Малышка Мелани

де Рамон Натали

— До завтра, папочка! — положила недоеденный сандвич на его постель, собрала с пола рассыпанные листы моей рукописи, деловито протянула мне, сунула недопитую бутылку сока обратно в пакет, взяла в одну руку свой сандвич, в другую — мою руку, повторила: — Папочка, до завтра! — и увела меня из палаты.

Я едва переставляла ноги. Дурацкая ситуация! Но я неспособна огорчить девочку, которая мне очень симпатична, несмотря на явные психические отклонения, прямо заявив ей, что никакая я не мама. К тому же Луи ранен из-за того, что хотел помочь мне, так что мой долг — позаботиться о

его дочке.

Но как долго мне придется заботиться о чужом ребенке? Неужели до выхода Луи из больницы? У меня своя жизнь, нужно начинать работу над новым романом! У Луи что, нет никаких родственников, чтобы на время отдать ребенка им? Я-то тут при чем? Ну поцеловалась с ним, ну пострадал из-за моей рукописи, а кто его просил? Что же, теперь я неизвестно сколько должна нянчиться с его ненормальной дочкой? Теперь понятно, почему Луи не нужны женщины! Да просто никому не хочется связываться с папашей, у которого ненормальный ребенок!

— Не грусти, мамочка! Папа поправится, он в больнице не в первый раз. Знаешь, просто у него работа такая! Ой, мамочка! — вдруг спохватилась она. — А ты не голодная? Ой, я чуть было все не съела одна! — Достала из пакета и протянула мне второй сандвич! — Давай посидим тут, в вестибюле, на лавочке. Ты поешь!

— Спасибо. — Я взяла сандвич, откусила и почувствовала, что не смогу удержать слез.

— Не плачь, мамочка! Наш папа обязательно поправится! Честное слово! Ну пожалуйста, не плачь! Знаешь, у тебя потечет тушь, а ты такая красивая, как актриса! Ну не надо, не плачь! А то мне самой опять захотелось плакать, а я обещала папе, что не буду! Я дала ему слово, что никогда не буду плакать, если его подстрелят на работе!

Она смотрела на меня снизу вверх, тянула за руку, и в ее огромных карих глазах, таких похожих на глаза Луи, стояли слезы. Но ведь точно такие же круглые глаза у Нестора, с ужасом подумала я.

— Давай лучше поговорим, мамочка. Знаешь, папа всегда разговаривает со мной, когда я собираюсь заплакать. Мы говорим, и это помогает. Честное слово, помогает! Расскажи мне, почему ты хочешь плакать? Какое у тебя горе?

Я молчала, вместе со слезами жадно глотая куски сандвича — с самого утра у меня во рту не было ничего, кроме этого дурацкого кофе во время съемки. Я такая же эгоистка, как Нестор! Я думаю только о себе! Мне, видите ли, невмоготу позаботиться о ребенке! А она такая маленькая и вдруг поняла, как же я голодна! И как же давно никого на свете не интересовало, голодна ли я! Например, Нестор пригласил меня вчера в ресторан не потому, что хотела есть я, а потому что хотел есть он сам. А эта крошка сама ничего не ела с утра да еще переживала из-за папиных ран, и вдруг нашла сил пожалеть меня! Чужую тетку! Или потому, что приняла меня за маму?…

— Расскажи, мамочка! Тебе будет лучше. Вот, пей сок! — Она щедро протянула мне бутылку и, выкинув пустой пакет в урну возле лавки, участливо заглянула мне в глаза. — Ты такая голодная… Ты очень бедная, мамочка? Знаешь, с нами тебе будет хорошо! Ты же больше никогда не потеряешься?

— Спасибо. — Шмыгая носом, я доела сандвич, отпила сок. — Пойдем, Мелани, на нас все смотрят. — Я вертела бутылку в руках, не зная ни

куда ее деть, ни куда идти.

— Давай, я допью. Знаешь, мой любимый, вишневый. — Она аккуратно допила сок из горлышка; бутылка отправилась в урну. — Ты сама догадалась или тебе тетя Элис сказала, что я больше всего люблю вишневый?

— Все купила тетя Элис для тебя.

— Если честно, я так и подумала. — Она задумчиво вздохнула.

Мы вышли из больничного вестибюля на улицу.

— Куда теперь, Мелани?

— В метро, мамочка, я знаю, как доехать. Папа давно научил меня ездить на метро, как только я стала читать! — И добавила, видя мое замешательство: — Ты не волнуйся, у меня есть деньги! И наличные в кошельке, и папина карточка. Может быть, тебе нужно что-то купить? Знаешь, ночную рубашку, например? Тебе же надо в чем-то спать у нас.

— Мелани! — Я едва сдержалась, чтобы не прижать к себе и не расцеловать это маленькое удивительное существо. — У меня достаточно денег. Давай поедем на такси?

Она подозрительно посмотрела на меня.

— Тебе тетя Элис дала? Она не хочет, чтобы мы думали, что ты бедная?

— Я, конечно, не очень богатая, Мелани, но уж и не бедная совсем. Я все-таки получаю кое-что за свои книжки.

— Значит, — она недоверчиво ткнула пальчиком в рукопись у меня под мышкой, — значит, это правда написала ты? Да?

Я кивнула. У нее радостно зажглись глаза.

— И у тебя такое красивое имя — Леокадия де Орфез? Как у феи! И у тебя есть замок, если ты де Орфез?

— Нет, дорогая, никакого замка у меня нет. Де Орфез — всего лишь мой литературный псевдоним. На самом деле меня зовут Надин. Разве папа не сказал тебе? И на рукописи написано. — Я вытащила ее из-под мышки и попыталась найти титульный лист.

— Ты ищешь, где написано? Не ищи. Знаешь, я выкинула первую страницу. На ней же все равно ничего не было, кроме названия и фамилии. Не обижайся, она была ужасно грязная и в крови. Я смогла разобрать только твое красивое имя.

Меня обдало холодом. Что угодно, но кровь на моей рукописи! Это же наверняка кровь Луи, кровь ее отца!

Боже, название — «Капли отцовской крови» — как пророчество! Только не в отношении капель…

Мы поймали такси и устроились на заднем сиденье. Мелани уютно прижалась к моей груди.

— Знаешь, я чуть-чуть поверила, что ты фея, — потупившись, призналась она. — Ничего, мамочка, что ты не фея. Главное, ты моя мама и ты нашлась… Я тебя люблю! Только пока еще не так, как папу. Но я буду стараться! Знаешь, ты все равно у меня самая красивая, как настоящая фея!

Феей назвал меня сегодня Нестор, и девочка точно так же, как он, доверительно повторяет словечко «знаешь»… Солнечной феей из-за этого дурацкого пеньюара, от которого у меня до сих пор раздражение на груди и немножко саднит от прикосновения головки Мелани. Ничего, я потерплю — она так упорно называет меня мамой… Непривычно, странно, трогательно и ужасно приятно. Особенно то, как она интуитивно догадалась о моем голоде… Может, правда, взять и поверить, что она моя дочь? Особенно если учесть, что она светловолосая, как я, у нее карие глаза и это бесконечное «знаешь» Нестора…