Малюта Скуратов. Вельможный кат
Шрифт:
С каждым годом отношения с Литвой осложнялись. Если польский король легко шел на компромисс — он находился подалее от Москвы, — то литовцы стремились к конфликтным ситуациям на границе, в чем им споспешествовал более прочих Ливонский орден. Магистр Генрик фон Гален и рыцарство открыто не желали налаживания связей Европы с Россией. Они понимали, что свободный путь в Москву Иоанн использует надлежащим образом и даст приют и работу сотням, если не тысячам мастеров, ремесленников, ученых и врачей. Орден пытался запугать Ватикан и императора Максимилиана тем, что множество людей устремится в Московию и злые секты анабаптистов и сакраментистов, которых преследовали на немецких землях, найдут у Иоанна и стол и дом, отплатив царю
Все эти запутанные связи и споры привели к усилению напряжения в приграничных областях. Ливонский орден сделался заложником собственной неумной политики, которая осложнилась внутренними религиозными распрями, быстрым распространением, благодаря немецкому прозелетизму, лютеранства и ослаблением военного инстинкта, который веками вырабатывался у рыцарства. На прибалтийских землях возросло влияние немцев. Сплошь и рядом ливонская верхушка, щедро оплачивая пришельцев с Запада, попадала в зависимость от их воинской доблести, с одной стороны, и экономических расчетов — с другой.
Ливония гибла на глазах и вместе с тем становилась опасным и коварным орудием в чужих интригах. Слишком многие за нее заступались. Магистр Ливонского ордена Фюрстенберг все-таки пытался обмануть русских, одновременно заискивая перед Иоанном. Но не тут-то было!..
Вкратце изложу, опираясь на Николая Михайловича Карамзина — историка скорее психологического, чем патриотического, происходящее в этот наиболее драматический период Иоанновой эпохи, положивший начало разыгравшейся позднее ужасной трагедии, воссоздать которую способно перо только русского Шекспира. Бог дал России Ломоносова, Пушкина, Толстого и Достоевского, но Шекспира не дал. Если бы и у нас явился Шекспир — современник Иоаннов, то русская литература приобрела бы черты божественного откровения и совершенства, обогнав далеко остальные мировые литературы.
Итак, немецкие гонцы видели везде на востоке страшные приготовления к войне. Обозы с ратными запасами шли к пределам Ливонии. Всюду по дороге наводили мосты, учреждали станы, ямы и гостиницы. В исходе осени 1557 года уже сорок тысяч воинов сосредоточилось на границе под начальством казанского изгнанника хана Шиг-Алея, бояр Глинского, Данила Романовича Захарьина-Юрьева, Ивана Шереметева, князей Серебряных, Андрея Курбского и других знатных сановников. Кроме россиян, в сем войске были татары, черемисы, мордва и пятигорские черкесы…
Ждали только слова государева. Переговоры с послами ливонскими ни к чему не привели. Деньги они в Москву не привезли. Тогда государь пригласил их во дворец на обед и велел подать на стол лишь пустые блюда. Это был акт войны. И 22 января, среди холодной зимы, Иоанново войско с огнем и мечом вступило в пределы Ливонии. Немцы заперлись в городах, а русские, обтекая их, под водительством князей Барбашина, Репнина, Данилы Адашева и Михайлы Глинского громили Южную Ливонию на пространстве двухсот верст, выжгли посады Нейгауза, Киремпе, Мариенбурга, Курслава, Ульцена и вышли к Дерпту. Еще много укрепленных мест подверглось разорению, массы пленников были согнаны к Иван-городу. К Великому посту военные действия были Иоанном прекращены из жалости. Но немцы, лютеране по преимуществу, вместо того чтобы славить и благодарить Бога, запировали, воспользовавшись передышкой, и внезапно обрушили на русских шквал пушечного огня, разгоряченные сами
«Сие происшествие ославилось чудом», — продолжает недооцененный ни современниками, ни потомками Николай Михайлович Карамзин. Лишь Пушкин, корни которого глубоко — более, чем мы представляем — уходят в «Историю государства Российского», воздал ему должное, посвятив историку «Бориса Годунова». Но даже и Пушкин не все охватил в Карамзине. И вряд ли кто-либо из русских людей это все охватит. Если не целиком Карамзин наше все, как говаривал Федор Тютчев о Пушкине, то его «История» наше все — объемный и честный и, что самое важное, по-человечески эмоциональный рассказ о страданиях и борениях теснимого и зажатого между Европой и Китаем народа. Эту зажатость мало кто ощущал и ощущает. Но именно зажатого, а не растянувшегося, как кое-кто из друзей Пушкина, и даже наших друзей, осмеливаются утверждать. Эмоциональный исторический рассказ — редкость в мировой практике написания исторических трудов. Я, по крайней мере, не встречал подобных. Карамзин — уникальное явление!
Пьяные нарвские немцы, увидев икону Богоматери в одном доме, где живали купцы псковские, бросили ее в огонь, от коего вдруг сделался пожар с ужасною бурею. Это было в начале мая. Россияне из-за реки увидели общее смятение в городе и устремились туда, не слушая воевод. В качестве плавучих средств использовались лодки, бревна, доски. Доплыв до берега, дружно приступили к Нарве. Войска во главе с Алексеем Басмановым и Данилой Адашевым вломились в Русские ворота, а Иван Бутурлин — в Колыванские. В огне и дыму резали устрашенных немцев, вогнали их в крепкий замок Вышегород и не дали им там опомниться, громя из пушек, захваченных в Нарве и привезенных с собой. Стрельцы разбивали стены и готовили лестницы для решительного штурма…
Как же Петру I не любить Ивана IV?! Главное богатство, которое взяли россияне, была икона Богоматери, которую нашли целую в пепле. Затем русские захватили Нейгауз, долго и храбро обороняемый ливонскими рыцарями. Воеводы Иоанна подступили к Дерпту, открывая проход на Колывань через Вейсенштейн. Во второй декаде июля Дерпт после упорного сопротивления сдался. Ключи от города вручили боярину князю Петру Михайловичу Шуйскому. Главный трофей — пушки, числом более 500. Отныне артиллерия стала у русских богом войны.
Целый год шли сражения с переменным успехом. А Литва тем временем копила силы, готовя их для удара. Иоанн знал о том и предвидел неминуемую схватку.
Ливония пылала! Так охарактеризовал первые месяцы войны Карамзин. С эпическим размахом он описывает бои в Ливонии со слов князя Андрея Курбского, которого считает правдивым судией дел ратных, а тот в свою очередь подчеркивает, что битвы были жестокие, но достойные мужей рыцарских. Курбский сам был по духу рыцарем в употребляемом смысле слова и, как человек интеллектуально и физически развитый, знал толк не только в полководческом искусстве, но и в личном единоборстве, как на ристалище или в бою, так и в политической борьбе.
Польша и Крым зримо и незримо присутствовали в каждом сражении. И ничего не совершали в пользу Московии — все против. Магистр Готгард Кетлер вел с Россией вероломную игру, которая не могла кончиться для Ливонии добром. Взятие городов, разрушение крепостей и посадов, пожары и казни сопровождали интриги верхушки ордена, не пожелавшего идти на мировую с Иоанном. Тогда в преддверии столкновения с Литвой, которая терпеливо поджидала момента, Иоанн в конце зимы 1560 года решил одним ударом, не имея в виду заключенных договоров, покончить с орденом и его рыцарством во главе с юным Кетлером. Он долго раздумывал, кого послать во главе нового войска, и решил, что лучшего воеводы, чем князь Андрей Курбский, не найти.