Малыш и Буйвол
Шрифт:
Неприятное чувство.
Буйвол завесил окно полушубком, и сразу сделалось спокойней.
Он разогрел в печи вчерашнюю похлебку, поставив глиняный горшок на угли. Из мешка, привязанного к потолку, чтоб не достали мыши, вытащил горсть сухарей. Наломал их в тарелку, залил похлебкой. Дожидаясь, пока сухари размокнут, пересчитал свои сбережения, отложил две медные монеты, намереваясь утром сходить в деревню за свежим хлебом. Остальные деньги аккуратно завернул в мешковину, убрал на печь, сунул
В темном углу пискнула мышь, и Буйвол улыбнулся:
– В гости заглянула?
Он достал из мешка закаменевшую горбушку, жесткими пальцами отломил кусочек, бросил на пол:
– Угощайся.
Он был рад, что сегодняшний ужин пройдет не в одиночестве.
Живой серый комочек выкатился из угла. Блеснули черные бусинки глаз. Мышь совсем не боялась человека-великана. Ведь они были знакомы давно, еще с осени.
Они ели вместе, искоса посматривая друг на друга. Буйвол хлебал безвкусный, но сытный суп, мышь грызла обломок сухаря.
– Дать тебе имя, что ли?.. – спросил у сотрапезницы Буйвол. Помолчал. Пожал плечами. – Но зачем оно тебе?
Он подумал, что разговоры с мышью – это плохой признак. Если так будет продолжаться и дальше, то вскоре он услышит, как мышь отвечает.
Сделалось тоскливо, одиноко.
Где же Малыш? Почему от него никаких вестей? Может случилось что-то?
Надо, надо еще раз поговорить с тем монахом. Нужно во всем как следует разобраться. Необходимо проверить его рассказ. И если он тот, за кого себя выдает…
А если нет?..
Чему верить? Кому доверять? Если и на себя уже не полагаешься…
– Ладно, – сказал себе Буйвол. – Оставим это.
Он подумал, что разговоры с собой – плохой признак. И решил не думать об этом.
Чтобы развеять тягостные мысли, он стал вспоминать Айхию.
Что влекло его к ней? Он сам не понимал. Порой он не мог восстановить в памяти черты ее лица, но ее образ всегда был с ним. Ее грация, ее жесты. Поворот головы, движения рук, покачивание бедер. Голос, смех. Волосы. Глаза. И мягкие губы… Что в этом было настоящее, что пригрезившееся, что домысленное? Он уже не мог разобраться. Да и не хотел.
Он понимал, что любит ее. Но боялся признаться себе в этом.
Неужели это тоже судьба? Неужели и это – от бога?
Тогда как с этим бороться?
И надо ли?..
Он давно решил – весной, после того, как сойдет снег и подсохнет земля, он купит хорошую лошадь и отправится в Мертвую Котловину.
И все же сомнения одолевали его. Он изводил себя вопросами. И мучился, не находя ответов.
Впрочем, кое-что Буйвол все-таки придумал.
Пока же он выжидал…
Мышь убежала, утащив с собой недогрызенный сухарь.
Буйвол, оставив
Он еще походил по дому. Прикрыл печную задвижку, но не полностью – дрова не прогорели как следует, угли мерцали, словно глаза Локайоха. Сел на лежак, стал разуваться. Одежду снимать он не собирался.
Утром в избе опять будет холодно. Дверь покроется хлопьями инея, окно обледенеет, замерзнет вода в бадье.
Зимой в крестьянском доме не разоспишься. Надо вставать затемно, растапливать печь. Только потом можно будет подремать еще немного. Если нет никаких дел. Если сможешь заснуть.
Буйвол забрался под половик, который заменял ему одеяло, накрылся полушубком, прижался спиной к горячей печной кладке.
Утром она остынет. Сделается мертвенно холодной.
Он закрыл глаза. И тотчас поднялись перед ним тени поваленных деревьев, закружились, закачались, ощетинились сучьями. Запрыгал топор, высекая щепу.
– Насмотрелся, – буркнул Буйвол, уже засыпая.
Всю ночь ему снилась Айхия – она топила печь и пекла пироги.
А он спал, и все ждал, когда же она его позовет.
Он проснулся совершенно закоченевший. Полушубок свалился на пол, шерстяная рубаха задралась выше поясницы, от остывшей печи веяло холодом.
Буйвол открыл глаза. Прямо перед его лицом сидела мышь, смотрела на него влажными бусинками глаз и тоже дрожала.
– Замерзла? – клацнул зубами Буйвол, выпустив из глотки клок тумана.
Мышь вдруг открыла рот, и Буйвол испугался, что сейчас она что-то все-таки ему ответит. Но мышь только многозначительно зевнула и, мазнув человека хвостом по носу, убежала.
Шлепая босиком по ледяному полу, накинув на плечи полушубок, трясущийся Буйвол подошел к закопченному жерлу печи. Он долго пытался высечь искру – одеревеневшие пальцы не держали кремень. Когда огонь наконец-то разгорелся в печной утробе, Буйвол уже не чувствовал ног.
Набив печь дровами, он возвратился в постель и долго лежал, забравшись под полушубок, с головой укрывшись подобием одеяла, смотря через маленькую щелочку на серое окно и слушая, как гудит пламя. Когда печь наконец-то стала нагреваться, он прижал к ней пятки, ягодицы и плечи и забылся дремотой.