялись старательно рисовать. Макс пошел за соком. Энни заглянула в оставленный рисунок и воскликнула:
— Да это же мы! Смотрите, и Кэтрин, и Софи, и я! Правда, похоже? А Кэтрин такая красивая!
Рисунок и правда был красив: и море и сосны возле стенки из камней, садовый столик на одной ножке, кресла, в которых сидят по бокам девочки. У Сони широко раскрыты глаза, вид у Энни мечтательный. Я сижу между ними. Да, я не могу так выглядеть! Это слишком. Я отложила рисунок и стала рассматривать картинки девочек, давая советы.
Вечером я шла купаться со смешанными чувствами. Мне хотелось и не хотелось встретить Макса. Я его и не встретила. Прошло несколько дней, началось обещанное Максом волнение на море. Я боялась купаться в темноте, выкраивая для этого время днем, когда Соня играла на берегу. Было здорово качаться на огромных волнах среди белых барашков пены. Макс вынырнул рядом совершенно неожиданно, я вскрикнула и мы засмеялись. Он был совсем близко и нас то и дело толкало друг к другу волнами. Я видела рядом его мокрое улыбающееся лицо, серые глаза на загорелом лице выглядели яркими и словно светящимися. При очередном толчке он обнял меня за талию, удерживая. Я совершенно глупо и поспешно сказала, что мне нужно уже выходить.
— Еще минутку, Кэтрин! Вы не могли бы прийти сегодня к нам, когда уложите спать Софи? Я хотел бы поговорить с вами. Это очень важно.
— Хорошо, я приду, — тихо, почти шепотом ответила я.
Макс подал мне руку и мы, увлекаемые волнами, поплыли к берегу. Выходить из волнующегося моря легко и в то же время трудно. Нужно успеть выскочить с волной, которая тебе помогает до тех пор, пока не начнет тащить обратно за собой. Я, сбитая с толка его присутствием, не попала в этот ритм и нас поволокло вместе с галькой обратно в море.